Михаил Заиканов: от кино к видео, от видео к объектам и холстам

339        1       

«Идея, свобода, вперед» – название не только новой выставки на площадке молодого искусства «Старт» ЦСИ «Винзавод», но и реальных населенных пунктов на территории РФ. Молодой художник Михаил Заиканов, студент Школы фотографии и мультимедиа им. А.Родченко, отправлял письма несуществующим адресатам в деревню Радость, поселок Правда и другие географические точки со славными жизнеутверждающими именами. По правилам работы Почты России они, конечно же, возвращались – собранная коллекция конвертов стала одной из частей выставки, другие две – минималистичные холсты с набросками карт и беззвучное, чуть заметное видео с субтитрами на пустом темном фоне. В последнем – отрывки неизвестно чьих фраз, вырванные предложения или стройные диалоги, такие же неясные, как раскинутые где-то на территории страны города, поселки и села, как и смыслы вынесенных в их названия понятий. Aroundart поговорил с Михаилом об улицах Мира и Ленина, ряде завершенных проектов молодого художника и о том, где заканчивается искусство.

Ольга Данилкина: Первое, что бросается в глаза на выставке, это предельная минималистичность: письма, помещенные под стекло, довольно схематичные изображения на холстах, беззвучное видео с черным экраном и только субтитрами. Это намеренный ход?

Михаил Заиканов: Да, хотелось чистоты, чтобы не было ничего лишнего. На холстах – фрагменты контурных карт или просто карт, где почти нет цвета. Белое и синее – это такая обманка абстрактного искусства, какие-то линии, контуры и слова, которые мы в то же время видели с детства.

ОД: Так сделано, чтобы отдалить от конкретной образности и включить воображение?

МЗ: Чтобы включить воображение или немного обмануть. По идее понимание, что это фрагменты карт, должно приходить где-то в районе просмотра объектов-писем. Если же добавить на холсты, например, зеленый цвет, то получится уже вполне конкретно узнаваемая карта.

ОД: Почему здесь все холсты с какими-либо географическими точками, а один – где-то посередине – остался без?

МЗ: Изначально должно было быть больше холстов, но в этом пространстве они висели бы слишком плотно, поэтому в результате их меньше. Задумка была такая: есть названия, но при этом каждый холст подразумевает фрагментарность, так как непонятен масштаб, где лес, где поле и прочие географические ориентиры. В целом, здесь некая разобщенность, а фрагмент без географической точки должен подчеркнуть некую паузу.

ОД: Это реальные карты?

МЗ: Да, это реальные места.

ОД: Как ты нашел места с такими названиями?

МЗ: Все началось с задумки совершенно другого проекта, который отсылает к живописи. Со времени Ренессанса в живописи был горизонт, к которому стремилась перспектива. Мое предположение было в том, что взгляд современного человека не соответствует этому живописному взгляду, устремленному в перспективу, а является скорее наблюдением сверху – с самолета, с девятого этажа квартиры и т.д. Я пытался найти, как можно развить эту идею взгляда сверху, копался в картах, думал сделать что-то с аэрофотоснимками и набрел на эти места. Пришла идея матрицы понятий, которую закладывают в нас с детства, и так все срослось. То есть первоначальной идеи, от которой я шел, в этом проекте уже нет.

ОД: Почему везде в письмах указан адрес доставки – «улица Мира»?

МЗ: «Улица Мира» и «Иванов Иван Иванович» – это что-то совершенно нейтральное. У меня была задача, чтобы конверты вернулись. Если делать везде разные названия, то появится ощущение, что я там кого-то искал. Есть, например, улица Ленина в каждом городе, но я решил не посылать на улицу Ленина, потому что тогда появились бы коннотации с СССР. А улица Мира – вторая после улицы Ленина по степени распространенности в российских населенных пунктах.

ОД: Эти слова, с одной стороны, такие вечные вневременные понятия, с другой – отсылают к советской жизнестроительной истории. Ты вкладывал сюда такие коннотации?

МЗ: Мне много раз говорили, что отсылают, но за счет формы и текста мне как раз хотелось отойти от этого исторического контекста. Ко всем этим словам формулировались свои значения и в царские времена, и в советские, и сейчас тоже. «Радость», «вперед» – к этим же идеалам и нынешняя власть апеллирует. Мне хотелось сделать все нейтрально и не посылать письма на улицу Ленина.

ОД: Эта выставка была сделана как единый проект?

МЗ: Да, все делалось единовременно. Правда сначала была идея с конвертами, потом пришла мысль делать видео, чтобы добавить сюда мерцание. То есть это не элемент, в котором все собирается, но выглядит при этом органично. Идет около двадцати минут, подслеповатое, почти невидное мерцание. Все это балансирование на грани «правда-неправда», непонятно, кто в видео говорит, это живая речь или нет. Картинки были напечатаны за два дня до открытия, видео к тому моменту было уже готово.

ОД: Это печать?

МЗ: Да, это печать на холсте и вписанные маркером названия.

ОД: Что-то аналогичное по форме было у тебя не так давно в галерее «Brown Stripe»: тоже объекты – только тут письма, а там фото, тоже видео с титрами, и какие-то условно рисунки…

МЗ: Да, выставка называлась «Здесь», это было мое размышление про некое место…

ОД: Опять неопределенность?

МЗ: Не совсем. Мы часто сами наделяем места каким-то смыслом, видим нейтральный пейзаж, но у нас есть собственные ассоциации и мы можем проецировать на пейзаж собственные переживания. Выставка была тоже связана с территорией. На ней была фотография с распространенным неопределенным пейзажем – дерево, поле и указатель населенного пункта, она была очень маленькой и висела где-то далеко на стене, будто спрятана. На другой стороне висели подобные картинки: белый лист, горизонт и повернутые то спиной, то лицом к зрителю указатели. В видео титры состояли из рассуждений, воспоминаний разных людей, связанные с этим местом. Это такое движение в сторону проецирования своего опыта на место – и место галереи, и место, про которое рассуждают эти люди, и места на пустых картинках.

Там были рисунки, которые я долго рисовал в блокнотах, на листочках, плюс независимо от медиа меня вообще завораживает удаление чего-то – изображения из видео и т.д. Там все это – рисунки, фотография, видео, созданные отдельно, – связалось между собой и заиграло. На «Старте» же все было намеренно: мы изначально с Леной (Яичниковой, куратором площадки «Старт» – прим.) обсуждали, что будет видео.

ОД: У тебя несколько видео, где только черный экран и титры, без какого-либо звука. Сочетание, казалось бы, несочетаемого – текста, который по идее не дает картинки, а провоцирует воображение, и видео, которое должно наоборот давать картинку, воображение притупляя, такое холодное и горячее. Это не случайно?

МЗ: Да, не случайно. Я еще с прошлого лета задавался вопросом о темпоральности видео, протяженности во времени. Мы спорили об этом с разными художниками, они все мне говорили, что это дурацкая проблематика, о которой не стоит задумываться. А мне как раз кажется это важным. Сейчас большинство видео показывается петлей, обычно снимается как начало-середина-конец, если это не что-то абстрактное. Текст в какой-то степени оправдывает эту темпоральность – мы смотрим кино с субтитрами, считываем. Это размышление в сторону протяженности во времени. Плюс ко всему, мы все литературоцентричны, воспринимаем все через текст – эта форма, мне кажется, еще и отсюда идет, это такое чтение книжки, ведь оно тоже протяженно во времени.

ОД: Первое образование у тебя техническое, потом ты пошел учиться на арт-журналиста в «Про Арте», потом оказался в Школе фотографии и мультимедиа им. А.Родченко…

МЗ: Первое образование было вынужденное, из-за извечной истории с армией. В то время я очень увлекся кино – смотрел, читал, стал что-то писать, снимать и в «Про Арте» пошел именно потому, что во ВГИК, я думал, не поступлю, но мне хотелось получить какую-то теоретическую базу.

ОД: Как ты пришел в искусство и понял, что хочешь именно этим заниматься?

МЗ: Я пытался снимать, даже какую-то видеопоэзию на стихи своих друзей. Когда кинематограф мне немножко приелся, хотя я до сих пор его очень люблю, мне захотелось расширить границы, и я стал интересоваться видеоартом. Я его много смотрел, но много чего не понимал, и мне стало интересно разобраться. Тогда же сам делал всякие скретч-видео из YouTube-роликов, фильмов. В результате мне просто показалось, что это тоже возможная коммуникация с человеком, который это смотрит. Получилось постепенное движение от кино к видео, а сейчас от видео здесь вообще к объектам и холстам.

ОД: Можешь рассказать о своих предыдущих завершенных проектах, которые делал уже осознанно в поле искусства?

МЗ: В Екатеринбурге есть конструктивистское здание – «Белая башня». Это заброшенный, разрушающийся, никому не нужный памятник архитектуры. Я сделал проект, чтобы, с одной стороны, привлечь к нему внимание, а с другой, сыграть на идее аутсорсинга в искусстве. Сейчас многие художники отдают работы на аутсорс «ремесленнику». Когда так делаешь, у тебя есть определенное ожидание результата. В ходе проекта я, сидя в Москве, связывался с неизвестными мне людьми в Екатеринбурге, которых находил через интернет. Отвечали из десятков единицы. Обращался к ним с очень простой просьбой – сходить сфотографировать эту башню и прислать мне результат. Главный принцип был в том, что я не должен был знать этих людей, потому что со знакомыми ситуация совершенно другая. Было очень интересно, потому что я не уточнял, как они должны фотографировать, как обрабатывать – такое полное не-ожидание. Я не знал результата, не вмешивался в их процесс. Потом я выставлял эти фотографии как свой проект в Черняховске на фестивале «Insterfest».

Сейчас проходит выставка в екатеринбургском ГЦСИ, где есть мое видео под названием «Escape». Это доработанная версия более раннего видео: я монтировал из фрагментов YouTube-роликов людей, которые снимают стихийные бедствия. Они убегают от грозящей им опасности, но забывают выключить камеру, и получается такое пиксельное крошево – мне кажется, это очень круто показывает животный страх. Из этих фрагментов я и смонтировал свое видео.

ОД: Такие фрагменты исключаются из внимания все время.

МЗ: Да, это что-то неважное, при этом авторы их оставляют, а зрители обычно проматывают.

ОД: Широкий вопрос: как ты считаешь, есть ли у искусства какая-то функция, обязанность перед зрителем?

МЗ: Я даже по себе могу сказать, что не всегда, приходя на выставку, я внимательно смотрю все, у меня есть такой грех и я стараюсь его исправлять. Не знаю, получилось или нет, мы с Леной старались, чтобы здесь все было понятно. Мне кажется, что нужно к этому стремиться: не идти на поводу у зрителя, с одной стороны, но делать какой-то шаг навстречу – обязательно. Современное искусство и так довольно герметичная штука, его в этом много обвиняют.

ОД: А современное искусство вообще? Это только личный поиск и опыт художника или все-таки что-то, работающее наружу с определенной целью?

МЗ: В этом проекте, мне кажется, нет какой-то цели. Здесь есть идея, которую я показываю, а дальше занимаю выжидательную позицию «Ну что?». Мне кажется, что заигрывание со зрителем пагубно. Интерактивное искусство, в том числе, сейчас обвиняют в том, что оно слишком много заигрывает со зрителем, во время чего теряет что-то важное. Но в любом случае нужно стремиться к понятности.

ОД: Где для тебя искусство начинается, а где заканчивается? Прежде всего, где эта граница, где искусства уже нет?

МЗ: Хороший вопрос, но однозначно я, наверное, не могу сказать. Мне кажется, что и в интернете, например, возможно искусство. Я смотрю многих ребят на Vimeo, которые не называют себя художниками, но их видео меня дико восхищают. Недавно нашелдевочку из Украины, которая делает совершенно простые вещи, но они как-то особенно работают – там такое столкновение пространств. А где заканчивается – наверное, это дизайн, самая опасная вещь, в которую можно уйти. Но играть с этой границей тоже очень интересно: у моего друга Альберта Солдатова сейчас выставка в галерее «Комната», где он в своих работах тонко идет прямо по лезвию бритвы рядом с дизайном. Если ты не сильно перекашиваешься, то это очень круто. Так что, наверное, граница – это дизайн и слишком сильное заигрывание со зрителем.

ОД: Ты ощущаешь себя человеком, который искусством занимается скорее в свободное время?

МЗ: Я стараюсь этому посвящать большую часть времени. Не так давно у меня было постоянное место работы, сейчас у меня его нет.

ОД: А кем ты работаешь?

МЗ: Я делаю видео для спектаклей как видеохудожник, сейчас впервые пробую себя в качестве сценографа. Это довольно близкая область, которая позволяет иметь какой-то заработок. Плюс какое-то время занимает учеба.

ОД: Ты можешь назвать работы или имена из области современного искусства, кино или культуры вообще, которые сильно тебя впечатлили и в чем-то сформировали?

МЗ: В кино это – Жан-Мари Штрауб и Даниэль Юйе, Эжен Грин, Алессандро Алонсо. В искусстве мне очень нравится Вито Аккончи, Ханс Хааке, кто-то из молодых британцев, например, Сэм-Тейлор Вуд, еще Кори Аркангел, Анри Сала, сейчас все меня начнут пинать – московские концептуалисты, например, Павел Пепперштейн.

Материал подготовила Ольга Данилкина