От Бражкина недалеко и до многотысячных митингов

318

Мой 2011 год начался с выставки «OLD SCHOOL» на квартире у Кирилла Преображенского, где вечером 29 января Иван Бражкин вместе со своим братом Давидом Тер-Оганьяном показывали революционные слайдшоу под электронику. «OLD SCHOOL» балансировала на грани между превращением в трэш-разгильдяйство и следованием выверенной «партийной» линии. По счастью, художники смогли удержаться на этой грани между двумя крайностями. В дальнейшем пути Ивана и Давида, как мне кажется, разошлись, хотя они и продолжали участвовать в общих проектах. Весной Тер-Оганьян совместно с Александрой Галкиной открыл в галерее Paperworks выставку «Сделано», но ее вряд ли можно назвать удачной, хотя, возможно, она была финансово успешна — не знаю, не выяснял. В любом случае, эстетика предельной простоты, которая в иных случаях выручала Тер-Оганьяна, в данном проекте вышла ему боком. Но самое важное — это реакция левых, которые воодушевленно расхваливали проект на вернисаже, вероятно, потому что на одной из стен красовалась цитата из Ленина, и вообще под выставкой был поставлен тег «левое». Дурная практика расхваливать художника за то, что он повторяет «правильные лозунги», хотя они могут иметь лишь косвенное отношение к его искусству, прошла через весь год (хотя это, конечно, проблема не только 2011 года). В отличие от брата, Иван Бражкин сосредоточился на создании работ, а не шума внутри дружественной тусовки. Его главным достижением стало «Протестное караоке», впервые представленное в середине мая на VIENNAFAIR 2011, а осенью — на выставке «ВКЛ./ВЫКЛ.», которую курировал как раз Давид Тер-Оганьян. Поскольку последняя выставка, к несчастью, опять делалась в русле «и так сойдет», главное чтобы «идеологически верно», «Протестное караоке» время от времени не работало, но подобные неполадки не помешали «Караоке» стать одним из немногих заслуживающих внимания проектов на «Артхаус Сквот Форуме», в рамках которого проводилась выставка. Другая работа Бражкина «Спящий (бездомный)», или, иначе говоря, «садово-парковый бомж», стал хитом выставки «Нужное искусство», проводившейся в Парке Горького. Лайки, комментарии и буря эмоций под фотографией «бомжа» на фейсбуке и байопик от Алексея Цветкова, которого, впрочем, критиковали за нереалистичный образ художника, завершили картину.

Иван Бражкин, «Спящий (бездомный)», фото: Сергей Гуськов

Американский художник и музыкант Кристиан Марклей привез в Москву свой фильм «Часы». Его довольно долго, с 24 февраля по 25 апреля, показывали в Гараже, руководство которого умудрилось выхватить фильм, после того как его показали только в лондонской галерее White Cube и нью-йоркской Paula Cooper Gallery. Как сказал директор Гаража Антон Белов, «сами организаторы просто не успели прочухать, насколько это талантливо, а потом уже после нас выросла очередь из 12 институций». Дело даже не в пробивных способностях Гаража, в которых никто не сомневается, а в том, что «Часы» — действительно прорывной проект. Его не удалось превзойти ни одной из последующих выставок в данной институции, включая последний крупный проект в здании Бахметьевского гаража в роли арт-центра — блокбастер от Марины Абрамович. Зритель в России может прийти на современное искусство, если его привлечь чем-то другим, например, кино. Как однажды сказал Кирилл Преображенский, даже самый несмотрибельный артхаус предпочтительнее для российской аудитории, чем современное искусство, поэтому те же «Часы», представляющие из себя по сути медитацию на киноманскую нарезку, привлекли колоссальное число зрителей. Марклей использовал один из храмов сегодняшнего потребителя — огромный кинотеатр, но вместо стандартной развлекательной продукции, типа «Аватара», «Мальчишника в Вегасе» или очередного «Пункта назначения», включил синефильский псевдонарратив, своеобразную историю вещей. Единственное, чего не хватало, чтобы окончательно причаститься в этом храме, так это попкорна с кока-колой.

уже позже «Часы» показывали в Центре Помпиду

12 марта на заснеженном льду водохранилища рядом с поселком Хлебниково прошла выставка «Поле молчания» группы «Вверх!». Из интервью, которое Алина Гуткина взяла у участников проекта (тут и тут), можно узнать, что они думают о «Поле», как объясняют свою деятельность. «Парад планет» из телевизоров на фоне одного из путепроводов Дмитровского шоссе и далеких огней мегаполиса оказался столь же прекрасен как «The Brooklyn Bridge Event», состоявшееся 24 мая 1971 года, за 40 лет до акции группы «Вверх!». Ближайшие по времени попытки других художников сделать нечто подобное в России — выставки в подземном переходе рядом с Рижским вокзалом, заброшенном депо Курского вокзала и Тушинском путепроводе, а также проводимые по совсем уж загадочной инерции до сих пор акции «Коллективных Действий» — не дотягивают, к сожалению, до такого уровня. Впрочем, дальнейшие проекты группы «Вверх!» были не столь успешны.

«Поле молчания», фото: Катя Демидова

Одновременно с тем, как в течение нескольких месяцев шли споры вокруг того, стоит ли номинировать работу группы Война на премию Инновация, которую она в итогеполучила, создавался архив писем с позициями, обсуждались вопросы, как обустроитьпремию, кто и почему голосовал за группу Война и т.д., — одновременно с этим прошли две выставки, которые, возможно, получили бы больше паблисити, если бы не все выше изложенное. «Все впереди!» Андрея Кузькина в Открытой галерее (15 марта — 13 апреля) и «Индустрия актуальных мальчиков» Алины Гуткиной в галерее GMG (25 марта — 6 мая) можно считать вариациями на одну и ту же тему, с чем сами художники, возможно, не согласятся. Проект Кузькина (перформанс плюс выставка) был построен на вопросе, который Валентин Дьяконов сформулировал так: «можно ли сбросить старую кожу и придумать что-то действительно новое?» Андрей Кузькин спрятал старую жизнь в металлические ящики и символически обновился, постригшись и переодевшись. Выставка Алины Гуткиной была, как ни странно, ее первой обширной персоналкой. Она суммировала деятельность Гуткиной за несколько лет, после чего перед ней встал закономерный вопрос: что делать дальше? Это вполне нормально после большого проекта, подводящего итог многолетней деятельности. Оказавшись на этом рубеже (Кузькин — вполне сознательно, Гуткина — по стечению обстоятельств), художники встали на распутье, а находится там можно неопределенно долго. Кузькин, в итоге, вернулся к тому, чем занимался раньше, а Гуткина — в раздумьях. И, кстати, для группы Война «Х** в ПЛЕНу у ФСБ» стал тем же самым рубежом. Однако важно здесь то, что сам этот, не такой уж неожиданный для художников, а скорее обычный вопрос — что делать дальше? — совпал с мощным общественным запросом на изменения (не только и не столько в искусстве), что придало любым словам об «обновлении», «подведении итогов» или «переходе на другой уровень» совершенно иное звучание.

перформанс Андрея Кузькина на открытии выставки «Все впереди!», фото: Влад Чиженков

Пока шли споры о том, права ли Биче Куригер в своих кураторских решениях на 54-ой Венецианской биеннале (4 июня — 27 ноября), насколько адекватна интерпретация «Коллективных Действий» Борисом Гройсом на выставке «Пустые зоны», а российский арт-десант в Венеции радостно фотографировался с Маурицио Каттеланом, в Москве на Фабрике прошла выставка «Трудовая книжка» (26 июня — 20 июля). Проект был инициирован Арсением Жиляевым, который стал куратором выставки. Он отталкивался от проблематики, первоначально затронутой Марией Чехонадских и в целом Первомайским конгрессом творческих работников. Труд как концепт до этого был атакован со всех фронтов, однако в течение 2011 года благодаря многочисленным проектам и инициативам, не только художественным и не только в России, произошло своеобразное возвращение труда. До и во время открытия «Трудовой книжки» я взял интервью у нескольких участников (у Хаима Сокола, у Ивана Бражкина и Влада Кручинского, у Ксении Сорокиной, Оли Кройтор и Максима Спивакова, у Ивана Горшкова), а позже, осмыслив произошедшее, изложил свою версию — как делался проект, почему получилось, что получилось и т.д. У проекта был большой потенциал, но, в итоге, получилось, что куратору он оказался не нужен, а важен только одноактный жест. К сожалению, на тот момент ни я, ни художники, принявшие участие в выставке, не сообразили, что действовать нужно было в логике оккупации и аппроприации «Трудовой книжки», но летняя жара, общая расслабленность и отсутствие многих участников в Москве способствовали тому, что все так и закончилось ничем. Уже осенью Жиляев представил публике еще один стартап, не рассчитанный на какую-то глубокую работу, опять все тот же мимолетный жест. Благодаря магии слов с последним проектом Жиляева произошло то же, что с выставкой «Сделано» в Paperworks, потому что «он ведь наш» и говорит (тут и тут), как кажется, «правильные вещи», что, к сожалению, напоминает знакомую историю: «За что же, не боясь греха, Кукушка хвалит Петуха? За то, что хвалит он Кукушку». Впрочем, у «Трудовой книжки» было действительное продолжение, им стал проект Хаима Сокола «Натуральный обмен» — не мимолетное заявление, а значительная работа до и после вернисажа.

«Трудовая книжка», фото: Влад Чиженков

Выставка «Невозможное сообщество» в Московском музее современного искусства (6 сентября — 6 ноября) важна не тем, что организовал ее известный куратор Виктор Мизиано, и не тем, что на одной площадке собрались совершенно разные художники (и хорошие, надо сказать), а, прежде всего, словосочетанием, вынесенным в ее название. Сообщество можно понимать как дружеский круг, как это делает Мизиано, или иначе, — на выставке было предложено много вариантов. Сообщество то уходит, то возвращается в шорт-листы модных тем сезона, но оно постоянно обсуждается в том или ином виде, уже не говоря о практике создания и существования сообществ. 8 сентября, сразу после двухдневного открытия «Невозможного сообщества», состоялась двойная квартирная выставка групп «Р.Э.П.» и «SOSка» «Шесть и три», осмысляющая сообщество с другой стороны. Мой личный опыт коллективной работы c Анастасией Рябовой, Алексом Булдаковым и Владисом Шаповаловым в рамках платформы «Супостат» и продолжающаяся работа над петицией с требованиями изменения Московской биеннале показывают, что любое сообщество всегда включает в себя конфликты и компромисы, переговоры и споры, поиски решений, которые бы устроили всех, и непримиримое несогласие с остальными. Отсюда столь разные оценки. Я полностью согласен с Ладой Наконечной из группы «Р.Э.П.»: сообщество «довольно неповоротливый организм», который при этом странным образом функционирует, но я также понимаю, что именно в его неповоротливости и постоянном обнаружении и исправлении неполадок — сила сообщества.

«Невозможное сообщество», рисунок Ксении Сорокиной

О IV-ой Московской биеннале (22 сентября — 30 октября) нечего сказать, кроме того, что среди ее многочисленных спецпроектов и выставок параллельной программы было совсем немного достойных. Один такой спецпроект стоит выделить особо. «Аудитория Москва» проходила в Белых палатах с 16 сентября по 16 октября. Не все там было гладко, но, возможно, именно такая «шершавость» и «неровность» — то, что нужно. Один из кураторов «Аудитории» Давид Рифф жаловался в последние дни проекта на слишком большую плотность мероприятий (чисто физически было сложно поучаствовать во всем и осмыслить весь этот вал полезной информации), однако такой переизбыток событий, мастер-классов, видеопоказов и дискуссий работал на публичность, а именно она была основной темой «Аудитории», по словам еще одного куратора проекта Екатерины Деготь. Всякий переизбыток, перенасыщение того или иного рода работает на публичность. Это справедливо по отношению к «Аудитории Москва» и к ситуации, сложившейся в России после парламентских выборов. Как сказал по другому поводу Алексей Пензин из группы «Что делать?», если на улицу выйдет множество людей, «уже почти не важно, какую форму все это примет». Возвращение публичности произошло, когда люди вышли из Интернета на улицы, в том числе и художники, мнение которых можно узнать здесь и здесь. По словам друга и коллеги Пензина, Артемия Магуна, в течение последних постсоветских десятилетий у людей была стойкая аллергия именно на публичность. Все мы жили в приватных пространствах — каждый в своем уголке. Теперь есть надежда, что ситуация изменится.