Внимание: сайт перестал обновляться в октябре 2022 года и на данный момент существует как архив.

Интервью с Лерой Нибиру

229        0       
02.04.11    ТЕКСТ: 

Лера Нибиру: «Мне очень комфортно существовать в таком состоянии неразделенности»

Выставка Леры Нибиру в галерее Iragui – это тотальная инсталляция, являющаяся в буквальном смысле продолжением ее графики, примеры которой можно увидеть развешенными на стене или в альбоме, который можно полистать, устроившись в кресле в углу галереи. Основные темы художницы: детскость, сны, видения, превращения, переходы из одного состояния в другое. Поэтому среди материализовавшихся из мира графической фантазии предметов основу составляют куклы, погружающиеся в темную субстанцию пола, плюшевые животные, разные тряпочки, бантики и пуговки. Осветительные приборы прикрыты ветками или спрятаны в гнезда, чтобы создать эффект сумрачного состояния то ли яви, то ли сна. Если добавить еще пластилин, мы бы оказались в мире Шванкмайера или мультфильме про домовенка Кузю. Лера Нибиру уверено чувствует себя в пространстве, где детская непосредственность и чувство, что в следующее мгновение может случиться все что угодно, становятся константами.

Валерия Матвеева-Нибиру ответила на вопросы AroundArt:

Лера, Ваш псевдоним, Нибиру, связан с месопотамской, шумерской мифологией и, помимо этого, со вполне современными эсхатологическими ожиданиями. Вы не могли бы немного прояснить мотивы такого выбора имени?

Я вообще фанат идеи апокалипсиса. Мне кажется, что это терапевтическая идея. Очень важно помнить о том, что можно умереть в любой момент. Люди обычно пытаются не помнить о смерти, забыть о ней, исключить ее, но, если помнить о ней, то человек начинает жить в настоящем. Ни в будущем, ни в прошлом, а вот именно ощущать, что этот момент – он последний и самый важный, и соответственно жизнь становится прекраснее. А мысль о наступлении апокалипсиса искусственно прививает каждому человеку воспоминание о смерти, и у каждого есть шанс действительно жить настоящим, а вот эта мифическая планета Нибиру, она должна в каком-нибудь, например, в 2012 году, прилететь, пересечь орбиту Земли и все разрушить до основания. И все активно помнят о наступлении 2012 года, активно говорят об этом. Последнее время я езжу в метро, заметила, что на каждой остановке говорят «Проверяйте оставленные вещи», в общем – об угрозе терроризма. Терроризм, взрывы, – это все ближе и ближе. То есть это не просто какие-то сумасшедшие, которые в интернете читают какие-то книжки, а уже каждый знает, будет ли Апокалипсис в 2012 году или нет. Соответственно все активно приближаются к осознанию смерти. И я, как фанат этой вот идеи, поняла, что нормально взять такой псевдоним, а почему бы и нет? Ну а, с другой стороны, хотелось какой-то космический масштаб добавить в свое название. Такая вот планетарная история.

Если продолжить тему Апокалипсиса, возникает следующий вопрос. Апокалипсические настроения всегда широко распространены в обществе. Постоянно слышны разговоры: вот-вот рухнет правительство, вот-вот закрутят гайки, вот-вот нас накроет радиоактивным облаком. Работать с такой апокалиптикой в некотором роде это все равно что фотографировать котят, то есть, с одной стороны, всем нравится, все – в теме, а с другой стороны – всем надоедает. Поэтому, как мне кажется, очень сложно с этим работать. Вы подобные трудности ощущаете?

Нет, я никаких сложностей не ощущаю. То, что я делаю, это примерно и есть фотографирование котят. Вот эта инсталляция в галерее Iragui связана с детским дискурсом. То есть хочется найти какую-нибудь кнопочку, которая понятна каждому, то, что заденет любого. Все, что связано с детством: какие-то детские страхи, детские удивления, открытый взгляд на реальность, нейтральный, поскольку в детстве еще не сформировалось определенного отношения к реальности, но при этом происходит тотальное восприятие всего. Собственно, мне, наверное, интересно найти какие-то кнопочки, которые работают на всех. Не что-то углубленное, философское, а то, что будет понятно и просветленному человеку, и простому, не задумывающемуся ни о чем, и вдруг каким-то образом он отыщет какие-то ассоциативные связи, которые его тоже тронут. В принципе хочется тронуть зрителя, задеть, засунуть в него руку. Или, наоборот, хочется, чтобы его обволакивало пространство, которое не может никуда деться, и там его накрывают какие-то воспоминания, какие-то игрушки – они у каждого вызывают свои воспоминания, и я не знаю какие. Мне не важно, что увидит человек в этом, но важно, чтобы он что-то увидел. Как-то повлияло, может быть. Вспомнит что-нибудь свое, загадочное, сокрытое, задумается об этом, что-то изменит в своей реальности.

Ваши работы погружают зрителя в онейрическое пространство. Сразу же возникает целая связка вопросов: а какие Вам снятся сны? И насколько они влияют на Ваше творчество? Вы ориентируетесь на визионеров – от средневековых мистиков через романтиков, символистов и сюрреалистов и до медгерменевтов?

Да, конечно, я на них ориентируюсь. Очень люблю и средневековую живопись, и иконопись, и медгерменевтика, и концептуализм. Все это безусловно влияет, и какие-то уже наверное бесконечные цитаты и пережевывания одних и тех же тем, но опять таки продолжают работать эти темы. И, конечно же, я ориентируюсь на сны. Я думаю, что практически все придумываю во сне. Собственно придумывание работ и происходит, когда я просыпаюсь и вижу картинку, которая связана с тем, что я видела во сне. И после этого каким-нибудь образом ее материализую. То есть в каком-то готовом виде она уже существует в моей голове. Или не в моей голове, а просто, может быть, в ноосфере, откуда посылаются сигналы через сон. Сон это ведь тоже переработка фарша из реальности, из яви, которая происходила за день. Те же события, которые были, те же эмоции перекомпоновываются и обрамляются в символы, значащие что-то для меня, например. Через эти символы, возможно, я и пытаюсь что-то изобразить.

Судя по пресс-релизу, очень большое место уделяется вопросам сумасшествия. Шизофрения активно упоминается.

Шизофрения – да! Мне кажется, она тоже имеет терапевтический характер для сознания. Мне как-то не хочется разделять сон и реальность. Мне кажется, правильно помнить о том, что никакой реальности не существует. Вся эта явь – это никакая не явь, а такой же сон, ничем не отличающийся от сна во время сна. Могут присутствовать какие-то эмоции, все происходящее может быть настолько же сильным и там, и там. Меня интересует вопрос границы: как обнаружить границу сна и не сна? И я понимаю, что я не могу ее обнаружить. Все переплетается, связывается, нет никаких доказательств, что происходящее действительно происходит, а не кажется. И это, насколько я себе представляю, проявление шизофрении. Мне очень комфортно существовать в таком состоянии неразделенности, в мысли о том, что реальности не существует. И поэтому мне хочется, чтобы все также прекрасно себя чувствовали.

В Ваших работах можно увидеть в большом количестве образы насилия. Интересно, это чисто умозрительные конструкции или они отсылают к какому-то личному опыту или, может быть, к повседневной социальной атмосфере? Что это?

Наверное, это тоже связано с вопросом реальности. Я понимаю, что у меня есть сознание, и оно в каком-то более-менее стойком виде существует всегда, сколько я себя помню. При этом есть тело, которое меняется. С ним могут происходить бесконечные изменения. Что-то может отваливаться, что-то – пришиваться. И как раз то, что касается насилия, связано с вопросом телесности. Через телесность происходит поиск этой границы – реального и нереального. Что происходит, когда тело умирает? Где находится сознание, если его разъять, разрезать по кусочкам? Явно не там. Но ведь оно тоже принадлежит мне и тоже является частью моей реальности и моего представления о действительности. Поэтому изображения разнообразного насилия связаны с этим. А, с другой стороны, может быть, имеется даже религиозный контекст. Ну да, все, что про насилие, это либо с религиозным, либо с эротическим оттенком. С эротическим все понятно. Есть тематика всех этих святых, которые отдают себя в жертву. В православной и католической традиции очень часто встречаются иконы, на которых святые держат в руках предметы, с помощью которых они приняли смерть. Это опять же связано с темой сознания и тела. Они продолжают существовать и нести с собой свою смерть, показывают ее. Они предъявляют ее зрителям – молящимся.

Есть какие-то запретные темы?

Нет, конечно.

Для кого Вы прежде всего делаете свои работы: для себя, для близких и друзей, в расчете на зрителей, критиков, коллекционеров? 

Мне кажется, что делать что-то, стоит только в том случае, если ты понимаешь, что не можешь этого не делать. Я стараюсь именно так действовать. Если я не могу остановиться, если мне прямо хочется взять ручку и что-нибудь нарисовать, и поток сознания куда-то выливается, на бумагу или в объекты, то это классно. А если можно что-то не делать, приходит в голову куча идей, которые хороши сами по себе, можно их просто пересказать, а делать необязательно, даже не надо делать. Это же вопрос творения, а за творение нужно нести ответственность в глобальном масштабе. Это ни для себя, ни для кого-то. Художник должен ощущать себя проводником, наверное, через которого выливаются из ноосферы какие-то сгустки из всеобщего сознания.

То есть это своего рода служение?

Может быть, да. Шаманство какое-то. Так как это сотворенное, оно должно как-то влиять, что-то нести. Если задействовать только мозг, то есть если я что-то придумаю, это не будет работать. А если мозг отключать, а поток просто выливается, то вместе с ним, через объект, нечто выливается дальше в реальность и преобразует ее каким-то образом.

У Вас сейчас параллельно открываются две выставки в Москве, одна персональная, другая – групповая, на Винзаводе. Эта вторая выставка привязана организаторами к теме женскости. Как Вы относитесь к подчеркиванию женского или мужского в творчестве?

Мне не хотелось бы себя как-то позиционировать. Для меня это не важно, но я понимаю, что это, безусловно, тоже влияет, потому что мужское и женское восприятие, наверное, чем-то отличаются и довольно многим. И это просто неизбежно. Мужское – это пробивание реальности, а женское, наоборот, это поглощение. Опять же есть момент: возможность рождения из своего тела другого тела. Это абсолютно точно влияет на то, что делает женщина.

Можете кратко охарактеризовать Вашу выставку в галерее Iragui? Каковы цели, мотивы?

Преобразование пространства. Погружение в отдельно взятый мир, каким-то образом выраженный мной через те же символы, разные штуковины, кусочки моей действительности. Хочется пространство преобразовать так, что оно стало мной. Это, может быть, какой-то эксгибиционистский акт по большому счету. Хочется открыть свой мир и поглотить всех, кто туда придет и посмотрит. И, соответственно, у попавшего в это пространство человека что-нибудь может измениться. А пространство хочется преобразовать так, чтобы это было путешествие или сказка, огромный пласт информации, какого-то текста визуального, который со всех сторон набрасывается, и невозможно просто подойти и посмотреть картинку – нужно зайти и автоматически погрузиться в это пространство.

Вот Вы говорите о визуальном тексте, сразу возникает ассоциация с концептуализмом, который связан с текстом в отличие от других течений в искусстве, где ориентировались на что-то иное, на фигуративность, например. Вам это близко?

Да, мне это близко. Важно передать информацию посредством чего угодно, не просто показать, рассказать, а именно передать что-то важное. Концептуализм, кажется, этим, в том числе, занимается. Каждая фигуля, какое-то слово или образ, который сам по себе не интересен и мало что значит, но завернутый во что-нибудь он вдруг становится важным, важным для человека, который это увидел, понял и хочет передать.

Выставка продлится до 21 апреля галерее Iragui.
Лера Нибиру
Iragui

Автор интервью: Сергей Гуськов

Новости

+
+
 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.