Новая Академия Новикова – «розовый нарцисс», дитя заката, или культ культуры

280        0       

Тимур Петрович Новиков – гений места. Гений «города Петра, Ильича и Чайковского» (О. Котельников) со всеми вытекающими отсюда…

На московской ретроспективе в фонде «Екатерина» это становится как-то особенно очевидно. Куратор выставки, эрмитажник Аркадий Ипполитов (не так давно привозивший в Москву Мэпплторпа вкупе с классицистскими гравюрами) называет 90-е годы уже прошлого столетия Бронзовым веком Петербурга, сравнивая Новую Академию с болонским академизмом братьев Карраччи (XVI век), а художник-искусствовед Андрей Хлобыстин отсылает к академиям Платона и Леонардо. Плюс: все это как-то мучительно напоминает еще не бронзового, но уже медного – без привкуса андерсеновского солдатского олова – всадника – новатора Петра с его ВСЕшутейшим собором (у Новикова до Новой – была академия ВСЕческих искусств, наследовавшая ВСЕКОавангардизму Михаила Ларионова) – тот же ритуализм и церемонии посвящения, самозванство и самосакрализация, эпатаж и «групповое сознание братства».

Аркадий Ипполитов

В Москве представляют 2 этажа Новой Академии и 15 ее художников (хотя многие вещи из московских коллекций – в том числе из собрания принимающего пространства Екатерины и Владимира Семенихиных). Выставляют живопись, фотографию, коллажи, шитые одеяла, стекла со светодиодами и видео. Ретроспектива небывалого масштаба – тем более интересная в стенах «Екатерины» после крупных выставок московского арт-бренда – «романтического концептуализма».

Экспозиционный принцип выставки – «групповой процесс»: в каждом из залов несколько авторов с узнаваемым стилем – обязательная тряпочка-одеяло Тимура, линейно-компьютерное переложение мировых шедевров Егора Острова, парные автопортреты обнаженных Олега Маслова & Виктора Кузнецова, живопись под соцреализм дейнеко-салаховского извода – матросы, авиаторы, гимнасты – Георгия Гурьянова.
40 ковриков Тимура Петровича выполнены в классической примитивистской технике бриколажа-аппликации – «сборки из имеющегося». Коврики – неглаженные! – изображают целый героический пантеон: розовый нарцисс, амур, Аполлон, Сократ и Платон, Святой Себастьян, Гелиогабал, Рихард Вагнер, Людвиг II Баварский, Вильгельм фон Гледен, Оскар Уайльд, Петр Ильич Чайковский и Энди Уорхол. Все их портреты небольшого формата наклеены-пришиты на фон прекрасных садов, орнаментов и мехов, что имитирует восточные мандалы, церковное шитье, лоскутные одеяла, прикроватные коврики, подростковые плакаты поп-идолов одновременно. Остальные «академики» не в каждом зале – остальных меньше: привезли фотографии Дениса Егельского, Станислава Макарова, Андрея Медведева, лайт-бокс и гипс Андрея Хлобыстина… Отдельным курсивом-статьей проходит Владислав Мамышев-Монро с до боли любимыми сериями, актерски воспевающими и мастерски разоблачающими культ, как он есть («Несчастная любовь», «Любовь Орлова», Чаплин («Рак сердца»), Монро-Уорхол), с финальным акцентом – работой «Илья+Влад»: крыластым автопортретом с Кабаковым. Среди работ «академических дам» представлены стекла с лазерной гравировкой Ирены Куксенайте, коллажи и живопись Беллы Матвеевой, бронзовая голова Тимура Юлии Страусовой, пожертвовавшей на зрачки слепнущего кумира бриллианты из собственных серег, фотографические и масляные портреты мамы-папы и Аполлона-Афродиты Ольги Тобрелутс.

Московский контекст, в который попала буйная питерская телесность часто (симулятивно-)гомоэротического толка, не богат – даже на недавней гендерной выставке-ретроспективе «ZEN d’АРТ» обнаженные фигуры похожего анакреонитческого толка предъявила пожалуй только Татьяна Антошина, – Лиза Морозова и Герман Виноградов проходили по классу перформанса – достаточно радикального в своем посыле. Сегодняшняя столичная арт-среда потребляет телесность производства группы AES+F, которая, как кажется, во многом наследует питерскому «новорусскому классицизму» – и созерцательностью, и античной подложкой, и брендоманией, и личностным культом – и больше всего таким двусмысленным вопросительным смешением хвалы-хулы известных-и-красивых.

И все таки эта выставка – про Тимура, про него и «со-товарищи». Про первый пост-советский опыт становления self-made художников, безо всякого художественного образования писавших огромные полотна в петербургских сквотах, устраивавших костюмированные дискотеки и акции в короткий период волшебной свободы 90-х. Фиглярствуя и актерствуя, «декаденствуя» и манерясь, они, кажется, противостояли серьезности московских концептуалистов и акционистов – для которых позиция была важнее позы. Новая Академия была таким метакультурным, масштабным проектом-движением, который остранял и остраннял сразу несколько традиций: классическую, классицистическую, соцреалистичкую, поп-артовскую – и новую медийно-дигитальную.

Питерские «неоакадемисты», конечно, сличаемы с американцами Джеффом Кунсом, Дэвидом Лашапелем и французами Пьером-Жилем (последних академики даже пропагандировали в России), но оказываются чужды их западного лоска, показной перверсивности и нарочитой слащавости. В сравнении с мировыми звездами, достигнувших глянцевого совершенства в производстве своих «работ» в сладострастной борьбе с гламуром, «тимуровцы» кажутся упертыми примитивистами и прекрасными дилетантами не столько классической, сколько петрово-водкинской и анри-матиссовской линии по плотности красочного слоя и коричневатости фигур.

В конце 1990-х Тимур меняет курс – общается с Дугиным и Лимоновым, борется за культурную экологию Петербурга организацией «Художественная воля», устраивает в Кронштадте аутодафе из книг, картин и порножурналов, поворачивает к православию, пропагандируя теперь «новую серьезность» (манифест Егора Острова и Игоря Вишнякова). Сейчас такой крутой поворот не кажется отступничеством и предательством, а только последним рубежом привычного перехода границ, очередной консервативной революцией и выходкой героического трикстера – вот и человек-собака Олег Кулик от нарциссического самолюбования в голом виде в итоге пришел к выставке «Верю!», переживая собственную мифологизацию – сакрализацию бороды и становление святым мучеником Христофором Песьеглавцем.

Со смертью Тимура в 2002-м закончилась целая действительно «прекрасная эпоха» – эпоха постмодерна, время, когда сам процесс цитирования далековатых стилей, риторическая комбинаторика-наложение поз и тел имели самодостаточный и самостийный смысл, оказывались пробой в поисках панэстетического и универсального идеала красоты. И удивительно здесь совпадение места и времени, давшее такой прекрасный «хронотоп» – Новую Академию, в котором щегольство и дендизм Золотого и Серебряного веков, обнажение и травестия Бронзового обязаны что называется «городскому ландшафту» переодетого в классические тоги и колонны северного болота.

Выставка «Новая Академия. Санкт-Петербург» в фонде «Екатерина» продлится до 29 января.

Фотографии: Валерий Леденев
Материал подготовила Анна Быкова