Николай Лёвочкин, машинист и архитектор рая

191        0       

В рамках параллельной программы 4 Московской биеннале современного искусства с 6 сентября по 2 октября в Государственном музее архитектуры им. А.В. Щусева проходит выставка «Николай Лёвочкин, машинист и архитектор рая».
Многомиллионая и суетливая Москва в час-пик спускается под землю, толкается в вагонах метрополитена и сильно разнится мыслями. А тот, кто управляет подвижным составом, обдумывает план по продвиженью микрохрама.
Николай Лёвочкин — самый обычный гражданин, работник метро. Ничем не примечательный, но увлеченный до крайности своим хобби: постройкой микромоделей церквей и храмов. Ни миру архитектуры, ни художественной среде он не был известен. Человек, который вел отшельнический образ жизни, стал известен публике только лишь в 2010 году. Удивительные творения Лёвочкина, были переданы в Музей архитектуры им. А.В. Щусева в 2007 году, после его смерти.
Личное горе, потеря любимой женщины, сильно отразилось на его жизни. Из записей его дневника, которые представлены на выставке наряду с фотоархивом и «деревянными скульптурами», становится ясно, что неожиданная смерть жены была для него сильным потрясением. Возможно именно это повлияло на направленность его работ, Лёвочкин конструировал в основном храмы, а, может, и то, что он жил в одном из самых церковных районов Москвы, на Вековой улице.
В последние годы он полностью погрузился в творческую работу. Жил один и превратил свою квартиру в мастерскую, где трудился над новыми проектами. В своих дневниках Лёвочкин назвал квартиру «площадь Деревянного Зодчества». Произведения Лёвочкина сделаны из доступных материалов и бытовых предметов: шахматных фигур, деталей люстр и электроприборов, елочных гирлянд, часов, различных пластмассовых деталей. Маленькие церквушки, украшенные иконами, свечами, лампами, составляют собой связанную композицию. Это мир, в котором царит благодать, существует Бог, умиротворение, где, возможно, хотел оказаться автор. Территория веры, где помимо храмов ничего не существует: «Московский Собор», «Собор Святая Россия», «Дворец 12 месяцев», «Дворец Природы», «Закон Божий» и т.д.
Также в последнее десятилетие в творчестве Николая Лёвочкина отразилась тема личного пространства и окружающего его мира. Здесь много связано с работой в метрополитене, с местом жительства. Удивительно, что человек, всю жизнь проживший в квартире, ратовал за бережливое отношение к лесу.
Как поразительны порой бывают люди и их судьбы.

Подробней разобраться в жизни и творчестве Лёвочкина нам помог куратор выставки Сергей Ситар.

Мария Гурова: Расскажите, пожалуйста, немного подробней про Лёвочкина. Кто он, откуда и как вам стало известно о нем?

Сергей Ситар: Его работы были переданы в МУАР родственниками после его смерти в 2007 году. В ходе подготовки выставки я беседовал с его соседями и с помнившими его сотрудниками Московского метро, но основные сведения почерпнул из его рукописной книги «Деревянное зодчество», которую он методично составлял с 1989 по 1999 год. А также из большого альбома с фотографиями, коллажами и письмами, попавшего в музей вместе с книгой и архитектурными объектами. Впервые я услышал о нем где-то в 2008 году, когда прежний директор МУАРа Давид Саркисян устроил камерный просмотр его работ для небольшого круга близких друзей – в основном архитекторов.

МГ: Пытался ли он выставлять свои работы при жизни?

CC: Многие места в его записях свидетельствуют о том, что он не стремился кому-либо показывать свои работы, – хотя и предполагал, что они станут достоянием общества и государства после его смерти. Так что весь цикл можно рассматривать как своего рода завещание нам.

МГ: Чем он вас заинтересовал и чем может привлечь внимание потенциальных посетителей музея?

CC: В нем удивительным образом сочетается внутренняя независимость с заботой обо всех – например, в одном из фрагментов «Деревянного зодчества» он пишет: «Памяти о людях, т.е. мужчин и женщин, которые были, и которые есть в живых – всем посвящаю это» (в разделе об объекте «Часовня / Зеркальный дворец / Двор миражей, 1983»).

МГ: Почему именно вы, Сергей, взялись за организацию этой выставки?

CC: Выставка в политическом отношении довольно рискованная – можно ожидать неоднозначной реакции на нее как со стороны защитников «светскости» нашей городской культуры, так и со стороны приверженцев строгой ортодоксии, которым работы Лёвочкина скорее всего покажутся слишком фривольными по отношению к канонам православного храмового убранства и архитектуры. Судя по всему, моя мировоззренческая и теоретическая позиция подсказала коллегам по архитектурному цеху идею предложить именно мне работу по подготовке этой выставки – своими текстами я старался способствовать развитию диалога между духовным и светским полюсами нашей общественной мысли, преодолению всякого рода высокомерия, репрессивных установок и изоляционистских тенденций. Во-многом также эта выставка – дань памяти Давиду Саркисяну, который ушел из жизни в начале 2010 года. Именно благодаря ему работы Лёвочкина попали в музей, он до последнего момента мечтал о проведении этой выставки, им же придумано и предложено ее название.

МГ: По сути дела, Николай Лёвочкин — это какая-то мифическая личность, возникшая из ниоткуда. Можно ли его рассматривать как представителя художественной или архитектурной среды?

CC: История эта кажется примечательной и важной, – не в последнюю очередь, – как раз в силу невозможности «втиснуть» ее героя в один из общепринятых разделов нашего культурного поля. В Лёвочкине действительно есть нечто фантастическое – в частности, он очень напоминает вымышленных персонажей ряда работ Ильи Кабакова (например, его цикла «Дворец проектов»). Но при этом он – совершенно живой человек из плоти и крови, позаботившийся о том, чтобы подробно документировать свою жизнь.

МГ: Будут ли эти экспонаты иметь историческую ценность для нашей страны?

CC: Увидим, – но надеюсь, что да.

МГ: Чем объяснить тот факт, что он сооружал именно церкви?

CC: Он строил не только церкви (хотя правильнее говорить – храмы) – многие его объекты имеют вполне светский характер. Есть и такие, в которых религиозные и светские мотивы сочетаются с поразительной непротиворечивостью, как это часто происходит в искусстве европейского Ренессанса. Есть среди его работ, например, увенчанная барометром архитектурная скульптура «Маяк» с наклеенными на фасад текстами, в которых речь идет о связи между церковными праздниками и погодно-метеорологическими явлениями. Иными словами, мир Лёвочкина – это мир сущностно единый и целостный, не расколотый необратимым образом на «физику» и «метафизику», – мир сплошной теургии.

МГ: Не кажется ли вам странным, что человек который всю жизнь прожил в московской квартире, агитирует за то, чтобы люди берегли лес? Это было бы понятно, если бы он переехал в какую-нибудь деревню.

CC: Исторически тема «сохранения природы», «заботы о природе», «экологического мышления» и т.п. возникает именно как порождение городской культуры и представляет собой симптом «несчастного» городского сознания, снедаемого комплексом «утраты истоков». Но у Лёвочкина забота о лесе дышит целомудренной религиозностью – он горожанин, в общем-то, в первом поколении, и «природа» для него «пока еще» не превратилась в категорию физической науки, в предмет позитивного знания. Его отношение к лесу («лес – волос земли», как он говорит) напоминает мифо-символические трактовки Френсиса Бэкона, который, как известно, был переходной фигурой между ренессансным синкретизмом и математическим естествознанием Нового времени.

МГ: Сейчас очень модной стала тема искусство «простых» людей: дворники, машинисты и т.д. С чем это связано? Можно ли говорить, что это некий государственный заказ? Возможно, чтобы повысить престиж обычных профессий или что-то совершенно другое.

CC: Профессионализм в европейском искусстве, по крайней мере со второй половины XIX века, ставился под вопрос – как источник творческой стагнации, как препятствие для искренности. «Революционное» или «авангардное» искусство ХХ века, при всей его открытости, также не избежало формирования своего специфического канона. И сейчас, по видимому, наступил этап очередной ломки институциональных и жанровых оков – что предопределяет новый всплеск интереса к непрофессиональному творчеству. Кроме того, на волне кризиса тоталитарных политических систем профессиональное искусство постепенно отказалось от своего традиционного призвания – служить зеркалом общественного самосознания: роль «рупора масс» перешла к так называемой «поп-культуре», однако закрепление такого разделения функций и аудиторий равносильно сознательному приятию культурной сегрегации. Хочется верить, что работы Лёвочкина помогут кому-нибудь найти выход из этого тупика.

МГ: Настораживает, что человек заполонил свою квартиру разными «монументальными» постройками. После развала СССР люди стали более закрытыми и социально незащищенными, может ли это свидетельствовать о том, что народ не доволен нынешним положением страны, недоволен государством и работой правительства, стремиться создать свое идеальное государства в стенах собственной квартиры?

CC: Начало работы Лёвочкина над серией «Деревянное зодчество» относится к 1967 году, – уже тогда у него возникла идея первого сооружения (восстановления Храма Христа Спасителя) и с этого момента он начал собирать строительные материалы для своих объектов. Так что он, по всей видимости, не столько «заложник» или «жертва» каких-то исторических процессов государственного масштаба, сколько их невидимый соучастник и даже источник. Его работам и текстам, безусловно, свойственна некоторая дидактичность, но в них нет ни тени ожесточенности, обиды на кого-то, какой-то полемической направленности – как подобает подлинному художнику, Лёвочкин не сопротивляется истории, не гнется под ее натиском, а творит ее в меру своих сил и таланта.