Манифеста в музее, или радикальный консерватизм

537        5       

Manifesta 10, Государственный Эрмитаж, Главный штаб, до 31 октября

Виктор Мизиано на фоне работы Оливье Моссе в Главном штабе

Европейская биеннале «Манифеста», состоявшаяся впервые в 1996 году, заявила себя с самого начала как фестиваль искусства молодого и экспериментального. С тех пор она несколько раз сменила свое лицо, как и города — Роттердам, Люксембург, Любляна, Франкфурт-на-Майне, Сан-Себастьян, регионы Трентино (Южный Тироль) и Мурсия. В этом году она проходит в Петербурге, заняв Главный штаб и внедрившись в постоянную экспозицию Государственного Эрмитажа. Анна Быкова посчитала, что «Манифеста 10» пришла умирать в музей, и спросила, как к ней относится один из основателей биеннале Виктор Мизиано.

10-я юбилейная Манифеста в Эрмитаже в его 250-летний юбилей получилась красивая. Негламурная, но аккуратная. Которая, – как надеялся ее куратор Каспар Кениг, – «станет популярной, не став популистской». На ней было, казалось бы, всё, что и долженствовало быть: деревянный дом во дворце, дурно пахнущая инсталляция посреди холстов-масел, инсталляция из порошка, фотографии, мрамор, абстракция, живопись, акварель, про детей, про войну, про кошек, про машинку и про историю. И Манифеста Кенига явила собой своеобразную панихиду по современности: ведь оказалось возможным сделать приличную и нормальную во всех смыслах и очень музейную экспозицию совриска, в которой уже не возникало насущного вопроса «искусство ли это».

Это самое страшное. И удивительно здесь даже не отсутствие темы – кураторский текст в каталоге озаглавливался оригинально: «Манифеста без манифеста», и не «благоприобретение», если не сказать «использование» Эрмитажем Манифесты в своих целях, а осознание того факта, что наступили последние времена. Стало понятно, что событие биеннале может стать простым открытием выставки очень похожей на добротную постоянную экспозицию. Стало понятно, что альтернативная по своей природе кочующая и молодая биеннале пришла умирать в музей. Стало понятно, что современное искусство может быть неинтересным. Неинтересным при всех придуманных ходах и небанальных рифмах: давайте поставим Пепперштейна на хохломские стульчики, давайте въедем зеленой машинкой в дерево в зеленом дворце, давайте сделаем руину из скотча и картона и взгромоздим на самый верх подлинники из Русского музея (чтобы их никто никогда там не увидел)))), давайте повесим черный квадрат Малевича в черно-белую инсталляцию Пригова, в которой написано «Рембрандт», «Малевич» (а Рембрандта не повесим)))!

Со своими опасениями и недоумениями я пришла к Виктору Мизиано, председателю фонда «Манифеста». Почему, спрашиваю, Манифеста отказалась от коллективного кураторства, предложенного ею с самого начала своего существования?

– Манифеста была всегда очень гибким проектом, – ведь это единственный выставочный проект, который переезжает с места на место, единственный выставочный проект, который создал журнал о курировании, а рефлексивный проект предполагает анализ и деконструирование собственных оснований.

Сначала она приглашала разных кураторов, потом она приглашала кураторов, предлагая им выбрать себе со-кураторов, потом она просто стала приглашать одного куратора, – предшествующая Манифеста была сделана одним куратором. Уже третья биеннале в Любляне включила пожилых, восьмидесятилетних художников, а потом стали появляться и классические работы.

– Как получилось, что у 10-й Манифесты нет определенной темы или проблемы, предложенной к рассмотрению, пусть и самой общей? Нравится ли вам это?

– Эта выставка получилась удивительно цельной и абсолютно тематической, она очень ясная. Она про диалектику искусства и жизни, формы и жизни, человека и искусства. Но эта выставка слишком тонкая для русской художественной общественности, она слишком субтильная и слишком про искусство. У нас же все привыкли к скандалу, к медиальности, а здесь представлен тонкий, комплексный, поэтически сложные решения.

– Как бы вы определили кураторский метод Кенига? Он здесь не так считывается, как скажем в проектах кураторов Жана Юбера Мартена или Питера Вайбеля…

– Для Кенига-куратора – это первая биеннале и это одна из трех, максимум четырех коллективных выставок, которые он сделал за свою жизнь. Профайл Кенига совершенно другой. Как индивидуальный куратор, куратор-автор, он работал в небольшом выставочном пространстве Portikus во Франкфурте-на-Майне, где делал персональные выставки очень разных художников: Бориса Михайлова, Ильи Кабакова, Павла Пепперштейна, – если говорить о русских. Еще один его сильный проект – скульптурные выставки паблик-арта в Мюнстере, такое внедрение искусства в жизнь. Одной из сильных его сторон является связь с художником, видение художника, умение выстраивать диалог и огромное уважение к художнику. При этом он умеет заразить художника какой-то своей идеей. Среди художников, с которыми он работал на Манифесте даже возник термин «Каспер-оммаж», то есть все эти работы – это объяснение любви художника к куратору. Это и Доминика Гонсалес-Ферстер, и Томас Хиршхорн, все они с ним работали, и они понимают, что это его последняя большая выставка, скорее всего. Кениг обладает удивительной способностью укоренять этическое в поэтическом, умение погрузить себя в мир другого, а другого – затащить в свое пространство, в свой имажинарий. Это его главная черта, а это не метод, а бытие в мире, бытие в профессии. Как куратор я испытал невероятное волнение, я просто поразился, как эта выставка безупречно и вдохновенно сделана, ее филигранности и точности. Это так глубоко, так интересно, так пронзительно, так удивительно! Такие проекты делаются не с цитатами из Негри, или очередного, модного в этом сезоне Жижека-Пыжика. Эта выставка пронзительно актуальна именно потому, что у нас у всех есть невероятная усталость от ходульных политических и тематических выставок. В них уже невозможно верить, они все чудовищно конъюнктурны, мейнстримны. Сам я, признаться, не был апологетом этого проекта Кенига, потому что когда его Каспер презентировал, я не увидел в нем всех тех качеств, которые вас разочаровывают сейчас: я не видел ясной темы, я не видел дискурса-шмискурса, но сейчас, когда прошло полтора года, я чувствую: «Слава богу, какой это просто воздух, и это невероятный апгрейд ситуации, потому что я сам уже к этому готов».