Неактуальное искусство

1 020        6       

Павел Отдельнов об отношениях между «академией» и contemporary art.

Антон Кузнецов. Выставки «Клуба живописцев» в галерее «Ковчег», 2010–2014

В продолжении своей колонки художник Павел Отдельнов рассказывает о своем опыте вживания в среду актуального искусства, чужеродную выпускнику академического ВУЗа. О ситуации вокруг академического художественного образования читайте в первой части. 

Середина нулевых, когда я закончил Суриковский, была временем активного наступления contemporary art: новорожденная Московская биеннале, открытие новых центров современного искусства, частных галерей и даже музеев. Сейчас мне кажется, что эта возникшая инфраструктура все же не очень большая, если сравнивать с важными мировыми столицами. Но тогда вслед за долгим затишьем это было похоже на рост грибов после дождя. Вполне оформилась и вступила в силу новая версия истории отечественного искусства. Еще жестче обозначилась граница между «официальным» и «неофициальным». Советские искусствоведы «не замечали» неофициальное искусство и теперь пришло время отыграться. Этот новый взгляд на недавнюю историю отечественного неофициального искусства усмотрел подобия провинциальных школ, возникших после проведения Международного фестиваля молодежи и студентов 1957 года и Американской выставки в Сокольниках в 1959-м. Отчасти задним числом была выстроена история местного модернистского искусства: подпольный сюрреализм, ташизм, абстрактный экспрессионизм, кинетизм, поп-арт и, наконец, концептуализм, Московская школа концептуализма, ставшая краеугольным камнем новой версии истории искусств. «Возвращения к живописи» нового поколения художников 80-х тоже очень хорошо вписывается в мировые контексты, московский (наверное, и питерский) движ этих лет можно сравнивать с East-Village, а в 90-х перформативные практики окончательно утверждают вливание локальной истории искусств в общемировую. Однако процессы, несимметричные западным мейнстримам, оказались задвинутыми на дальнюю пыльную полку архива. Снова включился закон русского маятника, вечного диалектического отрицания. В этом подходе, мне кажется, есть что-то тоталитарно-советское: свой-чужой, правильное-неправильное.

Как я уже писал в предыдущей статье, представление о современном искусстве и процессах, которые в нем происходят, во время моей учебы в институте было слабым. В 2001 году я оказался с выставкой недалеко от Венеции и, конечно, воспользовался случаем, чтобы посмотреть Венецианскую биеннале. Выставка меня поразила: там как будто не находилось места всему тому, чему я учился в училище и в институте. По сути дела, это была моя первая встреча с так широко представленным в мире искусством новых медиа. Там практически отсутствовала живопись, хотя это была биеннале, связанная в том числе с очередным возвращением живописи. Куда она пропала, во что трансформировалась и есть ли она в пространстве современного искусства, было мне неведомо. Отмечу, что живопись на Биеннале в гомеопатических дозах присутствовала, но скорее в качестве дополнения или комментария. К сожалению, в институте не рассказывали о ренессансах и ренессансиках живописи в конце прошлого — начале нового века, хотя было бы очень полезно знать о Неоэкспрессионистах, Новой лейпцигской школе, итальянском Трансавангарде.

Как студенту академического ВУЗа мне казалось, что отечественный contemporary art возникает из ниоткуда, безо всяких корней и основы, что это собственно не искусство, а какой-то суррогат, нацеленный на мгновенную реакцию и эпатаж. Отчасти так и было: самые известные образцы отечественного искусства 90-х призваны шокировать зрителя. Кроме этого, в начале нулевых много говорили о назревании арт-рынка (видимо, отчасти с целью его подогрева), и эти разговоры скомпрометировали новое отечественное искусство как насквозь коммерческое.

Современное российское искусство казалось очень герметичным явлением. Если добавить к этому разрушавшиеся системы союзов художников и чувство отсутствия перспектив развития традиционных школ, то можно понять, что заставляло моих учителей говорить о современном искусстве как о каком-то стихийно обрушившемся бедствии. Такой взгляд совсем не способствовал пониманию и возможной интеграции. Напротив, он требовал от молодых художников, учащихся в художественных институтах, сделать выбор: с нами, продолжая традиции, или по пути дешевой славы, «поправ все святое». Параллельно поступить учиться в ИПСИ (Институт проблем современного искусства), который, вдобавок, в те времена финансировался Фондом Сороса, можно было, чтобы «узнать врага в лицо» (слышал такую формулировку от студентов Суриковского, параллельно там учившихся в начале нулевых).

Преодолеть замкнутую среду, в которой я оказался после института, помог интернет. В 2007-м я завел аккаунт в ЖЖ, где регулярно писал обо всем, что мне было интересно. В основном это были заметки о выставках и художниках, занятых пластическими проблемами. Возникали довольно жаркие дискуссии, благодаря которым я познакомился с разными интересными людьми и их мнениями. Думаю, не только для меня ЖЖ стал чем-то вроде дополнительного образования. Многие блогеры готовили свои посты как рефераты, а бесчисленные споры в комментариях заставляли искать убедительные аргументы и в конечном счете помогали узнавать что-то новое. В какой-то момент существовавший информационный вакуум стал казаться заполненным, появились новые каналы на YouTube и новые ресурсы, посвященные искусству, дискуссии перекочевали в Facebook, и потребность вести блоги, похожие на мой, стала пропадать. А главное, возникло ясное представление о том, что живопись как медиум вполне себе пережила очередную смерть в 90-х и отлично себя чувствует рядом с инсталляцией и видео.

Благодаря общению в ЖЖ с Глебом Штырмером, мы с друзьями познакомились со студентами Флорентийской академии художеств. Было интересно обнаружить некоторое сходство мастерской Никонова и мастерской Бимби в отношении композиции и материала. В 2011 году мы организовали совместную выставку «Русская метафизика. Итальянская предметность. Начало нового века» и круглый стол в Академии художеств. Оказалось, что мы любим одних и тех же художников и вообще отлично понимаем друг друга. Профессор Бимби, следуя давней манифестной традиции, написал манифест, посвященный фигуративному искусству и возвращению картины (с ним можно ознакомиться здесь). Для меня было открытием, что это не единственное учебное заведение на Западе, поддерживающее умеренно-консервативные взгляды. Моё позднейшее знакомство с другими иностранными учебными заведениями привело к мысли, что все они так или иначе интегрированы в системы институций современного искусства, чего нельзя сказать о консервативных российских художественных училищах и институтах.

Одна из первых выставок, которую мы сделали с друзьями по ВУЗу, называлась «Неактуальное искусство» (2006). Название говорит о некоторой рефлексии на тему существования в чужеродной среде. Думаю, в то время очень остро чувствовался дефицит молодых художников, способных работать с актуальными контекстами. Мы же, напротив, ощущали себя художниками, развивающими пластические традиции с отсылками к 20-м (прежде всего к «ОСТу» и ВХУТЕМАСу) и, конечно, к Андронову-Никонову-Васнецову. После этой выставки нас пригласила галерея «Ковчег» для совместной выставки («Настоящее время», 2006) с учениками Александра Ливанова, преподававшего тогда в Полиграфическом институте. Это был момент, когда для постороннего наблюдателя живопись учеников Никонова казалась неразличимо похожей, различия были скорее в разработке своей темы. Позднее с этой галереей завязалось сотрудничество, которое продолжается и по сей день. В 2009 году в «Ковчеге» прошла вторая выставка этого же формата, «Личное знакомство». После этой выставки были совместные выезды на арт-ярмарку в Кёльне и даже персональные показы (выставки Евгении Буравлевой и Егора Плотникова).

«Ковчег» захотел возродить существовавший в 80-х — начале 90-х «Клуб живописцев», короткие тематические выставки-обсуждения, где участники рассказывали о своих работах, о важных для себя проблемах и затем отвечали на вопросы своих коллег. К настоящему моменту прошло 11 закрытых встреч обновленного Клуба. Для людей, приглашенных на такие встречи в качестве зрителей, ситуация, в которой художники рассказывают о своей работе и методе, могла показаться довольно странной. Но думаю, для многих участников Клуба эти встречи сыграли образовательную роль, Клуб стал важной дискурсивной площадкой. Стало очевидным, что умение рассказать о своей работе необходимо для каждого современного художника.

В рамках моего рассуждения нужно вспомнить ещё несколько важных инициатив: выставки в галерее на Вспольном в 2010—2012, курируемые Максимом Смиренномудренским, большую выставку «Преодоление пространства» в 2011, куратором которой выступила искусствовед Ольга Давыдова, и выездную выставку «Москва молодая» в Малом Манеже в Петербурге в 2010 году. Последнюю курировал самый инициативный участник наших совместных проектов — Николай Смирнов. Он же организовал прошлогоднюю выставку в питерской «Эрарте» («Stanzas. Московская живопись нового поколения», 2013). К этой выставке Сергей Сафонов написал замечательный текст (от которого организаторы отказались), в котором он прокомментировал историю наших совместных выставок и предостерёг от излишней серьёзности. Были и попытки академически рассмотреть вопрос преемственности и «школы» — выставка в РАХ «Диалог. Павел Никонов и молодые художники» в 2011. После этой выставки я больше ни от кого не слышал «они все похожи на Никонова».

Думаю, что эти совместные выступления более всего нужны для того, чтобы создать поле, контекст. На мой взгляд, эти выставки в формате «учитель и ученики» и просто групповые выставки исчерпали себя, и на настоящий момент уже нет единой платформы, объединявшей участников в одну группу. Уже нельзя сказать, что-то вроде «художники связаны одной традицией», нет стремления «держаться вместе». Все заняты своими собственными творческими проблемами, у каждого складывается свой круг общения и интересов. Тем не менее, остается некое общее поле, которое заставляет людей, наблюдающих за процессами со стороны, объединять нас по принципу «школы». Вряд ли можно сказать, что все участники наших совместных выставок оказались интегрированы в современное искусство, думаю, это процесс постепенный и не всегда очевидный. Да и нельзя точно определить, что можно считать интеграцией. Work in progress.