Больше нигде не могу быть

172

«Никакой сентиментальности по отношению к Родине. Абсолютно никакой», – так начинается книга художницы Ирины Поповой, одна из частей проекта «Родная земля», представленного в Амстердаме в рамках «RijksakademieOPEN», дня открытых дверей в арт-резиденции.

Весь проект является воплощением сентиментальности: обрывки воспоминаний, очень личных, тяжелых, высказанных без эмоций, в тоже время предельно эмоциональных. И хотя в моем тепличном московском детстве яблоки, пахнущие домом и садом, никогда не падали мне на голову, каждая строка глубоко отозвалась в моем сердце, воскрешая воспоминания о переживаниях детства и юности 80-х и 90-х соответственно.

Основа проекта – история России, собранная фотографом-документалистом за семь лет в разных уголках нашей необъятной страны. Хочется сопоставить слова с имиджами, но иллюстрации не соответствуют одной истории – они словно антология российской действительности: они будто сняты сразу везде и нигде.

«Со временем фотографии теряют свой первоначальный смысл», – пишет Ирина. Чтобы не упустить последние обрывки смысла, автор консервирует их, точно помидоры на зиму, в банки. Однако, со временем, как свежие помидоры превращаются в консервированные, так и воспоминания получают новый смысл, новую жизнь, промытые, сортированные, аккуратно разложенные. Ирина, как может быть и все мы, русские в Голландии, испытывает ощущение чужеродности этой «искусственной страны», стремление к отчужденности, обратно к «открытой русской душе». С другой стороны, «нелюбимая родная земля» уже неуловимо далека.

Ирина закапывает свои воспоминания в голландскую землю, «может быть предоставляя им последний маленький шанс на выживание». Но не просто закапывает, а создает «секретики», те самые, которые мы в детстве прятали во дворе: «Во время “RijksakademieOPEN” иностранцам, конечно, нужно объяснять, почему так и что такое “секретики”. Но это не страшно и меня не раздражает. Я делаю этот проект для голландцев, именно поэтому я присутствую в студии все дни мероприятия, чтобы общаться со зрителями».

Трагические истории и персональная мифология художника рождают сердечный отклик только в душе русских, и мне становится больно от того, какой невыносимо экзотической кажется эта реальность иностранным читателям и зрителям. Что они ощущают, когда читают о тупой гнилой обреченности российской провинции? Про алкоголизм, злые шутки, самоубийства, нелепые смерти, побои и секс, гомофобию, православие и насилие, хиппи и бомжей? И все это в одном флаконе – сконцентрировано в личной истории молодого человеческого существа. Читаю и вспоминаю Достоевкого. Такая же тяжелая глубоко эмоциональная безысходность. Не хватает воздуха.

Откровение иммигранта заканчивается словами: «После всего этого Россия остается для меня стороной печали. Землей неудовлетворенности. Страной абсурдных трагедий и повторяющейся кармы. Я не могу согласиться с тем, что в ней происходят какие-либо политические изменения или меняется сознание. Каждый раз, когда я возвращаюсь я испытываю двойственные эмоции любви-ненависти. Я больше нигде не могу быть так же счастлива и так же несчастлива, как в России. Иногда я чувствую, что это место за гранью мира. И я решила выбраться оттуда. Выбраться на нейтральную территорию. На территорию забвения и прощения». Я готова подписаться под этими ее словами.