Анжела Боскис

313

«Я — тяжелый интересный случай. Так говорит консилиум врачей», — подобного рода заметками заполнен дневник Анжелы Боскис, он же — цветной каталог, который раздавали в качестве подарка первым посетителям выставки «Легкое дыхание» 13 сентября в галерее White в Малом Кисельном переулке.
Галерея стала больницей. Одна комната превратилась в копию палаты, в которой Боскис пролежала несколько месяцев с вирусной пневмонией. Кровать, стол, холодильник, тренога с капельницей. Изолированная от мира она вела параллельно несколько дневников, чередуя наблюдения, стихи, рисунки и коллажи. Слова вторгались в пространство коллажей, те, в свою очередь, поглощали текст, дальше они расползались по столу, по стенам. Но дневников и стен было мало, пациентка записывала видео. Она делала дыхательную гимнастику, вывешивала надутую перчатку за окно — действия, выстраивающиеся в серию обрядов. Результат этих съемок проецируется на стену в соседней комнате, стилизованной под больничный коридор, вернее тот его уголок, который можно назвать рекреационной зоной. Здесь также присутствует внимание к деталям: растения в больших контейнерах выставлены кружком, огораживая пятачок пустого пространства неизвестного назначения; обязательные кресла и диван.
Выставка «Легкое дыхание» продолжает линию, которую ее куратор Евгений Антуфьев обозначил этой весной на своей выставке «Сияние», — стремиться к предельной документальности, использовать аутентичные предметы (или хотя бы приблизиться к этому), дополнить экспозицию объемным текстом. Причем, это не те тексты, которые служили бы некой теоретической надстройкой, а скорее повествование, проходящее лейтмотивом через историю в вещах. Подобным повествованием может быть очерк. В случае «Сияния» очерк составлен из прямой речи охотника, жизненный мир которого был представлен на выставке. Другой тип повествования — «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон или дневники Эрнста Юнгера. Это же случай Анжелы Боскис. Такое повествование исключает серьезность и относительную систематичность очерка. Оно постоянно сбивается в пересказ снов, галлюцинаций. Его перемежают внезапные отступления, погружение в воспоминания. Заметки на полях вживляются в основной текст. Поведав о чем-то, рассказчик может заявить, что ошибся или не совсем точно выразился, и предложить еще один вариант сюжета. Анжела зачеркивает некоторые фразы, дополняет записи новыми подробностями, завершает запись отрицанием написанного. Все в одном тексте. Вероятно, поэтому коллаж становится одним из основных способов выстроить повествование.
Продолжая линию «Сияния», история болезни Анжелы Боскис высвечивает ту же проблему, что и рассказ об охотнике на волков Иване Оюне. Евгений Антуфьев как исследователь, желая быть идеальным наблюдателем, старательно преуменьшал свое участие, застенчиво скрывал изучающий взгляд, но его фигура лишь сильнее просвечивала сквозь ставшую искусственной фигуру исследуемого. Документальность способствовала не объективному рассказу, а превращению выставки-репортажа в своего рода беллетристику. Факты обретали черты выдумки. С «Легким дыханием» происходит нечто подобное. Попытка зафиксировать живые, эмоциональные всплески человека, оказавшегося в длительном больничном заточении, конечно, не проваливается: любой зритель без особого труда верит, что «так она и чувствовала», но выстроенный заново фрагмент больницы, дотошное воспроизведение деталей, растиражированные личные дневники, — все это вызывает подозрение, которое при всем желании сложно побороть. Гадаешь, действительно, ли все это происходило. Зритель одновременно верит в правдивость истории и подозревает художника в обмане. Точно с такой же трудностью столкнулись участники выставки «Трудовая книжка», прошедшей летом на Фабрике: сложно рассказать «историю из жизни», не превратив ее в «историю по мотивам» или «фантазию на тему», учитывая, что строгая документальность дает обратный эффект.

Материал подготовил Сергей Гуськов