Я — та, которая не возвращается из путешествия

357

Нужно просто прислушаться. Обычное, часто улавливаемое определение того, что делает Александра Сухарева: «палочки-веревочки». Причем говорят это как те, кто не любит подобное искусство, так и те, кому оно в принципе нравится. Одни и те же слова, различаются лишь интонации. Обе позиции, несмотря на оценочную поляризацию, сливаются в одну. В итоге, рабочая часть подобных оценок остается на инфантильном уровне «нравится/не нравится». Эта крайне специфическим образом функционирующая оппозиция занимает все пространство разговора о работах Сухаревой. В свою очередь, «палочки-веревочки» составляют нерабочую, дисфункциональную часть — своего рода фон. По большому счету, подобное определение содержит следующий алгоритм восприятия: художник представляется аутичным персонажем, производящим нечто, а дальше люди оценивают сам факт его аутизма, зафиксированный ими «конкретный случай» такового. Но такой взгляд — видеть в художнике неотмирное существо, гения или фрика, — дискриминационная практика, хоть и зашитая глубоко в культуре, но все же не неизбежная. Уклонимся от нее.

Александра Сухарева, «Эураурага», фото: Петр Жуков

Проходящая на Фабрике с 20 декабря по 20 января, на стыке двух, таких разных лет, выставка Александры Сухаревой «ЭУРАУРАГА» кажется внезапным чужеродным телом среди общей гиперполитизированности последних недель. Но в логике того места, где проходит выставка, в логике Зала грунтовальной машины, это закономерное событие. Полгода назад, на другом полюсе годового цикла, в том же зале проходила выставка Александра Повзнера, близкого ей по духу художника. Та же история вещей, то же погружение в их мир. Что касается ощутимого трения между выставкой и бурлящей, митингующей Москвой, то здесь на память приходит такой случай. Сухарева участвовала в проекте параллельной программы последней Московской биеннале «Мы строим города» в ныне не существующей галерее. Ее работа расположилась в той же комнатке, отгороженной шторами, где демонстрировалось видео Таус Махачевой. Сухарева была рада соседству, но в спешке, сопровождавшей монтаж выставки, несколько позабыли о степени освещения в этой комнатке. В результате, «Мракобамбра» оказалась в настоящем полумраке, ее вполне можно было не заметить. Этот невольный эффект, случайное совпадение времени, места и условий экспонирования, начали работать на Сухареву. Работа встроилась в заявленную в названии тему выставки чуть ли не наилучшим способом: строительство городов — это постоянный переход уже построенного в тень, в фон; переход, высвобождающий взгляд для того, что находится в процессе строительства. Последние события, погружающие выставку на Фабрике в потемки, также усиливают ее основной посыл: я — та, которая не возвращается из путешествия.

«Мы строим города»: Александра Сухарева, «Мракобамбра», 2009, фото: Сергей Гуськов (к сожалению, задокументировано неудачно: если бы не вспышка, было бы плохо видно работу, но вспышка рассеяла мрак)

Сухаревой нравится быть антропологом, она исследует племена вещей. Приходит к ним как гость, но все же чужак, однако вскоре изменяется вместе с ними, приобретая их черты и одаривая их взамен своими. Антрополог, который сливается с предметом своего исследования, — что для многих означает провал исследования, для нее является идеальным вариантом развития событий. Адаптация к чужому миру, становление человеком другого племени, инициация в иной мир возможны через припоминание того, что является коллективными воспоминаниями тех, кем ты хочешь стать. Сухарева — специалист по воспоминаниям. На недавней выставке «Пейзаж, нарисованный взглядом» в Галерее 21 на Фрунзенской она выплеснула эту чужую память на зрителя в виде инсталляции «Кларита». С пылом неофита, только что оказавшегося полноправным членом общины, художник проповедует новообретенный мир пришедшим в галерею зрителям.

«Пейзаж, нарисованный взглядом»: Александра Сухарева, «Кларита», 2011, фото: Ольга Данилкина

Ее работа с памятью не знает сантиментов, она действует без гнева и пристрастия. «Сентиментальность» — не любимое ею слово. То же и с вещами, хотя она готова полностью погрузиться в них, отказаться от дистанцирования — «отдельного места», «внешнего» положения наблюдателя, — все же ее всматривание в этот мир — за неимением лучшего слова — разумно, если не сказать рационально, поскольку вообще-то попытка реализовать утопическое требование только совсем с близорукой точки зрения может показаться эмоциональным всплеском, зачарованностью или уж тем более безумием. Нет, это всегда продуманная стратегия, структурированная четкой логикой. Утопическое требование радикально в своем посыле: если Велимир Хлебников требовал равноправия для растений («И будет липа посылать / Своих послов в совет верховный»), то антрополог, погрузившийся в мир вещей и воспринявший их проблемы как свои, неизбежно подвергает критике первую часть своего имени, «антропо-», и начинает говорить на языке вещей.

Александра Сухарева, «Эураурага», вид экспозиции, фото: Петр Жуков

Вещи получают имя «сон», приходят на помощь в написании текста для выставки, о чем сказано в самом этом тексте. Вещи получают имя «Эураурага», становятся народом, появляются в истории, исчезают из нее, чтобы потом снова обнаружились следы их существования. Вещи выстраиваются по Залу грунтовальной машины, сохраняют имя народа. Возводятся стены, стягиваются веревки, расставляются холсты и пластиковые стаканчики. Все, для того чтобы увидеть мир с точки зрения вещей — из того угла, который всегда затемнен для человека.

Александра Сухарева, «Привет», фото: Петр Жуков