Сергей Хачатуров: «Художник должен заниматься искусством»

369

Сергей Гуськов поговорил с куратором выставки «Энергия ожидания», открывшейся в пространстве ЦТИ Проект_Фабрика

С 20 сентября по 20 октября в ЦТИ ПRОЕКТ_FАБRИКА можно будет посетить специальный проект IV Московской биеннале «Энергия ожидания». Куратор выставки Сергей Хачатуров ответил на вопросы AroundArt.

Сергей Гуськов: Я хотел узнать о проекте, который вы делаете для биеннале — «Энергия ожидания».

Сергей Хачатуров: Этот проект про то, что есть такое понятие «производство присутствия». Великий философ Ганс Ульрих Гумбрехт об этом сказал: важны не комментарии к комментариям, не множество значений, не производство смыслов, а что-то неотчуждаемое от человека. Есть ли сегодня нечто подобное? Можно ли вернуться к неотчуждаемости? Картины Рембрандта неотчуждаемы от человека, а картины концептуалистов — это только комментарии. Мне надоели комментарии комментариев комментариев. Мне хочется узнать, что в сегодняшней жизни является подлинным, есть ли что-то такое, что может внезапно вдохновить человека. И вот как раз «Энергия ожидания» — это энергия ожидания, ожидание того, что будет Событие — как Бытие, — не просто еще одно событие, очередной вернисаж. Мне интересно, что такое Событие сегодня. С теми двенадцатью художниками, которые участвуют в проекте, мы именно об этом и подумали. Что такое Событие, помимо концептуального комментария? Мы понимаем, что такое концептуализм. Вот есть Монастырский — это концептуализм. Прекрасно. Он делает работы на тему комментария комментария комментария. Мне кажется, что настало то время, когда уже нельзя быть просто концептуалистом, потому что весь концептуализм, если честно, закончился в 1980-е годы. Сегодня важна энергия ожидания — что произойдет дальше.

СГ: То есть энергия ожидания — это ожидание изменений, ожидание чего-то нового?

СХ: Да, ожидание изменений, и, даже более того, это то самое, когда мы смотрим на произведения Рембрандта, Рубенса, Пикассо — в тот момент нам уже ничего не важно. Это великие художники. Важно, не какие они люди, а какие артисты. И мне кажется, что все, кого я выбрал для выставки «Энергия ожидания», это, прежде всего, великие артисты.

СГ: Великие артисты — это, конечно, хорошее определение, но, все же, каковы критерии?

СХ: Критериями являются классические ценности. Речь идет о тех людях, которые исповедуют классические ценности и умеют с ними работать. Это Евгений Гор, Андрей Красулин, Игорь Шелковский, Андрей Кузькин, Хаим Сокол, Тимофей Караффа-Корбут, Егор Кошелев и другие. Они будут представлять работы, сделанные специально для выставки: живопись, инсталляции, скульптуры. А вы лучше спросите, что мне сейчас интересно.

СГ: И что вам сейчас интересно?

СХ: Мне интересно делать проекты с музыкантами и художниками. У музыкантов присутствует настолько потрясающая дисциплина! Я недавно говорил с Полисским. Он сравнивал последнее Архстояние с прошлогодним, говорил, что последнее было хорошим, а прошлогоднее — неудачным. А почему? Потому что в этом году дисциплина была жесточайшей. Выбрали только пять проектов, и приехали музыканты, которых привезла Инна Прилежаева. А к художникам у меня претензии. Мне непонятно, почему они ничего не хотят делать. То есть, понимаете, художники могут делать все что угодно — и вот это мне категорически не нравится.

СГ: По-вашему, художникам не хватает дисциплины? Может, сам характер деятельности этого не предполагает? Хотя, например, возрожденческие художники жили в какой-то другой ситуации, там была дисциплина, цеховые правила…

СХ: Вы говорите абсолютно точно. Если бы, допустим, я сейчас не написал текст в газету, меня бы выгнали. Но почему-то художники могут делать все что угодно, выставлять свое дерьмо в банках, расписывать какие-то афиши, и все это им сходит с рук. А почему? Потому что, мне кажется, у них совсем отсутствует дисциплина. А ведь это все равно что музыкант, который фальшиво сыграет по нотам, или архитектор, который построит здание, которое разрушится через два дня. Сейчас у художников отсустуют критерии качества. Они в большинстве своем и рисовать-то не умеют, они нигде этому не учились. Еще одна проблема, как мне кажется, заключается в том, что в изобразительном искусстве очень многое пошло в социум, в пошлейшую социалку. Есть такие критики и художники, которые не хотят заниматься искусством, а хотят идти в область социального, но дело в том, что, если ты хочешь быть социологом, ты в таком случае должен быть социологом, это ведь тоже профессия, что самое интересное, это, между прочим, не баран чихнул. Они считают, что могут быть кем угодно, но только вот музыкантами они точно не станут, потому что по нотам не попадут.

СГ: Выставка «Энергия ожидания» предполагает разговор о критериях качества?

СХ: Конечно.

СГ: По вашему мнению, в обозримом будущем может произойти возвращение к критериям качества, или такая возможность безвозвратно упущена?

СХ: Если в следующем году будет вселенская катастрофа, как обещает, тогда — упущена безвозвратно. А если катастрофа не случится, то, думаю, можно вернуться. Конечно, вернемся.

СГ: Как вообще возможно подобное возвращение? Художники должны установить какие-то правила внутри своего сообщества?

СХ: Даже не правила, правила уже есть. Никакой номенклатуры не нужно. Мне кажется, что художники должны просто понять, что они художники, что их деятельность — это не какой-то социальный проект, где можно делать все что угодно. Ведь сейчас очень многие художники просто-напросто не занимаются искусством, что самое удивительное. Они занимаются социологией и политикой, но им нельзя этим заниматься. Они выходят за рамки своей профессии. Я не считаю правильным такое положение дел. Художник должен заниматься искусством. Критерием искусства для него должен быть художественный язык. Язык — это вообще главное понятие для всех сфер деятельности. У политолога — свой язык, у социолога — свой язык, и у художника — свой язык. Мне совершенно непонятно, почему художник, занимаясь деятельностью, характерной для профессии политолога, считается при этом великим художником!

СГ: Не могли бы вы дать небольшое определение языку искусства, чтобы указать вектор ваших размышлений?

СХ: Язык искусства появился, когда была введена тень. Это была тень древнегреческого воина, который уходил в поход, а его дама обвела его тень, и это вышло очень красиво. Так возник язык искусства. Но вообще язык искусства — это язык пространственного ощущения. Двухмерный человек, не понимающий язык пространства, никогда не поймет искусство. Пространство сразу же дает третье измерение, а, может быть, и четвертое, и уносит нас в какие-то другие миры. А когда мы говорим о политике, это двухмерное измерение, это какая-то совсем уж чудовищная пошлятина. Если человек не владеет языком пространства, он не художник. И если есть пространственное ощущение, ты никогда не будешь заниматься политической или социальной тематикой. Но сам язык пространства вряд ли может быть вербализован: или есть пространственное ощущение, или его нет.