Есть поменьше, есть побольше, есть совсем гигантская

127        0       

Участники группы «ЕлиКука» Олег Елисеев и Евгений Куковеров поделились с Aroundart своими взглядами на искусство.

Мария Калашникова: Вас называют учениками Георгия Острецова и Георгия Литичевского. Как вы к этому относитесь, так ли это на самом деле?

Олег Елисеев: Может быть, кто-то нас и считает учениками, нас связывает скорее то, что мы не придерживаемся исключительно элитарного отношения к искусству, мы больше тяготеем к демократическому направлению. Наши отношения, в первую очередь, завязаны на многолетней дружбе и симпатии.

М.К.: Понятно, вообще из разговора с Георгием Острецовым я узнала, что сам он характеризует свое творчество как интеллектуальный панковский стиль с элементами провокации и замесом на субкультуре. А вы, получается, так или иначе, его продолжатели…

Евгений Куковеров: Элементы провокации и хулиганства в нашем искусстве, безусловно, есть, но искусство Гоши, на мой взгляд, не такое уж и панковское. В нашем творчестве речь идет о свободе и смелости в искусстве, все наши действия нельзя назвать простым хулиганством, у нас хулиганство непростое.

О.Е.: У Гоши бывает элемент «панковского» в работах, но на уровне послания, а сами произведения сделаны очень добротно, качественно, ярко. У нас же все более лоу-файно, более халтурный стиль такой.

М.К.: И все же. Возникает вопрос: это все еще актуально сейчас? Время лихих 90-х прошло. То есть тогда все это было органично, элементы трэша и стеба всегда присутствовали в работах художников из сквотов на Фурманном и Трехпрудном. А как сейчас обстоят дела, если вам сегодня приходится работать в пространстве галерей?

О.Е.: Главное, не где ты выставляешься, а что ты там выставляешь. Если нам предлагают сделать выставку в каком-то месте, мы не отказываемся, нам интересны все пространства: и чебуречная на Сухаревской и особняк-галерея «Триумф». Главное, чтобы у художника оставалась возможность независимого высказывания о том или ином пространстве. В этом смысле мы разве что не стали бы участвовать в Селигерском форуме или каком-нибудь фашистском проекте. В таких вещах стоит участвовать только если ты реально способен сломать их контекст.
На мой взгляд, сейчас мало художников, которые лихо, смело и свободно могли бы делать искусство – и это гораздо более актуальная тема, нежели вопросы выставочного пространства. Нас можно назвать анархистами, но мы не занимаемся явным политически ангажированным искусством, нам важнее отреагировать на сложившуюся ситуацию, в которой сейчас наблюдается превращение искусства в однородную массу, точнее, в прочную стратегию, которой обучаются, а затем применяют выпускники крупных институций и школ современного искусства. То есть сейчас художник знает, что нужно прочитать, какую позицию занять…

Е.К.: Да, уже дошло до того, что в Интернете можно найти кучу приколов на тему «как стать актуальным художником». Люди, конечно, шутят, но и попадания бывают очень конкретные.

О.Е.: Собственно, это уже просто фабрика по производству молодых художников, способных писать «умные» тексты с использованием необходимого набора терминов. Можно делать любые работы, они все равно окажутся «в контексте». Мы не против высокоинтеллектуального, политического, концептуального и любого другого искусства, если это не карьеристский, клишированный, скучный булшит.

М.К.: То есть в своих работах вы скорее отталкиваетесь все же от панковской культуры: искусство намеренно хулиганско-подросткового характера в хорошем смысле. Но во многих ваших работах можно разглядеть еще и отголоски концептуализма, такой привет старшему поколению любителей скрытых, зашифрованных смыслов.

О.Е.: Да, мы используем различные концептуальные ходы, и также иронизируем над ними и над собой. Нам кажется, элемент «беззаботности» искусству необходим. Но это вовсе не значит, что наши работы не надо воспринимать всерьез. Мы не просто шутки шутим. Хотя нам нравится шутить – это наша собственная творческая свобода, которую мы можем себе позволить. И это очень важно.

Е.К.: Мы не боимся, что нас сочтут проходимцами. У нас искусство чаще всего легко считывается, так как мы редко камуфлируем наши идеи. Конечно, при этом могут быть отсылки к концептуализму, потому что мы не можем работать абсолютно вне контекста. Работа должна говорить сама за себя, не обязательно прилагать к ней огромный текст. От присутствия текста сама работа лучше не станет.

М.К.: Помимо концептуальных практик, в некоторых ваших работах, на мой взгляд, присутствуют элементы поп-арта и даже соц-арта. Оба эти направления как раз ассоциируется с визуализацией образов гастрономически-политически-сексуального характера. Можно сказать то же про ваши работы?

О.Е.: Ну поп-арт и соц-арт тоже концептуальное искусство в широком понимании этого слова. Конечно, нас увлекает массовая культура, нам хочется работать с этим. Вот в образах картошки для персональной выставки в галерее «ReginaArtBerloga», помимо заигрывания с поп-артом, есть еще иронический подтекст. Ирония в чем: сейчас обычно художники стараются отсылать зрителя к размышлению о философии Маркса, Делеза… А тут, понимаете, картошка, и что ее обсуждать?

Е.К.: Да, есть поменьше, есть побольше, есть совсем гигантская…

ОЕ: Но это касается, конкретно, этой серии…

Е.К. У нас нет четкого плана действия и стратегического развития, у нас просто много идей. Идей много, и не хочется замыкаться на чем-то одном!

О.Е.: Например, работа с дырами в учебниках для выставки в XL-галерее во время молодежной биеннале прошлого года. Это был проект Алексея Булдакова «Проверка на прочность». И наша идея с дырами заключалась в том, что в процессе учебы детей испытывают на прочность в тоталитарном пространстве школы. Учителя проверяют тебя на прочность, а ты проверяешь на прочность учебники. Еще была игра со смыслами: с фразой «внедрение в предмет», то есть это обыгрывание момента изучения физики, математики и прочего, с «дырами в образовании» и с таким невротическим процессом образования. Наши гигантские дыры – это доведенный до абсурда, предельно простой в исполнении жест: их можно дырявить по-разному, что тоже немаловажно. Дыры вообще можно делать везде! Мне кажется, что в Европе художники чаще находят один прием и всю жизнь его разрабатывают.

Е.К.: Дыры кажутся простой темой, но одни художники их выпиливают, другие выжигают…

М.К.: Понятно, это такой «простой», визуально понятный прием. А чего в вашем творчестве больше: абсурда, иронии, игры или такого настоящего панковского трэша?

Е.К.: Да всего хватает. Но что сейчас для людей панковский трэш? Для всех по-разному…

М.К.: Под трэшем я, в том числе, подразумеваю ваши музыкальные выступления на открытиях некоторых персональных выставок…

О.Е.: В музыке бывает по-всякому, там далеко не один только трэш. Просто когда ты играешь в галерее, помещение не приспособлено для живых выступлений с барабанами, гитарами и прочим. Звук превращается в громкую кашу, хотя в этом, конечно, тоже есть свой шарм. А что касается художественных работ, помимо всего прочего, я вижу в них продолжение дадаистских практик с низовой эстетикой и традицией рэди-мэйдов, которые не обходятся без абсурда и некой доли идиотизма. От панковской программы мы взяли смелость противостояния этой заскорузлой «актуальной» художественной деятельности. Ну а вообще всего хватает, за исключением бриллиантов, слоновой кости и рабского труда.

М.К.: Кстати, о кураторских проектах. Вы участвовали в спецпроекте биеннале, в выставке «Бега» Георгия Острецова, а что вы сделали для нее?

О.Е.: Это интерактивная инсталляция под названием «Двигайте или уходите». Она по форме напоминает работу для выставки в чебуречной на Сухаревской, которую курировали Оксана Саркисян и Вика Бегальская. Только здесь она была в небольшом формате, а в АртХаусе мы сделали более пространственную инсталляцию. В чебуречной у нас были развешаны различные предметы и картинки, связанные между собой веревками. Веревки были пропущены через роллерблоки. Любой мог двигать эти картинки, и если одни спускались вниз, другие, наоборот, поднимались. То есть зритель мог постоянно менять экспозицию. Задача усложнялась тем, что некоторые из картинок-объектов были непослушными – крепились на резинках – отчего они все равно возвращались в исходное положение. Если возникало желание поучаствовать сразу у нескольких зрителей, то они могли заняться русской забавой – «перетягиванием каната». Вообще взаимодействие искусства со зрителем важная вещь, почему-то у нас в России до сих пор сохраняется мнение, что произведение искусства нельзя трогать руками. Поэтому люди до сих пор боятся трогать интерактивные объекты.

Е.К.: Вроде: «я и так понял, как оно работает».

О.Е.: Просто я как художник, если увижу интересную деталь в какой-то инсталляции, например, ручку, обязательно за нее возьмусь. На это действие и рассчитывал художник. Вообще, на мой взгляд, современное искусство все рассчитано на взаимодействие со зрителем, особенно сейчас, в постсоветском пространстве. Раньше искусство в большей степени было в себе, оно было намеренно герметичным, но это было обусловлено политической ситуацией.

М.К.: Тут же хочется спросить, а не вредит ли такое отношение самим работам? И как вы относитесь к тому, что многие работы сейчас не рассчитываются на долгое хранение? Например, одну из ваших работ на выставке в «ReginaArtBerloga» назвали «картиной-однодневкой».

О.Е.: Это не картина-однодневка, просто работа была сделана на запакованном в пленку холсте – так спешил порисовать, что забыл распаковать. А вообще все зависит от цели, если непременно делать работы на века, то их нужно высекать из камня, потому как все остальное горит, портится и т.д. По-моему, проблема сохранности должна касаться уже готовых вещей. Для любого художественного продукта главное, чтобы он работал, а уж как не важно. И тем более не важно, как интерпретируют его критики. Бывает, что и критики все перевирают и ничего не понимают, поэтому сначала лучше пойти и самому посмотреть. И что касается жизни произведения, мы не задумываемся, сколько оно проживет, для нас как художников важнее процесс создания.

М.К.: Да, продолжая тему взаимодействия зрителя с искусством: некоторые ваши выставки становятся настоящим спектаклем. Вы сами играете и поете, вокруг интерактивные объекты или визуально насыщенные работы с характерными подписями. А на последней выставке в «Берлоге» вы еще выставили свои фотографии в образах овощей. Вы намеренно вовлекаете зрителя в некое театрально-художественное действие?

О.Е.: Да, конечно. Но я бы назвал это не спектаклем, скорее игровым моментом. Да, наше искусство действительно игровое.

Е.К.: Разница в том, что спектакль специально срежиссирован, а мы ничего заранее не планируем, мы просто делаем что-то вместе. Если нам разрешают сыграть и спеть на открытии, мы с удовольствием это делаем. Таким образом, можно перемешать арт-тусовку с музыкальной. Они не часто пересекаются.

О.Е.: Да, еще совсем недавно наши друзья-музыканты довольно скептически относились к современному искусству и к тому, что мы делаем. Мне интересно послушать непрофессиональное мнение о выставке моих друзей. Очень неожиданные бывают замечания.

Е.К.: Риэлтор нашей бывшей мастерской, например, в серии с картошкой постоянно видел какие-то рожи… Еще на выставке в «Берлоге» был портрет индуса. Это некий волшебник-мим, внешне напоминающий Усаму бен Ладена, но это не он. Его портрет был повторен несколько раз.

М.К.: И это тоже прием поп-арта, только у вас это не тиражная, а ручная работа.

О.Е.: Здесь важен не сам прием, а комический эффект: как одно и то же лицо за доли секунды может то толстеть, то худеть. Мне больше всего понравился этот эффект оживление персонажа. Он был полностью придуман нами: мы распечатали портрет индуса, а потом его вручную дорисовали. Он неуловим.

М.К.: Вы хотели в этом образе создать портрет своей группы?

О.Е.: Это не просто наш портрет, в нем сочетается несочетаемое. В нашей музыкальной группе четыре человека, но это и не портрет нашей музыкальной группы, хотя он называется как и наша музыкальная группа I.H.N.A.B.T.B. Скорее это музыкальный образ, образ нашей музыки, воплощенный в этом портрете индуса, но это тоже еще вопрос.

М.К.: Если на портрет индуса повлияла ваша музыкальная деятельность, что вас сподвигло создать серию картин гигантских картофелин?

О.Е.: Нам захотелось «собрать» настоящий урожай: зал морковки, зал картошки… Как будто все эти гигантские объекты на самом деле находятся в ангаре, а не в галерейном пространстве. Зритель должен был ходить и испытывать разные эмоции от этих нарисованных гигантских овощей. Причем, мгновенные, у него не должно было остаться впечатления «смазанности» от увиденного, что часто случается в последнее время в связи с обилием выставок. Визуальное перенасыщение.

М.К.: Я знаю, что вы против декоративности в искусстве. Но ваше искусство часто выглядит именно декоративно-карикатурным с обилием примитивистских приемов…

О.Е.: Ну это же мы так шутим. Мы против формалистских подходов. В этом смысле мы против декоративности, против нарочитой сделанности, против всяких самоценных «красивостей».

М.К: А расскажите, как возникла идея создания выставки «Унизители памятников»? Это опять ироничное высказывание в адрес русского искусства? Вашу инсталляцию отметили все критики.

О.Е.: Да, мы сделали ее в галерее «Комната». Инсталляция была абсолютно игровой: один человек забирается внутрь и превращается в монумент, другой может забраться по лестнице и возвыситься над «монументом». Человек внутри чувствует себя при этом очень некомфортно, так как у него торчит одна голова, он как в деревянном гробу – пошевелиться невозможно. При этом другой человек может возвыситься над тобой. Такой момент унижения.

Е.К.: А ты никак не можешь отреагировать.

М.К.: Сейчас наступило время индивидуализма, почти все художники предпочитают работать сами по себе. А вы работаете вместе с самого начала и по сей день. Не хочется иногда разделиться?

О.Е.: Нет. Не хочется. Мы давно работаем вместе. Раньше работали втроем с Максимом Рогановым в группе «Наливка/запеканка», потом у нас есть еще музыкальный коллектив. Несостыковки бывают, конечно, зато в результате споров и компромисса возникает новый проект или идея – нечто третье.

Е.К.: Да, нам работается легко и просто.

О.Е.: Вообще для людей очень важна групповая деятельности, по-моему. Особенно приятно заниматься коллективным трудом вне иерархических рамок.

М.К.: И все же вы говорили, что у всех современных художников есть свои кумиры, свой теоретический фундамент в лице Делеза, например. А у кого-то в лице КД. А у вас?

О.Е.: Лично у меня есть художники, чье творчество мне действительно нравится. Из концептуалистов могу назвать Звездочетова, группы Инспекция «Медицинская герменевтика», «Чемпионы мира». В нашей примитивистской ч/б графике часто можно увидеть сходство с работами медгерменевтов, а так мы мало теоретизируем в своем искусстве.

Е.К.: Мы никого не копируем, скорее воздействие происходит на интуитивном уровне, но преемственность все же существует.

Фотографии предоставлены группой «ЕлиКука»
Материал подготовила Мария Калашникова