Нужно за эту форму бороться

Павел Арсеньев, «Орфография сохранена», вернисаж; фотографии предоставлены площадкой молодого искусства «СТАРТ»

Михаил Заиканов: Ну что начнем наш разговор?

Павел Арсеньев: Давай.

МЗ: Ты в первую очередь поэт. Понятно, что сейчас все грани стерты и почти не осталось обособленных областей. Но все-таки как ты понимаешь роль поэзии и ее отношения с современным искусством?

ПА: Разные виды искусств переживают в разные эпохи свои рассветы и свои закаты. Поэзия была царицей искусств довольно долгое время, кульминацией чего был, возможно, период примерно с середины XIX до середины ХХ столетия, названный Аленом Бадью «Веком Поэтов». С середины XX века поэзия находится в загоне, согласно диагнозу Слуцкого, в котором она оказалась в силу подъема прогрессистской технократической рациональности в Советском Союзе, с одной стороны, и – под подозрением, согласно формуле Адорно, вследствие невозможности символизации «невозможной реальности» во всем остальном мире (в Советском Союзе подобное табу накладывает Варлам Шаламов), с другой. Таким образом, с какого-то момента поэзия оказывается на нелегальном положении в современности – причем одновременно и в силу ее констатируемой слабости и в силу ее непристойной возвышенности.

Что до личного читательского опыта, то для меня поэзия была всегда одной из форм современного искусства. Конечно, это связано, с такой точкой отсчета, как модернистская поэтика, когда пишущие стихи все больше стали ощущать негарантированность своего положения в прежнем виде. Хотя многие поэты (что подкрепляется и читательским спросом) предпочитают и сейчас мыслить себя как таких чудаков, которые сидят где-то на чердаке с бумажкой и огрызком карандаша и чрезвычайно далеки от жизни, нужно помнить слова одной из переходных (от классического к модернистскому типу поэтической субъективности) фигур – еще до своего окончательного разрыва с поэзией Артюр Рембо декларировал не менее важный разрыв с пассеизмом, ей в принципе свойственным: «Нужно быть безоговорочно современным». И одним из способов быть «безоговорочно современным» для поэта с тех пор регулярно оказывался активный интерес и взаимодействие с визуальными искусствами: Аполлинер, Маяковский и другие футуристы, леттристы и т.д. Для меня поэзия – это одна из самых потенциальных и интенсивных областей современного искусства, которая постоянно рискует быть подведенной своим медиумом (голоса, рукописи, печатного листа) и потому требует постоянного переизобретения не только своей языковой формы, но и форм своего репрезентационного бытования.

МЗ: По этому поводу у меня сразу два комментария. Я вспоминаю журнал «Полутона», на который долго был подписан.

ПА: Ну не совсем так. Журнал называется «РЕЦ», а «Полутона» – это сайт.

Михаил Заиканов, «Здесь»

МЗ: Да. Ты меня поправляй, кстати. Их рассылка раньше приходила раз месяц или как-то так, потом – реже. Мне в какой-то момент показалось, что они сосредоточены исключительно на бумаге, поэтому я отписался. И второй момент – есть много примеров поэтов, завязавших с литературой и сосредоточившихся на современном искусстве, вот например Вито Аккончи…

ПА: Ну да. Были и другие.

МЗ: Да. Мне интересно. То, что ты сейчас делаешь на «СТАРТе», формой укоренено больше в бумажном. Как ты видишь дальнейший отход от бумаги?

ПА: Как сказать, бумага же это не какое-то табу, просто ее не нужно мыслить как единственный и само собой разумеющийся медиум поэзии.

Что касается нас, то мы тоже начинали в некотором роде с перформансов. Сначала нам хотелось просто читать тексты в неожиданных местах, мы осваивали и заброшенные места и открытое уличное пространство, затем художественные интервенции обрели некоторую политическую составляющую. Но, прежде всего, нами руководило ощущение необходимости выведения поэзии за конвенциональные пределы салона. После этого мы почувствовали интерес не только к действиям в публичном пространстве, но и к пространственным композициям. К нам присоединилась Дина Гатина, она прежде всего поэт, но у нее художественное образование и очень артистическая оптика. С ней мы стали проектировать разные формы партизанского присутствия текста в городской среде – надписи, опредмеченные буквы и так далее. И нечто подобное тому, что сейчас было сделано на «Винзаводе», впервые было опробовано как раз на открытом (и даже лесном) воздухе под Питером.

МЗ: Как ты считаешь, какой поддержки стоит ждать молодым художникам от институций?

ПА: Очень часто я слышу, как молодые художники с какого-то перепугу начинают говорить о гонорарах, продажах, резиденциях. Я считаю, что такая хозяйская ставка – говорит прежде всего о дефиците артистической интенции. Вот если тебе хочется делать – ты фигачишь, а не калькулируешь. Понятно, что всякий энтузиазм рискует оказаться вовлеченным в эксплуатацию, но в общем правило сохраняется.

Михаил Заиканов, «Бегство»

МЗ: Да, я тоже с этим сталкивался. И я с тобой согласен: если ты хочешь делать, то делаешь. Потому что все эти «я жду солнечного дня, чтобы снять кино»… Нужно хотя бы эскизы делать.

ПА: Я знаю по генеалогии проектов, что самые удачные идеи, когда они появляются, будучи закреплены в виде эскиза или хоть как-то артикулированы, не позволяют ждать бюджета, условий и всего остального. Когда мне в голову приходит какая-то идея, я не думаю, к чему это могло бы быть приурочено. И Питер в этом смысле – предоставляет довольно девственную ситуацию, провинциальный дефицит художественных институций, площадок и событий приводит к тому, что художником остается тот, кто не может жить иначе.

МЗ: А какие у тебя взаимоотношения с видео?

ПА: Как я уже сказал, сначала был лист, потом акции, которые практически не документировались (первая документация акции – блокаж входа в Казанский собор, сделанная друзьями, случайно захватившими камеру). Это тоже характерный момент, что в какой-то момент публичное пространство представлялось нам самодостаточным пространством записи, таким как бы вбирающим в себя и регистрирующим все происходящее. Основной нерв акционизма, конечно, укоренен в этой фантазии, даже если авторам акций и приходится заботиться о документации или полностью переносить вес на репрезентационную конструкцию (как в шумящей нынче акции, событие которой произошло не в XXC, а в монтаже). Залог и оправдание акционизма именно в этом аффекте принадлежности к «реальной реальности» в эпоху обостренной потребности в ней и ее дефицита. В какой-то момент, разумеется, мы стали все больше и больше осмыслять видео как полноценную художественную единицу, а не только накладывать титры и монтировать. Кроме документации акций, в видео появился текст (листовок). То есть видеоформа для меня, все равно, является прежде всего пространством развертывания текста, тогда как кинематографическая визуальность и иллюстративная видеопоэзия как ее дочерний популяризаторский жанр меня не очень интересует. Почему-то, если экранизируют стихотворение, непременно разыгрывают какие-то сценки. Мне видятся в самом медиуме видео огромные возможности для текста как такового, для экспериментов с поэтическим синтаксисом. Городская среда может стать декорацией или субстратом для развертывания текста (как в видео на стихи Монастырского), а может и вовсе пропадать, замещаться визуальной средой интернета (как в работе «Продается Маяковский»). Словом, видео меня интересует как расширение поэтической формы.

Лаборатория Поэтического Акционизма, «Продается Маяковский»

МЗ: Я делал видео с черным экраном, субтитрами или видео, снятое в темной комнате, где почти ничего не видно, только слабое движение, тоже с титрами, которые как бы комментируют происходящее в кадре. Мне интересует вопрос присутствия и оправданности присутствия текста в рамке кадра.

ПА: Ну никаких гарантий здесь быть не может, но я в некоторым смысле был довольно сильно проникнут идеей Годара, что, если у тебя есть две фотография и возможность наложить титры или звук (разумеется, к ним никакого отношения не имеющие), то для кино этого достаточно. Что уж говорить о такой форме, находящейся на еще не размеченной территории, как поэтический фильм.

И, как ты понял, я сознательно не иду в сторону видеоарта. Я представляю себе, какое это большое и аморфное поле. Моя идея – это именно развертывание текста, если видео может стать – наряду с бумагой, экраном и голосом – еще одним медиумом для поэзии, значит нужно за эту форму бороться, потому как сегодня активнее всего кинетическую типографику, например, осваивают некие шизо-лоялистские силы делающие ролики о «врагах России».

Материал подготовил Михаил Заиканов