Сергей Попов: «Сейчас выросло поколение художников, которым не нужна галерея»

530        1       

Сергей Попов на открытии выставки Григория Майофиса «Уроки русского» в берлинском филиале pop/off/art, 2012 

5 сентября в галерее pop/off/art открывается выставка молодого фотографа Марго Овчаренко «Furious Like a Child». Накануне вернисажа Елена Ищенко поговорила с основателем галереи Сергеем Поповым о работе с молодыми художниками, о менеджерской культуре, о том, как воспитать в России потенциальных покупателей современного искусства, и о нераскрытом потенциале российских регионов. 

AroundArt: У вас открывается выставка Марго Овчаренко – фотографа из самого молодого поколения, хотя вы достаточно редко сотрудничаете с молодыми. Почему вдруг Марго?

Сергей Попов: Марго Овчаренко несомненно лучший фотограф поколения, только вошедшего на арт-сцену. Я смотрел многих авторов ее круга и поколения, и ни с одним из них пока – я не исключаю, что я могу изменить свое мнение – я работать не готов. Может быть потому, что я пристрастно отношусь к молодым художникам, может быть, потому, что не хочу в них разочаровываться. Я редко работаю с молодыми. Но могу сказать, что и я допускаю ошибки. Есть несколько художников, которых я бы хотел иметь сейчас в своей галерее, но – упустил.

За работами Марго Овчаренко я наблюдал не первый год, она была заметна и на московских выставках, и начала набирать обороты на международной сцене. Мы встретились с ней для просмотра портфолио впервые около года назад, и инициатива эта была, можно сказать, совместной. Но время понадобилось для налаживания взаимопонимания, для выстраивания отношений. И за это время ты убеждаешься в своем выборе. Марго – умнейший, тонкий художник, чувствующий и материал и пространство, во всех смыслах этих слов. Это не просто острые фотографии, как кажется с первого взгляда – почему-то на этот поверхностный образ ведутся даже проницательные критики. Это сложно выстроенный, эмоциональный мир, полный отношений и с текущей жизнью, и с медиа, и с историей искусства. Несмотря на молодой возраст, это сложившийся мастер, и она конкурирует на равных со всеми прочими авторами галереи.

AA: А есть ли шанс у молодого художника самому попасться к вам на глаза? Например, может ли художник прийти к вам и показать портфолио?

СП: Может. И попадается. Но чаще все-таки портфолио присылают по электронной почте. И, к сожалению, по своему опыту, я знаю, что люди, поступающие подобным образом (не только в России, но и вообще в мире) не очень релевантны в своем подходе к владельцу галереи. Не нужно сразу подсовывать портфолио ему, для начала можно побеседовать с сотрудниками галереи. Я не пытаюсь поставить себя на пьедестал или отгородиться от мира. Нет, я активно коммуницирую с художественным сообществом, смотрю много выставок, читаю много сайтов, в том числе ваш, который всегда способствовал продвижению именно молодых. У нашей галереи есть сотрудники, которые много общаются в среде молодых художников, – это входит в круг их обязанностей, потому что я физически не успеваю отслеживать все. Я считаю, что молодое искусство должно быть представлено в любой серьезной галерее. Но часто случается так, что художники даже портфолио не могут подготовить – у нас творческие люди не заточены на саморепрезентацию. У художников с образованием графических дизайнеров, например, с этим все в порядке: они привыкли продвигать и продавать себя чуть ли не каждый день. Я тоже хочу, чтобы мне предлагались, «продавались» люди, которые ценят в первую очередь самих себя. Я таких вижу очень редко. Почему нет российских художников на мировой сцене? Там с тобой никто не будет общаться, если твое портфолио – это несколько необработанных «джипегов» по пять мегабайт, с изображением чудовищно снятых в углу в мастерской работ.

Потом начинается личное общение и работа, которые подразумевают соблюдение некоторых договоренностей. Нынешние художники развращены. Они требуют сразу всего: продакшн на свои работы, невероятные объемы продаж. Но наши галереи не могут элементарно этого обеспечить, потому что мы до сих пор в кризисе – не будем этого скрывать.

Между художником и галеристом всегда должна возникнуть какая-то личная химия. Ты ведь с ним работаешь, значит, должен ему доверять. Это сродни женитьбы. Ты можешь жениться, условно говоря, потому что тебе фасад понравился, но это может нехорошо обернуться. Ты можешь влюбиться в картинки, но у тебя ничего не получится с человеком. То же самое – у художника с галереей. Я всегда ищу этого человеческого совпадения.

Еще один важный момент – сейчас выросло поколение художников, которым не нужна галерея. Они привыкли лавировать в художественном мире самостоятельно без коммерческого посредника. У галереи есть три основные функции: поддерживать цены, продавать работы и продвигать художников. Если художнику не нужны первые два фактора, то вопросы с продвижением он может решить как-нибудь сам. Нам интересно переводить подобных художников на коммерческие рельсы. В этом смысле важной фигурой, но и альтруистом остается Лена Селина, которая максимально продолжает двигаться по некоммерческим рельсам. Она занимает уникальное нишевое положение (в этом ряду можно назвать еще «Галерею 21», хотя они в данный момент даже более коммерчески ориентирована, чем Селина). Эта как раз та ниша, где с художниками проводится больше экспериментов, больше времени отдается их творчеству, нежели демонстрации их коммерческих результатов. Я, как галерист, не могу себе этого позволить. Я не могу отдать свое помещение на «Винзаводе» под масштабную инсталляцию, которую я не уверен, что смогу продать. Селина – может, я – нет.

Поэтому я работаю в первую очередь с художниками, которых и молодыми не назовешь, но они недостаточно хорошо представлены, малоизвестны и недооценены у нас, и я рассчитываю придать их искусству коммерческую ценность. Это Дмитрий Каварга, Вика Бегальская, Влад Юрашко, Вика Шумская. Это мой сегмент. Возможно, кто-то из молодых художников, работающих сейчас с другими галереями, дозреет и начнет работать со мной.

Марго Овчаренко, из серии Furious Like a Child // courtesy pop/off/art gallery

АА: Скоро исполнится год вашей галерее в Берлине. Уже есть какие-то результаты?

СП: Результаты, безусловно, есть. Первый результат – это то, что есть галерея. Второй – галерея делает качественные выставки, которые являются не только коммерческими, но и просветительскими. Русские художники, если выходить за рамки профессиональной аудитории, неизвестны вообще никому. Это связано, в частности, с тем, что Россия сейчас немодная страна, которая к тому же на государственном уровне недостаточно информирует о своей культуре весь остальной мир.

АА: Вы имеете в виду информирование о современной культуре?

СП: Да. Но разве о старой так хорошо знают в Европе? Вы, например, сможете назвать выставки, на которые вывозили шедевры из Третьяковской галереи? Да, отдельные случаи были, но и их немного. То, что наших авангардистов с удовольствием везде показывают и включают в важные мировые выставки, – это другая история и здесь не нужно благодарить государство. Поверьте, государство получает свою априорную прибыль за то, что эти работы вывозят за границу, но оно должно жертвовать больше, чтобы показывать какие-то другие вещи, а не только те, что и так востребованы. Хочется повысить востребованность передвижников, поздней иконы XVII-XIX веков, современного искусства, чтобы через несколько десятилетий зарубежные музеи требовали его на свои выставки. Но это утопические разговоры.

АА: Покупатели в Берлине появляются?

СП: У нас уже сложился довольно большой клиентский список, продажи идут с самого первого дня. Этот список растет, и мне нравится, что в нем почти нет людей русского происхождения. В Берлине покупает международная аудитория, которая никогда не была знакома с русскими художниками. Покупает их не как «русских», а как тех, чьи работы им интересны. Функция моей берлинской галереи заключается как раз в том, чтобы сделать искусство, которое представляет моя галерея, видимым и доступным для крупных мировых коллекций, для зарубежных культурных институций. Отсюда, из Москвы, это делать невозможно. Да и на международных ярмарках это получается не так эффективно: там ты получаешь коллекционера на 5–15 минут, и не факт, что даже если он что-то купит, ты продолжишь с ним взаимодействие после совершения сделки.

АА: А что с коллекционерами в России? Где найти потенциального покупателя здесь, в Москве? 

СП: Коллекционеров не надо искать, их надо воспитывать. В Москве уже 10–15 лет твердят, что современное искусство – это повод для инвестиций. Да, это хорошая сфера для инвестиций, но никто толком не удосуживается поговорить об этом серьезно. Сообщения о том, что произведение искусства прибавляет 100 процентов стоимости в год, всегда сопровождается информацией о том, что рынок непредсказуем, что он в каком-то вечном кризисе. Подумайте, если бы были такие сферы, куда можно вложить деньги, ничего не делать и получать 100 процентов в год, то туда ушли бы все. Для чистых инвесторов это вообще звучит как бред. Да и акцента на этом ставить не надо – коллекционирование искусства – все-таки иная вещь. Такой, 100%-ный успех иногда случается, но над этим нужно долго и тщательно работать. И информации об этом у нас недостает. В моих планах – открыть компанию, которая будет заниматься только инвестиционным консультированием на тему современного искусства. Сразу хочу подчеркнуть, что это не подразумевает работу конкретно с художниками и произведениями нашей галереи.

Такая компания сейчас необходима. Наши потенциальные покупатели не могут привыкнуть, что цены на искусство очень разные. Не нужно тратить тысячи и сотни тысяч долларов. Вот передо мной лежит сертификат на графическую работу Юли Ивашкиной, вот наш, кстати, молодой художник, страховая стоимость у этой работы порядка 200 евро. Это очень небольшие деньги. Это то, что может себе позволить практически любой человек, тем более – в Москве. Понятно, что социальный статус этой работы будет меньше, чем у какого-нибудь классика за несколько десятков тысяч долларов. Но символически эти работы будут иметь один вес. Ты потребляешь уникальное произведение искусства, которое навсегда остается у тебя в личном владении.

В Европе всю совокупность коллекционеров можно изобразить в виде пирамиды: на вершине совсем немного крупных, кто тратит огромные суммы и покупает самые дорогие работы, а внизу много тех, кто тратит мало и покупает просто потому, что нравится. У нас такой пирамиды нет, а есть несколько разрозненных точек на ней.

Открытие выставки Константина Батынкова «Тайный орден» в берлинском филиале pop/off/art gallery, 2013 // Фото: pop/off/art gallery

АА: Но для того, чтобы рассказывать потенциальным клиентам о том, как правильно инвестировать в искусство, нужно их сначала привлечь. А у нас даже на уровне власти отношение к современному искусству, мягко говоря, не очень. Как затащить людей в галереи? Может быть, в Европе существуют какие-то форматы взаимодействия со зрителями – потенциальными покупателями, которые вы бы хотели видеть здесь? 

СП: Я помню, что еще в прошлом году, чтобы поддержать и увеличить интерес к современному искусству, в Москве предложили провести музейный арт-уикенд. Смысла в нем я не вижу: зачем водить людей по тем местам, которые и так всем известны? В Европе есть подобный формат, но он как раз нацелен не на музейные организации, а на частные – галереи и некоммерческие фонды, связанные, в первую очередь, с современным искусством. Такой уикенд должен быть в Москве, и в его реализации должно помочь московское правительство. Без кивков в сторону того, что, мол, это коммерческие организации, – это уже ханжество.

В Москве очень не хватает взаимодействия разных видов искусства, площадок, на которых проходили бы и литературные чтения, и театральные постановки, и показы видео, и обсуждения каких-то коммерческих форматов. Кстати, «ВИНЗАВОД» компенсирует на своей территории этот недостаток. Но он чуть не единственный, хочется, чтобы мест такого рода было больше. Я бы хотел, чтобы изредка были вернисажи, на которых выступала какая-нибудь не очень известная, альтернативная группа. Возможно, формат просто выставки уже устарел, перестал быть таким увлекательным.

Вообще у меня есть ощущение, что сейчас нет моды на современное искусство. Именно в последние несколько лет и именно здесь, хотя во всем остальном мире это не так. Мода – это атмосфера, и она во многих местах утрачена. Это не должно быть типа «возьмемся за руки, друзья, и исправим эту ситуацию», нет, каждый должен менять ее определенным, присущим только ему образом. Как сделать так, чтобы люди захотели сюда прийти и посмотреть искусство? Как сделать так, чтобы это было секси? Пока я только ищу эти пути. Вообще, в России сейчас довольно унылая атмосфера, чтобы делать хоть что-то «секси» и модным. И современное искусство, к сожалению, оказывается в такой ситуации.

АА: Но в той ситуации модности, о которой вы говорите, существует и отрицательный момент: люди приходят в музей или галерею лишь потому, что это модно. Искусство может их и не интересовать. И мне кажется, что этот отрицательный момент такой менеджерской культуры сейчас уже проявляется.

СП: Ну что-то они все равно посмотрят. Я не против менеджерской культуры, но важно, чтобы от нее были перекинуты «мостики» в самые разные направления. Я, например, могу говорить не только как такой завзятой коммерсант, но и как представитель академической науки или образовательной сферы. Например, у «Гаража» такие мостики перекинуты: у них есть образовательные лекции, архив, книжный магазин, они замечательные книги издают. Человек, придя в «Гараж», может не увидеть или не понять искусство, но если он зацепится за какую-то дополнительную возможность, то, значит, его интерес к искусству и культуре не угаснет, а будет расти. Я даже не мечтаю о том, что посетитель «Гараж» сразу захочет быть «как Абрамович», быть меценатом или коллекционером. Это идеальная ситуация. Но все эти «мостики» становятся мотиваторами, чтобы потом приобрести что-нибудь самому, и наша задача их создавать. Публика в России – мы уже должны с этим смириться, – видимо, не имеет достаточного вкуса, образования и воспитания, чтобы просто так покупать современное искусство.

Я хочу, чтобы в Москве было место, на которое мне хотелось ориентироваться, чтобы я пошел туда и сказал: «О, как круто! Я хочу такое же у себя в галерее!». Раньше в Москве была галерея Фолькера Диля, которая закрылась в кризис. То, что так происходило, было правильно, профессионально, секси, востребовано, качественно. Там играла отличная музыка на вернисажах, там были суперские работы, там была потрясающая аудитория. Вот я сейчас даю вам интервью и понимаю, что мне самому нужно сделать какие-то усилия, чтобы создать у себя на площадке какую-то подобную атмосферу.

Открытие выставки «Гласность/Перестройка» в галерее Volker Diehl + Gallery One, Москва, 2008 // Фото: Евгений Гурко, OpenSpace.ru 

АА: Вы говорите, что для проведения галерейного арт-уикенда нужна помощь правительства. Почему галереи не могут сами организоваться? 

СП: Понимаете, я говорю не про деньги. Правительство может не тратить ни копейки – им только нужно свистнуть в свисток. У него есть огромные ресурсы по пиару, которых близко нет и никогда не будет у всех галерей вместе взятых. У него есть свободные билборды, которые тысячами висят по Москве. Да, мы знаем, что на нас не будут тратить деньги. Мы в принципе в курсе, что не тратятся деньги на нашу собственную культуру, не музейную, а ту, которая создается здесь и сейчас. Не нужно, но пусть сделают хоть что-то. Пусть хотя бы свистнут в этот свисток – приходите туда-то. Все остальное сделали за вас сами художники и галеристы. Мы меняем культурную среду Москвы, и, мне кажется, этого достаточно, чтобы нас хотя бы уважали. Нам могут сказать: зачем нам галереи, когда у нас есть музеи и выставочные залы. В музеи правительство и так вбухивает огромные деньги, и кому как мне этого не знать: я пять лет работал в Третьяковской галерее и прекрасно представляю, по каким схемам там происходит взаимодействие с деньгами. Но мы не просто конкурируем с музеями. Я хочу сказать о грандиозной разнице, которая есть именно у коммерческих галерей по отношению к музеям, и эта разница, извините, приоритетная. Музеи делают свою выставочную программу, руководствуясь целым рядом совершенно разных факторов, о которых нам никогда не станет известно. За одну выставку заплатил спонсор, другая стояла в плане пять лет, третья сделана к юбилею, по поводу четвертой позвонило то же самое московское правительство, за пятую кому-нибудь дали взятку, шестую уже 15 лет требует научный отдел. Иногда выставки получаются шедеврами, иногда они архиважны, иногда прямо совпадают с трендом, иногда они делаются, чтобы усилить то, что мы делаем в галереях, – это, как правило, ретроспективы художников. Но это уже музейные выставки. Они приподнимают художника на пьедестал, они призваны сделать его звездой. А рабочий процесс происходит именно у нас, в галереях, и именно сегодня. Мы уникальны не потому, что мы коммерсанты, мы уникальны в масштабе культуры – мы показываем ядро всего того искусства, которое спустя несколько лет окажется в музеях, частных коллекциях и станет национальной гордостью. Так вот впервые эту национальную гордость можно увидеть именно в галереях и нигде больше.

АА: Из новых для нас форматов взаимодействия с аудиторией – Art Space Event, в котором вы тоже приняли участие. Как вы его оцениваете? 

СП: Мне понравилась идея. В Москве совсем унылая ситуация с ярмарками, поэтому я и решил участвовать. Я уже зарекся принимать участие в Арт-Москве. Даже если у нее сменится владелец и место проведения, я подумаю, имеет ли смысл выступать под этим брендом.

Ярмаркой в чистом виде Art Space Event не был, он определил себя немного скромнее и локальнее, а мне эти скромные и локальные задачи кажутся правильными и разумными именно в сегодняшней ситуации. Локальные мероприятия – это очень хорошо. Второй момент: это мероприятие было сделано путем самоорганизации галерей, не было менеджеров, которые хотели заработать на этом деньги, галеристы сделали это событие своими руками. Критика этого мероприятия была оправданной: организация была, прямо скажем, не на высшем уровне. Ответственность за это лежала на всех, но в особенности на тех, кто вызвался быть организатором, то есть на галерее «Культпроект». Их работа оказалась совершенно непрофессиональной: были неправильно выдержаны сроки, было много недоработок с точки зрения экспозиции, каких-то деталей, которые важны для искусства, и архитектуры, которая всех сначала так восхищала.

Еще момент: при таком приятном демократизме, мне кажется, все-таки должен быть какой-то авторитарный орган, который должен отбирать работы и отвечать за качество именно искусства, – если уж галереи собрались задвинуть себя на второй план, а на первый вытащить своих художников. На Art Space Event все притащили искусство из разряда «кто во что горазд». Стыдных работ не было, но уровень сильно плясал.

Название мне тоже не нравится. По-моему, оно непонятно московскому зрителю, ради которого все это и делали. Кроме того, зрители, которых хотели привлечь организаторы, не были оповещены о мероприятии заранее.

АА: Насколько я знаю, Art Space Event оказался неудачным: галереи покупали что-то только друг у друга. Получается, что коллекционеры на это событие просто не пришли? 

СП: Ну да. Понимаете, слово коллекционер вообще подразумевает какую-то ответственность или серьезное целеполагание. В контексте этого мероприятия уместнее говорить о потенциальных покупателях, и мне кажется, что потенциальный покупатель, к сожалению, так и не стал московским или шире – российским форматом, российской целевой аудиторией ярмарок и даже галерей. А в этом направлении нужно работать. Организаторы Art Space Event не приложили никаких усилий к тому, чтобы эту аудиторию привлечь. Я не хочу сказать, что, например, у «АртМосквы» есть какие-то плюсы в этом отношении. Там другая схема: есть какой-то налаженный пиар, который на протяжении многих лет откликается у определенных людей определенной привычкой ходить в определенное время года на современное искусство в ЦДХ. Но этого уже недостаточно. У «АртМосквы» есть пафосное превью, на которое приводят богатых московских людей, которые, как правило, ничего не покупают, но составляют приятный фон к экспонированию искусства. А потом на ярмарку приходят те, кто по инерции ходит в ЦДХ смотреть на искусство. С этими двумя аудиториями мне в последнее время совсем неинтересно взаимодействовать.

Art Space Event, вид экспозиции, Artplay, Москва, 2013 // Фото: Ольга Данилкина

АА: В чем главная проблема «АртМосквы»?

СП: Правильнее говорить «в чем была проблема» – ярмарки больше нет, и еще вопрос, возникнет ли что-либо достойное вместо нее. Ее возглавлял ленивый организатор, которому наплевать на современное искусство. Он оказался у дел на фоне некачественной ситуации десятилетней давности. Он привык делать как умел коммерческие выставки – карандашей, мехов, немножко антиквариата. Вроде и немножко современного искусства можно. И он привык делать на этом стабильные регулярные деньги, почти не вкладываясь – ни в рекламу, ни в менеджмент. Все шло как бы само собой. Я не знаю, как с карандашами или с мехами, но наша сфера требует специального подхода. Во всем мире это, вообще-то учитывается, и если его не реализовывать, то ярмарка превратится в то унылое зрелище, каким и стала за последние годы «АртМосква». У любой ярмарки современного искусства есть задачи, первейшая из которых – пригласить коллекционеров, но он у «АртМосквы» не был решен никогда. Как с ними работать – это уже другой вопрос. В какое-то время инерция позволяла делать на этой ярмарке хорошие продажи, сейчас – не позволяет. Дальше можно перечислить миллион вещей, которые должны быть у приличной международной ярмарки, которой Москва, огромный мегаполис с гигантскими деньгами, безусловно, заслуживает. Но об этих вещах бессмысленно говорить, когда не реализовано главное и первое требование.

АА: Еще один практически новый для нашего рынка формат – это аукцион Vladey, в октябре он будет проходить второй раз. Может ли аукцион воспитать того потенциального покупателя, о котором вы говорите?

СП: Конечно, может. Аукцион – это один и необходимых инструментов формирования арт-рынка. Можно без них обходиться, но в этом случае рынок будет неполноценным. Парадоксально, но основная часть российского аукционного сегмента сосредоточена в Лондоне. Но Лондон в этом смысле имеет колоссальное количество издержек. Для того, чтобы там продать или купить вещь, ее нужно туда привезти или оттуда вывезти. А это лишние деньги. Хотя в Москве за 20 лет, я думаю, сложилась аудитория, которая хотела бы что-то продавать и покупать именно здесь, как говорится, не отходя от кассы. И до сих пор у нее такой возможности не было. Были какие-то слабые попытки, предпринимавшиеся отдельными аукционами, по включению лотов современного искусства – но, согласитесь, среди соцреализма оно смотрится не особенно выигрышно. Была не очень удачная попытка аукциона «Совком» провести отдельный аукцион современного искусства. Но предпринята она была в ноябре 2008 года и, конечно, закончилась провалом. На этом фоне инициатива Владимира Овчаренко абсолютно объяснимая, правильная и нужная. Кроме того, она вдохновляющая, и это очень важно. Конечно, можно найти моменты для критики. Но сначала нужно сказать, что у нас проведен аукцион европейского качества.

Напомню: когда аукцион MacDougall первый раз проходил в Лондоне, его называли провальным, продажи были очень низкими. Говорили, что затея Екатерины Макдугалл просто обречена. Сейчас это топовый аукцион русского искусства. Я думаю, что аукцион Vladey получится. Володя ничего не делает просто так, он явный флагман нашего арт-рынка, поэтому я жду от его инициатив только хорошие результаты.

АА: Вы делали выставки в Перми и Красноярске. Не хотите открыть в каком-нибудь региональном городе филиал своей галереи?

СП: Одно время я даже был одержим такой идеей. Речь шла о Красноярске, но я думаю, что пока это преждевременно. Хотя покупатели в регионах есть, и не потенциальные, а реальные. И в Перми, и в Красноярске, и в других городах, где сложилась какая-то среда – Екатеринбург, Владивосток, Ростов-на-Дону. Там есть и наши клиенты. Но ведь мы знаем, что не обошлось без менеджмента из столицы – взять хотя бы Пермь.

Вообще-то и в Москве все изменили менеджеры. С одной стороны музейные, как Свиблова и Бажанов, с другой – частные, как Лена Селина, Айдан Салахова, Марат Гельман. Именно они подготовили почву для появления таких институций как «Гараж» или «Екатерина». Значительные средства приходят позднее, вначале появляется способный на серьезные перемены менеджмент, увлеченные, преданные искусству люди. И если такие люди появляются в других городах, то ситуация там меняется. Посмотрите на Екатеринбург, где есть Алиса Прудникова, где Марина Гисич сподвигла тамошних людей на открытие площадки Ural Vision Gallery. Там была выставка Гриши Майофиса, он вернулся в восторге, сказав, что это пространство – одно из лучших в Европе. Просто так ничего не возникнет, нужно делать что-то на месте, развивать локальные инициативы, иначе людей нельзя ни в чем убедить.

Вот в Перми за последнее время появилось несколько новых заметных художников, по-настоящему талантливых, про которых будут говорить спустя десятилетия. Это ли не результат действия музея? Это ли не оправдывает все бюджетные вложения? Понимаете, что самое удивительное: во всех регионах на искусство и культуру тратятся бешеные деньги. Но куда они уходят? Где результат? Где хоть что-то? Все так и распиливается между местными людьми, «упырьками», по выражению Юры Татьянина, сомнительными художественными и околохудожественными персонажами, о которых мы никогда ничего не узнаем. Но будущее-то все равно за регионами. Страна большая, и культура должна быть, хочешь не хочешь, везде. Если мы, конечно, не намерены скатиться в каменный век.