Никита Алексеев: часовня на обочине

520        1       

Подмосковно-прирублевский Гридчинхолл – арт-резиденцию и галерею – Никита Алексеев придумал сделать часовней: бумажной. Получилась почти ретроспектива из двадцати ниш-закутков + был перформанс «Зимний листопад» (Алексеев изображал дерево на крыше, роняя листы бумаги) + потом он сам же его и нарисовал. Алексеев вообще настоящий идеолог перевоплощения: бетонной коробки – в часовню, списанных сторублевок – в туалетный рулон, разноцветных натюрмортов – в полотенца, телевизорных экранов – в рисунки, личного архива – в тотальную инсталляцию и так дальше до бесконечности. И волшебная палочка у него тоже есть (Алексеев хромает) – из неудавшихся рисунков. Стоит в углу. Искусство сценографии и сервировки.

Когда мы приехали к Гридчину, было солнце: электричества не включали и листы-шторки просвечивали во все стороны витражами. Впечатление на фоне всех московских келейных и слепых музейно-галерейных пространств оригинальное и домашнее. Никита Алексеев – концептуалист среднего возраста (поколенчески он между Монастырским и Захаровым-Альбертом-Мухоморами), в свое время «дезертировал» из Коллективных Действий (по причине тройной нелюбви: зиме, минимализму «без мяса» и бухгалтерской отчетности), открыв в собственной квартире в перерыве между двумя женами первую галерею 80-х – АПТАРТ (APTART). Сами концептуалисты сегодня обретают, как кажется, второе дыхание: при нынешней вертикали им достаются лучшие премии и удаются совершенно прекрасные вещи, даже лучшие, чем в брежневские 70-е. Идеологическая стратегия концептуализма «сквозь политику к звездам» оказалась абсолютно безупречно-неуязвимой, удобной и потому востребованной самыми различными институциями: центрами, фондами, музеями, резиденциями… коммерческими, государственными, меценатскими… Действительно, лучшей порождающей системы искусства для русского сознания (в меру литературной, нарративной, абсурдной и абстрактной) пока предложено не было. А Алексеев предлагает зрителю такое «красивое искусство», мучая и самолично мучаясь единственным вопросом: «можно ли, балансируя на грани салонности и даже китча, не становясь при этом тупым постмодернистом, делать холодные концептуальные вещи, притом возможные для украшения жилья или некоего общественного пространства» (Никита Алексеев. Ряды памяти. М., НЛО, 2008. С. 470).

Но до китча Алексееву не скоро – китч здесь кокетство. Алексеев весь между наивом и абстракцией, шуткой и абсурдом, гедонизмом и размышлением – Пиросмани и Магритт его кумиры. Деревья у Алексеева умеют спать, птицы играть в футбол, Путин с Медведевым питаются в чебуречной, а зверь Цукор перерабатывает подземные части растений в чистый сахар. Часовен при этом двадцать – и все с чудными именами: часовня фотосинтеза, и телевидения часовня (тут прямо Нам Джун Пайк полнейший), часовня чебуреков есть и Сая Твомбли, любви и смерти, подростковой дури, репчатого лука и далее подобное. При этом есть здесь положительная ехидность, поразительная способность выгонять сатиру в позитив – это одно время называлось иронией и ею перекормили. Между тем Алексееву всегда удавалось невозможное: плыть по течению, но боковым руслом; предлагать если не альтернативу, то параллель; как-то обходится фантазией без фантастики.

Зачем в загородной резиденции выставлять коренного москвича, осталось не очень понятным. Между тем выставка как-то удачно срифмовалась и со «Среднерусской возвышенностью» (дававшей концерт у Гридчина на выставке Воронцова) и даже с каваргинским «Волосом Кулика» (Алексеев представил линогравюру одноименной птички аж 1959 года, сделанную им шестилетнем возрасте), раздвинув границы самого пространства (так много рисунков здесь еще не было) и представление об Алексееве-рисовальщике как художнике синтетического жанра.

Выставка продлиться в Гридчинхолле до 4 марта.

Материал подготовила Анна Быкова