Елена Ковылина: «Я хочу манифестировать нечто позитивное»

819        1       

В галерее «Файн Арт» 8 апреля открылась выставка Елены Ковылиной «Красные гранаты», на которой, помимо уже известного видео, показаны картины, написанные художницей по мотивам одноименного перформанса. AroundArt расспросил бывшую радикальную активистку, зачем ей живопись, как она относится к феминизму и почему больше не рискует своей жизнью во время перформансов.

Елена Ищенко: Перформанс «Красные гранаты», точнее, его видеодокументацию, уже показывали на нескольких выставках. Сейчас видео будет дополнено вашими картинами, иллюстрирующими перформанс. Зачем вам живопись?

Елена Ковылина: Существует проблема фиксации перформативного жеста: тебя, действующее лицо, всегда снимает на фото или видео кто-то другой. Документация — это взгляд другого человека и, по сути, уже не твое произведение. У художника-перформансиста, который всегда делает работу здесь и сейчас, ничего не остается, кроме каких-то следов, артефактов и взглядов других людей. А картина, написанная самим художником, помогает увековечить перформативный жест.

Эта идея для меня уже достаточно старая, я делала подобные работы раньше: в 2003 году показывала их на «Арт-Москве» от галереи Karin Sachs, позже выставляла у Лены Селиной в галерее XL, в 2008 году прошла моя сольная выставка в Женеве с двадцатью большими холстами в галерее Analix Forever. Тогда одну из картин купил коллекционер Виктор Бондаренко. Выставка в «Файн Арт» — это российский дебют проекта «Живописные образы перформанса», в котором я постаралась собственноручно увековечить свой перформативный жест.

ЕИ: Но чтобы написать свой живописный образ перформанса вы все равно обращаетесь к видеодокументации, которая неизбежно будет взглядом другого человека.

ЕК: Я посмотрела много визуальных материалов, сделанных разными людьми, и копалась внутри себя. Когда пишешь картину, создаешь образ, то неминуемо пропускаешь его через себя, как бы заново переживаешь этот опыт, и он уже получается твоим, личным. Картина — это уже твой аутентичный взгляд.

Елена Ковылина, Краcные гранаты, х.м. 150*200см, 2013 г.

ЕИ: Перформанс «Красные гранаты» показывали на выставке «Феминизм. От авангарда до наших дней» в музейно-выставочном центре «Рабочий и колхозница». Вы можете назвать его феминистским?

ЕК: Скорее нет. «Красные гранаты» — это ремейк моей работы «Зеленые яблоки», сделанной в 1999 году в Армении, в селе Арзакан. Толчком к тому перформансу стала ситуация, которую я увидела в одном из деревенских домов: во время трапезы местные женщины не садятся за стол, а лишь прислуживают и смотрят на гостей с кухни. Меня это поразило, и я стала интересоваться местными традициями и обрядами, связанными с положением женщины. Оказалось, что в этой местности до 50–60-х годов прошлого века существовала такая традиция: если девушка выходит замуж и оказывается не девственницей, то ее родителям несут зеленые или незрелые яблоки, а ее саму отправляют обратно в отчий дом на осле задом наперед. Если девушка — девственница, то ее родителям дарят красные и спелые яблоки.

В первом перформансе я как раз еду на осле задом наперед, и в руках у меня зеленые яблоки. В новом я тоже на осле, но уже смотрю прямо, и вместо зеленых яблок — плоды красных гранатов.

ЕИ: Получается, что первый из этих перформансов был феминистским, а второй такого посыла уже не нес.

ЕК: Я думаю, что у «Красных гранатов» более широкий смысл. Этот перформанс ставит вопрос о возможности существования человека и традиционных отношений в мегаполисе.

Хотя в обоих перформансах показана ситуация какой-то неполноценности. В первом случае героиня неадекватна пространству и его моральным принципам. Во втором, наоборот, пространство губит человека: гранаты оказываются на асфальте, платье пачкается. Этот образ — метафора того, что город является неподходящим местом для подлинных отношений между мужчиной и женщиной, для семьи… Город непригоден для жизни.

Елена Ковылина, «Детки», Перформанс, Фото, 2013 г. Москва

ЕИ: Вы, наверно, знаете, что провыставку в «Рабочем и колхознице» говорили, что она совсем не феминистская.

ЕК: А что такое феминизм? Здесь проблема только в определении понятий. Женщина говорит: «Я не буду пользоваться косметикой, я никогда не выйду замуж и буду профессором математики». Это феминизм. Другая женщина говорит: «Я хочу десятерых детей, я буду пользоваться косметикой и у меня будет муж». Мне кажется, что и это феминизм, потому что здесь налицо определенная, выбранная самостоятельно роль. Как раз наличие стейтмента, позиции, которую женщина свободно выбирает, в которой комфортно себя чувствует и через которую реализует свой человеческий потенциал, это и есть феминизм. Я это так понимаю: жить в согласии с собой, творить, делать то, что ты считаешь нужным и правильным.

ЕИ: То есть вы не согласны с тем, что феминистка обязательно должна иметь политическую позицию?

ЕК: Сегодня все позиции неизбежно становятся политическими. Например, делая перформанс «Детки», я выступаю против ювенальной юстиции. Это понятно даже без сопроводительного текста. Я топором строгала детей из полешек, рисовала им лица, пела колыбельные и раздавала их зрителям со словами «Наши дети — для нас, наши дети — для родителей, наши дети — для любви, наши дети — для игры». Так что политический аспект есть во всех моих работах.

ЕИ: У вас есть манифест «Красный чулок», в самом начале которого вы призываете: «Художницы! Не забывайте о девушках в себе!» Но что это значит — «девушка», «женское»?

ЕК: Женское? Это все. Мне кажется, что в женственности скрыта колоссальная сила, которая вообще составляет основу нашей жизни. Это любовь, это дети, женщина продолжает человеческий род… Это такая огромная энергия, мне кажется, от нее нельзя отказываться, наоборот — нужно к ней прислушиваться, культивировать ее.

Елена Ковылина, «Кулак», Перформанс, Видео, 2012 г. Москва

ЕИ: Лена, вы и многие другие современные художницы своим главным материалом и медиумом выбрали тело — от Марины Абрамович до Синди Шерман. При этом мужчин-художников, которые бы так использовали свое тело, практически нет. Как вы думаете, почему именно у женщин тело становится инструментом художественного жеста?

ЕК: Искусство перформанса еще достаточно молодое, а во всех молодых жанрах критерии еще не окончательно застыли и здесь есть пространство для собственного высказывания. Выразить себя в перформансе легче, чем в других жанрах. За живописью стоит многовековая история искусства, в ней выработаны свои технические приемы, свои критерии. Даже физиологически живопись более мужская: писать большой холст физически тяжело. Поэтому конкурировать женщине с мужчиной в живописи сложнее. А тело… Женщина намного легче управляет собственным телом, чем мужчина.

ЕИ: Вы говорите сейчас о физической сложности живописи, но ведь многие из ваших перформансов было тяжело исполнить именно физически!

ЕК: Я всегда была хорошо натренирована. Тем более, исполняя перформанс, ты входишь в измененное состояние и перестаешь чувствовать боль. Правда, с возрастом тело начинает ускользать от тебя. У меня иногда возникает ощущение, что оно уже не всегда подвластно моей воле. Но это ощущение появилось совсем недавно, буквально несколько лет назад. Раньше я чувствовала себя суперчеловеком с невероятной энергией внутри.

ЕИ: Вы не из-за этого решили уйти от радикализма своих более ранних перформансов?

ЕК: Он уже не актуален. Да и мне он не интересен — а я ведь делаю только то, что интересно мне самой. Я меняюсь, и искусство мое меняется. И общество меняется, и ему тоже неинтересен радикализм. Это вчерашний день.

Хотя в прошлом году у меня все-таки был один радикальный перформанс — «Кулак», основанный на случае, произошедшем с нашим дедушкой. Он участвовал во Второй мировой войне, и однажды зимой ему поручили пронести донесение из одного пункта в другой через поле, а светлую одежду не выдали, поэтому его заметил немецкий летчик. Летчик кружил над ним и пытался расстрелять. В прошлом году в Тулузе проходила выставка «Моя история». Мне выделили бюджет, я арендовала самолет и воспроизвела то, что происходило с нашим дедом: шла по полю с конвертом под мышкой, а самолет кружил надо мной. Иногда он пролетал настолько низко, что мне приходилось впечатываться в снег, иначе меня бы насмерть снесло.

Да, это был рискованный перформанс. Но я просто хотела проверить, был ли наш дед героем. Оказывается, что был — выжить практически невозможно. Но в этом перформансе я уже ничего не деконструирую и не разрушаю. Так что это атомная энергия, направленная в мирное русло: теперь я хочу манифестировать нечто позитивное.

Елена Ковылина, «Новая женщина, Перформанс, Видео, 2012 г. Москва

ЕИ: Но все-таки перформанс радикальнее других видов искусства в самой основе.

ЕК: Знаете, сейчас уже все стало традиционным: и живопись, и перформанс. Уже нет ничего нетрадиционного. Сейчас не так важно, каким медиумом ты пользуешься, а важно, на какой позиции ты стоишь и что с помощью этих медиа говоришь.

И я считаю, что разрушение уже не актуально. Я недавно написала такой манифест анти-Маринетти о том, что искусство должно проповедовать любовь вместо агрессии, чудо вместо насилия и мир вместо войны.

ЕИ: Вы считаете, что приемы, которые завещал Маринетти и которые вы использовали в начале своего пути, уже не будут работать?

ЕК: Я думаю, что они всем уже надоели. Знаете, когда искусство беспрецедентно расширило свои границы, практически каждый стал художником: у каждого есть цифровая камера, фейсбук, все научились писать тексты… Получается, что искусство потеряло свои границы и их необходимо очертить заново, нужно снова ввести критерии для искусства.

ЕИ: Раз уж мы говорим о границах искусства и женском искусстве — выступление Pussy Riot вам понравилось?

ЕК: Я равнодушна к их выступлениям. Вообще я думаю, что их успех сконцентрирован в финальном моменте, когда суд вынес обвинительный приговор. Благодаря этому их работа состоялась, получилась, и как авторы они должны быть абсолютно удовлетворены этим.

ЕИ: То есть в контексте искусства вы их выступления не рассматриваете?

ЕК: А что считать искусством? Существует определенная линия, которая как раз начинается с манифеста футуристов, опубликованного в 1909 году в газете «Либерасьон». Маринетти там прямо призывает разрушать все традиционные ценности и заниматься хулиганством. Эта хулиганская традиция существует более ста лет: были леттристы, которые в Соборе Парижской Богоматери во время пасхальной мессы схватили священника и прочли собравшимся свою проповедь о том, что Бога нет; был Ситуационистский Интернационал. Эта традиция всегда была политической, и потому ей всегда было выгодно примыкать к искусству: оно гарантировало ей абсолютную безнаказанность, а ее адептам — алиби художника. Эта хулиганская традиция очень циничная, она использует территорию искусства. Мне эта традиция не нравится, я к ней более не принадлежу и все, что происходит на ее территории, не поддерживаю.

Елена Ковылина, «Меркаба», Перформанс, Фото, 2011 г. Мадрид

ЕИ: А почему для вашего творчества так важны повторы и самоповторы?

ЕК: Вы знаете, все авторы делали ремейки и авторемейки. Вот даже Рената Литвинова сняла сейчас авторемейк, но здорово же сняла. Возможно, это женская история — постоянная попытка вернуться к самой себе, которая, тем не менее, раз за разом обречена на провал, потому что каждый раз появляется что-то новое. Перформанс очень сильно зависит от контекста и времени. Это такое искусство, которое всегда происходит здесь и сейчас, а здесь и сейчас никогда не могут повториться в другой раз. Ты меняешься, время меняется, обстоятельства меняются.

ЕИ: Может, в этом году вы думаете повторить какую-нибудь из своих работ?

ЕК: В этом году мне хочется делать только новые работы. Мне кажется, что сейчас время каких-то открытий, сейчас должно что-то такое произойти, абсолютно неожиданное. Я это чувствую. И я меняюсь, я с каждым днем ощущаю в себе какой-то прогресс, потому что я переосмысляю современное искусство и прихожу к ощущению, что сейчас настало время какого-то поворота.

ЕИ: А к чему будет этот поворот?

ЕК: Вы посмотрите, что происходит: накрывается западная институциональная система, полностью провис западный арт-рынок… У искусства сейчас нет никакой поддержки: ни экономической, ни народной. Раньше оно искусственно подпитывалось деньгами, и они обеспечивали его существование. Сейчас этой денежной поддержки нет, но и симпатии у людей, у широкого круга зрителей, тоже нет. Значит, должно возникнуть новое искусство, которое идет от потребностей человечества и находит отклик в сердцах людей.

ЕИ: Мне кажется, что сейчас отклик находит уличное искусство.

ЕК: А мне кажется, что у нас отклик находят картинки кошечек и собачек!

ЕИ: Ну вы же не станете их рисовать?

ЕК: Нет, конечно. Но графики и схемы вместо визуальных образов мне тоже надоели. Искусство с отсутствующим автором меня уже не удовлетворяет как художника и специалиста в этой области.

Фотографии предоставлены Еленой Ковылиной

Материал подготовила Елена Ищенко