Уильям Блейк: «нулевая степень творения», или опыт сомнительной симметрии

Песню мне сыграй про агнца
Уильям Блейк, 1789

Нарисуй мне барашка
Антуан Сент-Экзюпери, 1943

Уильям Блейк в России впервые. В ГМИИ им. Пушкина кураторы из лондонской Тейт присовокупили к Блейку «британских визионеров»: прерафаэлитов, символистов, неоромантиков, модерниста Бердсли и экспрессиониста Бэкона, собрав «вещи» из Тейт Бритен, Британского музея, Музея Виктории и Альберта, Национальной портретной галереи… Соседство, честно говоря, сомнительное и механистическое: прерафаэлит Данте Габриэль Россетти – первооткрыватель Блейка, прерафаэлитам же приписывается блейковская «повествовательность, почти ювелирное качество исполнения и стремление к буквальному изображению деталей […], сложный узорный фон […], закрытые композиции и линеарный ритм» (из каталога выставки, с. 14). Но прерафаэлиты оказались абсолютно чужды блейковскому рисунку, жесту, простоте, ребячеству и самостийному космизму, завязнув в манерности, красивости, салонности, живописании и иллюстративности имеющихся мифов и легенд.

Блейк же демонстрирует «нулевую степень искусства» – в песне, сказке и рисунке, – парадоксальным образом оказываясь за рамками всех возможных и самых сложных архетипов и мифологических сюжетов-схем, не преодолевая все их снаружи, а пользуясь всеми ими и заново рождая изнутри самого себя. Биография Блейка легендарна: он закричал, ребенком увидев Бога в окне; в восемь лет узрел дерево с ангелами; в школе пробыл недолго; семь лет учился на гравера; женился на неграмотной девушке; голышом с женой читал «Потерянный рай» на заднем дворе собственного дома; подстрекал к бунту; носил фригийский колпак в 1789-ом; сбежал от богатого покровителя; когда умирал, пел, и был похоронен в общей яме для бедных. Жена считала его ангелом, Вордсворт – сумасшедшим, Кольридж – гением, а рецензент единственной его выставки – «несчастным лунатиком».

Все работы Блейка, которые привезли в Москву – и темперы и графика – созданы после 1789-го, года разочарования и в попранном французском эгалитаризме и в теологии Сведенборга. Сюжеты Блейка отличались новизной и смелым переложением Ветхого и Нового Заветов, Данте, Мильтона и Шекспира одновременно: первочеловека Альбиона погубили четыре зверя: разум, чувства, плоть и воображение; Сатана предстает в образе древнегреческого атлета; Призрак Блохи показывает язык; Жалость и Бунт – женщина и младенец – сливаются в абсолютную свободу; разумный демиург Уризен, рожденный из хаоса Лоса, путешествует по вселенной с огненным шаром, рождая воздух, воду, землю и огонь; Вергилий становится Лувой-воображением, а Данте – Лосом-чувственностью. При этом идеи Блейка были известны радикализмом: «Империи больше нет», «Все живое священно», «Нет никакой естественной религии», «Все религии равны», «Господь сотворил человека счастливым и богатым, и лишь хитроумие распорядилось так, что необразованные бедны»…

Технически графика Блейка оригинальна (Блейк наносил кислотоупорный раствор кистью), пластически во многом обязана микеланджеловской мускулатуре, рафаэлевской округлости и джоттовскому контуру. Темперы Блейка потемнели (он называл их «фресками») возможно из-за его экспериментов с лаками и красками: их состав до сих пор неясен, к тому же, он использовал мед, а каждый слой краски покрывал клеем.

Хронологически Блейк попал в удивительное межвременье классицизма-сентиментализма-романтизма (его «Песни Невинности и Опыта», песни умиления и разуверения – это безумный ребяческий Батюшков времен «Опытов» 1817-го, соединенный с мизантропом Баратынским «Сумерек» 1842-го). Типологически Блейк – график / мистик / иллюстратор – просится и к Антуану Сент-Экзюпери, и Павлу Пепперштейну, художникам, использующим «детский дискурс» для потусторонних и универсальных аллегорий; на уровне мотивном – Блейк живет в «Мертвеце» Джармуша, спускающемся, вслед за Гильгамешем-Орфеем-Одиссеем-Вергилием-Данте в Преисподнюю.

Именно парадоксы самого Блейка делают кураторскую идею всей выставки несколько плоской и банальной. И прерафаэлиты, и символисты, и неоромантики уступают Блейку в своей очевидной стилистике и однозначном послании. Феноменологически Блейк демонстрирует «нулевую степень творения и письма», которая оказывается «до» политического-религиозного-нарративного, так и «за» ним, открывая нулевую точку отсчета самого акта творения. Вся идеология Блейка – профетическая и орфическая (в обход аполлонического и дионисийского), при этом обличительная и наставительная – требует, кажется, других, радикальных и парадоксальных параллелей. На выставке такой ход был. Это гипсовый портрет по прижизненной маске Блейка работы Джеймса Девиля (1823), стоящий аккурат перед портретом Блейка Фрэнсиса Бэкона (1955) – сам по себе вполне законченный и самодостаточный дуэт, сочетающий кунсткамеру с современным искусством.

Выставка «Уильям Блейк и британские визионеры» продлится в ГМИИ им. Пушкина до 19 февраля.