Зоопарк городской фауны

255        0       

С 24 сентября по 22 октября в рамках IV Московской биеннале в жилом комплексе Arthouse пройдет международный междисциплинарный фестиваль Артхаус Сквот Форум. Одним из проектов фестиваля станет выставка «Зоопарк городской фауны», подготовленная художественной группой в следующем составе: Алексей Булдаков, Анастасия Потемкина и Дмитрий Потемкин. Участники проекта ответили на вопросы AroundArt.

Сергей Гуськов: Расскажите о проекте «Зоопарк городской фауны».

Дмитрий Потемкин: Эта выставка посвящена животным, которые обитают в городской среде и фактически являются ее частью, — исследованию их культурного, социального и онтологического статуса, а также их места в человеческой истории.

Алексей Булдаков: Это исследование городских животных. Кошки, крысы, воробьи, голуби, вороны — все эти виды будут представлены в нашем зоопарке. Эти животные мало исследованы, ведь обычно в качестве городских животных исследуют собак, но собаки это не паразитический вид, а скорее служебный, одомашненный, гуманизированный. Бродячие собаки очень болезненно переживают свою никчемность, пытаются куда-нибудь прибиться, образуют иерархические коллективы, стаи. Достаточно прикормить собаку, и она будет тебя охранять. А кошки, воробьи, крысы, голуби, вороны — это такие идейные паразиты, агрессивные захватчики, которые существуют за счет городской инфраструктуры, но никак ей не служат ей.

СГ: С другой стороны, часто люди идут в магазин, покупают пиво и батон хлеба, садятся на скамеечку, пьют пиво, крошат батон и кормят голубей и воробьев. То есть здесь присутствует такой момент гуманизма. В отношении кошек это также имеет место: «Ой, какой котеночек!»

ДП: Говоря о гуманизме, можно также вспомнить памятник бродячей собаке по кличке Мальчик на станции метро «Менделеевская». Образ собаки абсолютно однозначный. Они легко вписываются в человеческий мир. На «Винзаводе» есть собаки, которых подкармливают охранники и которые тоже как бы охраняют территорию. А в голубях, воробьях и крысах есть что-то травматичное. Это негуманизированные, неочеловеченные животные, в отличие от тех же собак. Но они не вписываются и в, условно говоря, «романтическое» представление о диких зверях, которые являются частью природы. Городские животные одновременно принадлежат и к миру природы, и к миру культуры. Они часть человеческой среды обитания, часть городского ландшафта. Но, с другой стороны, они абсолютно «не-человеческие».

Анастасия Потемкина: Взять, например, голубей на площади Сан-Марко в Венеции. Они же чудовищно наглые, нападают на людей. Все попытки вписать их в культуру, найти им какое-то место в конечном счете проваливаются. Они не идут на диалог. Казалось бы, голубь — символ мира, но это красивый белый голубь. А обычные противные городские голуби своим поведением оскорбляют человеческую культуру — срут на памятники, да и на людей тоже срут. Я видела очень неприятную сцену на Сан-Марко: мама купила дочке лет шести специальный корм для голубей, который там продают. Девочка вытянула руку и на нее тут же налетела стая голубей; она дико испугалась, расплакалась и в ужасе убежала — для нее это был сильный стресс.

СГ: Не думаете ли вы, что в вашем проекте увидят намек на правую идеологию «краха мультикультурализма», ведь ксенофобская, антииммигрантская риторика очень похожа на ваше описание городских животных: «негуманизируемые», «совершенно чуждые», «оскорбляют культуру» и прочее?

АБ: Это исследование паразитирования и статуса паразита, оно может отражать множество вещей. Мне, например, интересна избыточность как косвенный признак превосходства. То, что в постиндустриальном городе могут выживать голуби или кошки, говорит о сложности города как системы и о его большей развитости по сравнению с доиндустриальными поселениями, где, возможно, этих голубей бы одомашнили или просто съели. Городская система настолько сложна, что предоставляет условия для выживания инородных, а иногда и вовсе враждебных элементов, «тунеядцев», потребителей избыточного продукта. То есть паразиты не могут оскорблять культуру — они и есть культура. В культуре самая неудобная, нелепая и затратная одежда является свидетельством высокого статуса, также как и маленькие уродливые собачки, которые специально созданы для того, чтобы потреблять излишки времени и денег своих хозяев. В биологии этот процесс известен как «принцип гандикапа», это парадоксальная гипотеза, согласно которой самец определяется признаками, которые мешают его выживанию, — ярким тяжелым хвостом и тому подобными нефункциональными «украшениями». В то же время мы не претендуем на научность; в отличие от научного исследователя художник создает гибкую модель, которую могут использовать и политики, и философы, и ученые.

ДП: Мне кажется, что мигранты, против которых выстроен весь правый дискурс, это скорее эксплуатируемые, работающие и производящие единицы. Нам же скорее интересно паразитирование как модель существования. Так что, если и выстраивать аналогии с человеческим миром, то уместнее будет говорит о каких-нибудь бюрократах, которые как бы являются неотъемлемой частью города, но ничего не производят. Их просто подкармливают, чтобы они никого не трогали. Кроме того, на выставке городские животные будут представлены скорее как жертвы. Мы собираемся обратиться к нескольким историческим сюжетам о «геноцидах» городской фауны. Например, будет работа, посвященная истреблению воробьев в Китае времен Мао Цзэдуна. То есть аналогии с мигрантами, может, в определенной степени и уместны. Но мы же не выступаем против этих животных. Нас интересует их положение. Обычно животные представляются как Другой с большой буквы — иной, непонятный, чужой. Или, наоборот, гуманизируются. А здесь нечто промежуточное: нельзя сказать, что они какие-то иные, другие, непонятные, но и человеческих качеств они тоже начисто лишены.

СГ: Вы говорите, что паразиты выключены из человеческого мира. Но на самом деле все эти паразиты крайне функциональны. Человечество использует их очень четко: от тех же самых воробьев, которых, как показала история Китая, нельзя убивать, поскольку на них завязано сельское хозяйство, вплоть до топ-моделей, которые глотают солитеров, чтобы поддерживать худобу.

АБ: Истребление воробьев в Китае и солитеры топ-моделей — это две разных истории. В Китае нарушили пищевую цепочку, частью которой были воробьи, а модели издеваются над собой ради наших представлений о красоте, которые на самом деле очень переменчивые.

ДП: Это очень сложные, неоднозначные связи, многообразие и многофункциональность которых мы как раз и попытаемся показать на этой выставке.

СГ: В самом начале разговора прозвучала заявка на агрессию. Выставка будет агрессивной — по визуальной составляющей, по экспозиции и по отношению к зрителям?

ДП: Мне кажется, агрессия здесь как раз уместна, поскольку агрессивна и среда обитания городской фауны.

АП: Выставка будет агрессивной. Экспозиция, как мы уже упоминали, будет включать сюжеты и объекты, связанные с историями геноцидов того или иного вида. И по визуальной составляющей — огромные вольеры с совсем не экзотическими и не красивыми животными. Не так давно мы были на Электрозаводе, смотрели помещения. Там все оккупировано кошками. Это настоящий кошачий ад. Во всех помещениях, которые не заняты офисами, живут кошки. Они чудовищно выглядят: страшные, грязные, худые и очень злые. На каждом этаже висит объявление, что за кормление кошек полагается штраф. Это животные, которые оккупируют любое свободное пространство, превращая его в свою естественную среду обитания. Опять же, собаки так не делают. Есть стаи бездомных собак, прикормленные на промзонах, но их используют скорее для охраны территории.

ДП: Вообще любопытно, что есть такое понятие «бездомные животные». На самом деле, городские животные, о которых пойдет речь на выставке, обнаруживают довольно странное пространство между бездомностью и одомашненностью. Ведь нельзя же сказать, что это животные-номады, — они четко привязаны к своей среде обитания. Но в то же время это не домашнее, не какое-то уютное, охраняемое пространство. Это промежуточное пространство, которое еще никак не описано. На мой взгляд, это довольно интересная проблема из области онтологии, которую ставит перед нами феномен городской фауны. Поэтому агрессивность этих животных, их промежуточное положение, неуютность как раз и является тем, что нам бы хотелось показать.

АБ: Моя мысль, наоборот, состоит в том, что эти животные обладают как раз не агрессией, а неким привлекательным эротизмом. Кормить голубей или кошек — это как кормить ребенка, например. Это не напряженная, агрессивная сексуальность, как в массовой культуре, а именно эротизм, расслабленный и наивный. Животные позволяют людям раскрепоститься и реализовать избыток нежных чувств.

ДП: Побыть хозяином, короче говоря.

АП: Почесать за ушком, приласкать ненадолго…

ДП: …но без обязательств.

СГ: Кстати, эти паразитарные виды выстраивают вокруг себя инструменты из людей, которые их поддерживают. Бабушки, которые ходят и собирают деньги у других людей, чтобы купить корм для бездомных кошек или голубей, это же такие extended голуби.

АП: Мне кажется, это не совсем так. Количество людей, которые подкармливают голубей, сильно меньше числа тех, кто их не кормит. Ну пришли бабушка с внучкой и покормили уток. Но, в принципе, утки и сами выживают. Крысы, кошки и голуби роются в помойках. Какая-то часть людей на Электрозаводе кормит кошек, а какая-то нет, но в итоге все эти живоные добывают еду сами, независимо от людей. В этом все дело. Это такое наивное, романтическое представление, что ты их можешь приласкать, накормить, но на самом деле они не очень-то зависят от людей и уж точно не нуждаются в таких подачках. Они зависят от большой городской машины.

ДП: Не то что зависят, они ее используют.

АП: Да, они питаются излишками городского сообщества.

СГ: Не знаю, насколько это подходит к нашему разговору, но в Израиле активно подкармливают кошек и объясняют это тем, что в Европе в Средние века притесняли евреев, загоняя в гетто, и кошек, которых обвиняли в пособничестве колдунам.

ДП: Это действительно любопытно. Такой внутренний Другой. Источник всех расистских метафор: «крысы» и так далее. Их все время истребляют и вытесняют. И, в общем-то, история городской фауны — это история геноцидов. Мне кажется, это уместная тема — то, как эти животные вписываются в культуру.

АП: Мы же исследуем московскую ситуацию. Но вот, например, в Чехии вообще нет бездомных собак. Там очень много бездомных людей, а бездомной собаки нет ни одной. Бездомных кошек я тоже там никогда не видела. В Голландии в крупных городах кое-где есть бездомные животные, а в маленьких — нет совсем. В Америке есть проблемы с енотами, в Англии — с лисами.

ДП: Кстати, в Штатах расисты называют афроамериканцев енотами, racoons. Это одно из очень распространенных презрительных обозначений чернокожих. Что афроамериканцы такие наглые, воруют все время, как еноты, и не работают. Городская фауна действительно является постоянным источником расистских метафор.

СГ: Вы будете во время выставки устраивать какую-то дискуссию, обсуждение?

ДП: Нет, потому что, грубо говоря, все необходимое «обсуждение» будет инкорпорировано в выставку. То есть выставка сама по себе должна получиться довольно дискурсивная. Поэтому устраивать отдельную дискуссию не имеет смысла. Проблема еще в том, что, поскольку сюжет этот плохо исследован, не совсем понятно, кого звать.

АБ: Мы можем экскурсию провести. Вообще, мы думаем издать какое-то печатное приложение.

ДП: Возможно. Была идея сделать интервью со специалистами в этой сфере. Поговорить с кем-нибудь из РАН, с этологами например. Но мы пока не решили эту проблему. Кроме того, это ведь проблема и градостроительная, проблема обустройства общественного пространства, а не только проблема истории, культуры. И искусство здесь удобно как раз тем, что все эти уровни и проблемы, связанные с городскими животными, мы можем объединить в рамках одной небольшой площадки.