Вадим Воинов в ММСИ

421

23 сентября в рамках параллельной программы IV-ой Московской биеннале в Московском музее современного искусства на Тверском бульваре открылась выставка Вадима Воинова «Фабула предмета». Художник создает «функциоколлажи» из найденных вещей. В специальном манифесте, посвященном выбранной им форме, художник подчеркивает, что это условное название. Он, например, замечает: «В ряде случаев, по принятой в русском авангарде классификации, мои работы являются контррельефами». Их также можно назвать более нейтральным словом — ассамбляж.
Значительную часть экспозиции занимают работы, соединяющие советский быт и осколки идеологической машины. Не обошлось без вездесущих вождей. На одном из функциоколлажей «Великая дружба» торжественные портреты Сталина и Мао из старых газет соседствуют с пятиконечной звездой из веревки и изолятора от лагерного ограждения. Два вождя, Сталин как вождь государства и Горький как вождь искусства, расположились над табель-календарем от 1933 года на другой работе «Горький — 33. Голубой квадрат». Снимок Котовского художник рифмует с пластмассовым шариком — «Фотогерой — шар». Самые разные предметы представляют быт: часы, пластинки, самодельная расческа из вилок, различные документы, монеты, ящики из-под американской тушенки, железнодорожные костыли, счеты, очки, игрушки, алюминиевые кружки и многое другое. Целые циклы основаны на конкретных предметах: «Колодки», «Ножницы», «Этикетки». Функциоколлажи из цикла «Брошюровка» состоят из старых папок и обложек. Они составляют геометрические композиции, напоминающие цветовые конструкции русских авангардистов начала ХХ века: Казимира Малевича, Ивана Клюна и других художников того времени. Впрочем, это влияние заметно и в других цикла Воинова.
Во многих произведениях можно найти портреты писателей и композиторов, детали музыкальных инструментов. Одна из работ на выставке — условно шарообразный объект с надписью «Достоевский — 2000». Такое переполнение культурой кажется не совсем уместным, есть в этом что-то слишком назидательное. Но для самого Воинова подобный многозначительный разговор о культуре является вполне обыденной вещью. На стенах музея располагаются его сентенции: «Искусство — форма жизни, примиряющая с бесконечностью вселенной», «Стиль — обобщение красоты на магистрали истории», «Культура — превращение традиции в инстинкт» и т.д. Все эти высказывания, естественно, имеют право на существования, но ничто не мешает написать в такой же ультимативной форме нечто, противоположное по смыслу. Нет никакой аргументации, нет сомнения. Художник утверждает, что далек от пафоса и громких слов, что преодолел авангардистское влияние, но оно обнаруживается в пророческом жесте — он, как апокрифический Адам, дает имена разным явлениям окружающего мира. Художнику не удается побороть в себе вождя. Впрочем, большой вопрос, может ли художник уйти от этой фигуры.
Вадим Воинов и куратор выставки Ирина Карасик ответили на вопросы AroundArt.

Сергей Гуськов: Почему вы используете такой способ художественного высказывания как коллаж или ассамбляж?

Вадим Воинов: Это естественно, мне приходится работать с найденными предметами, то есть компоновать и инсталлировать их.

СГ: Но ведь найденные объекты выставляются не по отдельности, а собираются в общую конструкцию. Почему так?

ВВ: А почему кто-то — господь бог — создал человека с двумя руками и двумя ногами? Я по-другому себе это не представляю. Кто знает — почему?..

СГ: В ваших работах присутствуют многочисленные отсылки к искусству русского авангарда.

ВВ: Во-первых, немногочисленные, во-вторых, странно было бы русскому художнику выдерживать, например, занзибарскую традицию.

СГ: В России было много разных художественных течений, разных периодов. Почему именно авангард? В частности, видно влияние супрематизма.

ВВ: Уточнение верное и неверное. Начнем с того, что мне нравится супрематизм. Это знаковая система, и она бесконечно будет развиваться, развиваться и развиваться. Но это вам видно такое влияние, я его сознательно и, надеюсь, успешно преодолеваю. Нужно пояснить, что я совсем не последователь супрематической школы. Более того, я пытаюсь отойти от любых традиций. И, как мне кажется, это удается. Но, естественно, есть работы, по форме напоминающие супремные схемы. Супрематизм был, его уже никуда не выкинешь. Я беру супрематические схемы, не потому что мне так проще работать. Это совершенно не так. Я очень хорошо знал человека, который открыл авангард для современности — это Евгений Федорович Ковтун. Он водил меня в запасники Русского музея. То, что я посмотрел, вообще мало кто видел. Кроме музейщиков, пожалуй, никто. После этого у меня была очень сильна супрематическая схема. И я, понимая это, старательно изживал ее, для того, чтобы делать все-таки свое. По-моему, мне это удалось.

Ирина КарасИК: Действительно, в композиционных схемах ощутим опыт супрематизма, но в основном работы Воинова являются интерпретацией супрематизма, неким ответом на него. В серии «Квадраты», например, это не простая геометрия, а диалог с Малевичем, у которого вещи исчезли, как дым, а тут, в работах Воинова, вещи вновь возникли. Причем, это цикл, который художник обозначил как предметный абстракционизм. Абстракционизм тоже может быть предметным. У нас была целая выставка, которая называлась «Приключения Черного квадрата» — именно не в формальных продолжениях, а в интерпретации. И как раз «Квадраты» Воинова там были одними из заглавных произведений. Так что это уже истолкование супрематизма, а не он сам.

СГ: Те работы, которые обращаются к супрематической форме и сделаны при этом из найденных вещей, напомнили мне случай маньеризма Арчимбольдо, когда портрет составлялся из изображений фруктов, овощей, разных предметов. Была серьезная портретная живопись в эпоху Возрождения, после чего возникает маньеризм, который снижает этот возрожденческий пафос, а вы снижаете пафос авангардного искусства, которое было предельно радикальным — что ни художник, то пророк.

ВВ: Я отрицаю любой пафос, потому что для меня, и, я думаю, также и в действительности, он сразу снижает значение любого явления, слова, вещи. Что касается супрематизма, то, действительно, целый цикл работ, часть которого вы можете увидеть на экспозиции, является прямым разговором с Малевичем. Я не отрицаю, что совершенно открыто, прямо на его формах закрепляю вещи, и это выглядит неплохо…

ИК: …особенно в работе «Черный квадрат — вопросительный знак», где можно увидеть намек на дурную бесконечность существующих интерпретаций. Или иначе: Воинов подчеркивает, что квадрат Малевича есть картина-провокация, вечный вопрос, на который нет однозначного ответа. Естественно, если работа сделана из дерматина, найденного на помойке, и железного крючка, то в этом присутствует снижение пафоса.

СГ: Вопрос и к куратору, и к художнику: вы делали выставку для определенного пространства, для Москвы? Специально подбирали работы, адаптировали под местную атмосферу?

ВВ: Разве что пыль стерли.

ИК: Нет, мы ничего не адаптировали для Москвы. Есть творчество художника, и не важно, где оно показывается, — в Москве или Петербурге. Вот восприниматься оно, наверное, будет по-разному. Это да… Что касается пространства, то, как в случае любой выставки, нужно знать, в каком пространстве она будет проходить. В основе — произведения из частного собрания, а так же, на мой взгляд, и на взгляд автора, самые важные работы, привезенные из музеев: Эрмитажа, Русского музея, Музея Достоевского и Третьяковской галереи. Когда мы отбирали работы, старались показать то, что полнее всего характеризует художника. Я не думаю, что данная выставка самая большая, выставка в Эрмитаже была больше, однако она вполне представительна. Многое делалось на месте, исходя из конкретных условий, заранее была определена только общая пространственно-тематическая структура экспозиции. Первый этаж — тема советского, а второй — исторического как такового: это вещи в истории, диалог с культурой, с традицией.

ВВ: Возвращаясь к вашему вопросу, у меня есть не только «Квадраты», есть и другие серии, другие работы. Вы сослались на Арчимбольдо. А почему, допустим, не на Сезанна? Он переживал яблоко, а я переживаю найденные вещи.

СГ: То есть первое, на ваш взгляд, это прочувствование, ощущение мира вокруг себя?

ВВ: Находясь долгое количество дней и лет среди разных явлений, или их не замечаешь, или начинаешь ощущать на другом уровне. Однажды я увидел сочетание валяющихся в разных углах вещей и понял, что их можно собрать и сделать коллаж. Работаю в созданном мной жанре вот уже тридцать лет, пишу на его языке русскую историю.

Иллюстрации предоставлены Московским музеем современного искусства
Материал подготовил Сергей Гуськов