Манифеста 10: Как агрессивный зритель пронесся мимо Бойса

755        0       

Томас Хиршхорн, Срез, 2014 // Манифеста 10, Главный штаб // Фото: Александр Чиженок/Коммерсантъ

В минувшие выходные в Санкт-Петербурге завершила свою работу Манифеста – самая спорная и самая обсуждаемая в этом году биеннале современного искусства. Об итогах нашумевшего и стихшего к концу фестиваля рассуждает Лизавета Матвеева. 

Для меня Манифеста 10 началась в августе прошлого года вместе с петицией за проведение биеннале в Петербурге. Обсуждение бойкотирования фестиваля и требования его отменить или перенести из Мекки гомофобских настроений захлестнули западное художественное сообщество, но совершенно никаким образом не проявились в разговорах локальных художников. Меня и моих коллег-подруг это расстраивало, почему мы и инициировали петицию в поддержку Манифесты в Петербурге. Так начались рассуждения в местной артистической среде.

Основной проект в Главном штабе и в самом Эрмитаже оглушил всех громкими именами классиков. Профессиональное сообщество, конечно, и до этого видело работы Йозефа Бойса или Марлен Дюма, из чего можно сделать вывод, что выставка, в первую очередь, была рассчитана на широкую публику, и это правильно. Мероприятие такого масштаба не может быть направлено на узкий круг специалистов, тем более, если оно проходит в одном из крупнейших музеев мира. Но нужно сказать, что хотя количество посетителей и перевалило за миллион, зритель десятой Манифесты был агрессивен и везде искал подвох. Зачем все эти мнительные персонажи шли на выставку, сохраняя враждебный настрой и повсеместно задаваясь вопросом «а это искусство»? Удивительное сочетание недоверия и нежелания вникнуть, понять и задержаться перед работой больше 7 секунд оставляет открытым вопрос о том, какое влияние оказала Манифеста на широкую публику и какой след оставила после себя.

Говоря о публике, хочется вспомнить Ночь Манифесты 10, которая прошла почти под самое закрытие и по факту оказалась рейвом в стенах музея. Очереди на концерт Mujuice, танцпол в зале Вольфганга Тильманса, дети, которые бросались частями инсталляции Томаса Хиршхорна, толпы, за которыми не рассмотреть самой Манифесты, – в голове крутилось «дикари». Смотрители в шоке повторяли посетителям: «Это выставка, а не дискотека», но, кажется, их никто не слышал. К слову, по окончанию выставки Манифеста понесла некоторые убытки – к концу недосчитались трех фотографий Тильманса и модельки машинки Франсиса Алиса.

Томас Хиршхорн, Срез, 2014 // Манифеста 10, Главный штаб // Фото: thenewcontemporary.com

Публичная программа биеннале несла паразитарно-приспособленческий характер, внедряясь в городскую среду и отображая местное нонконформистское искусство. Мероприятия, которые курировала Иоанна Варша, стали для Петербурга прямым напоминанием о том, что выставки можно делать везде, а не только в музеях и галереях, что, к слову, всегда было в крови у местных художников, стоит вспомнить, как минимум, выставку Новых художников на разведенном Дворцовом мосту и многочисленные акции Новых Тупых.

Благодаря существованию Параллельной программы, местные художники и институции подхватили общий манифестанский запал, Петербург забурлил разными событиями и тем самым поднял градус художественного напряжения до естественной отметки города федерального значения. Вообще тот факт, что Петербург принял у себя Манифесту, говорит о его добровольном признании собственной несостоятельности и потому – о потрясающем чувстве самоиронии и удивительной искренности. Европейская биеннале современного искусства двадцать лет назад была основана как фестиваль, который приходит в проблемные зоны, чтобы инициировать конфликтный диалог. То, что мы сами признаем свою неполноценность и в чем-то отсталость, свидетельствует о нашем желании меняться, двигаться дальше и дает надежду на развитие.

Я бы сказала, что хэдлайнером всей Манифесты 10 стала инсталляция Хиршхорна при всей ее попсовости и прямолинейности. Abschlag, или «Срез», – для меня эта работа прежде всего про Петербург. Владимир Стерлигов в послевоенные годы, гуляя по городу, наткнулся на полуразрушенный дом без фасада, а в одной из квартир висели его картины. Трагичный эпизод из и без того непростой жизни ленинградского авангардиста еще больше включает впечатляющую своим масштабом работу швейцарского художника в местный исторический контекст. Проблема связи времен, столкновения прошлого и настоящего, памяти и происходящего – обрушенный фасад с оригиналами из Русского музея становится символом всей Манифесты в Петербурге. Она показала публике срез современного искусства, которое также оказывается на стыке времен, согласно концепции куратора Каспера Кенига.

Сегодня испытываешь странное чувство, понимая, что Манифеста закончилась. Она притерлась, обкатала залы Эрмитажа, а яркая оранжевая реклама по городу примелькалась. Конечно, сложно говорить об итогах биеннале и о том, как она повлияла на локальный контекст и местную художественную среду, спустя лишь несколько дней после закрытия. На мой взгляд, размышления над итогами фестиваля похожи на телевизионные шоу, где персонажам переделывают квартиры, гардеробы, внешность, семьи и жизни, а спустя несколько месяцев приходят проверить, как им живется в новых условиях. Наверное, необходимо пожить в постманифестанском пространстве и понаблюдать за внутренними процессами. Но уже сейчас можно сказать, что она наглядно показала возможность существования качественных проектов в Петербурге и тем самым задала планку, которую с этого лета стремятся держать все институции. Кроме того за эти четыре месяца она приучила нас к присутствию искусства, а, если вспомнить слова Гилберта и Джорджа: «Быть с искусством – вот все, чего мы просим».

Йозеф Бойс, Экономические ценности, 1980 // Манифеста 10, Государственный Эрмитаж // Фото: kyky.org