Автор знаковой для истории искусства инсталляции «Один и три стула», чья выставка откроется сегодня в МАММ, ответил на вопросы Владислава Тарнопольского.
В Мультимедиа Арт Музее сегодня открывается выставка одного из столпов концептуализма Джозефа Кошута. Она получила название «Амнезия» и включает в себя 25 неоновых работ художника, в частности, одну из первых — «Пять пятерок» (1965), а также недавние произведения. Автор знаковой для истории искусства инсталляции «Один и три стула», которой в 2015 году исполняется 50 лет, Кошут ответил на вопросы Владислава Тарнопольского.
Владислав Тарнопольский: Концептуальное искусство появилось как новое слово после минимализма. В России его пока признает лишь малая доля публики, но даже среди профессионалов столь же малый процент разграничивает минимализм и концептуализм. Как бы вы сформулировали их различия?
Джозеф Кошут: Смешение этих понятий происходит часто, иногда концептуализм называют постминимализмом. Но на самом деле есть четкая грань. Минимализм был последним важным художественным течением эпохи модернизма. Художники должны были следовать определенным предписаниям; работали в одном из общепринятых жанров, будь то живопись, скульптура или фотография. Концептуализм возник в эпоху постмодернизма, в 60–70-е годы; его ключевой вопрос – «почему»; а вот вопрос «как это сделано» уже не столь важен. Сейчас наступает эпоха саморефлексии, и на смену религии приходит наука: человек обращается с вопросами не к священнику, а к доктору или ученому. Концептуализм – это искусство, связанное, прежде всего, с созданием нового смысла.
ВТ: Почему вы назвали свой программный текст 1969 года «Искусство после философии»? Если на смену материи приходит мысль, не справедливей ли говорить о «философии после искусства»?
ДК: Важнейшие философы XIX-ХХ веков, такие как Витгенштейн и Ницще, говорили о том, что философом быть больше невозможно. На смену философии приходит история философии. А что возможно сейчас? – Просто показать, что происходит с обществом и с человеком. Свой ответ, избегая устаревших представлений, ограничивающих предписаний и старой жанровой сетки, художники могут продемонстрировать именно посредством искусства мысли.
ВТ: Помимо концептуального искусства, одни из важнейших тенденций последнего столетия – бессюжетная живопись и бессюжетный театр. Как, по-Вашему, соотносятся понятия «концепт» и «нарратив»?
ДК: Если мы говорим о картине, то она считается произведением искусства априори. Даже когда появилось абстрактное искусство, все равно оно опиралось на традиции модернизма. Все изменилось только в начале 60-х с появлением работ Джаспера Джонса. Когда он рисует флаг, непонятно: то ли это изображение флага на картине, то ли флаг висит прямо в комнате. Это сюжет или концепт? Так начинают размываться границы, и становится более широким язык искусства. У Франка Стеллы материалом становится сама комната, где мы находимся, – это открывает еще один новый дискурс.
ВТ: В СССР коммунистический строй называли «венцом развития человечества», однако он рухнул в один миг. Концептуализм позиционирует себя как искусство после истории искусства. Возможен ли после него выход в иное качество?
ДК: В искусстве всё по-другому: его развитие строится по спирали и имеет диалектический характер – что-то заканчивается, а потом переходит на новый уровень. Искусство, прежде всего, отражает реальность социального момента, и этот факт не связан с понятием прогресса.
ВТ: Год назад в МАММ проходила крупная выставка, связанная с именем Дэмиена Хёрста. Эпиграфом к экспозиции послужила его цитата: «Свобода предполагает, что художником может быть любой. Я верю в свободу. А в гениальность не верю». Согласны ли Вы с ним?
ДК: Хёрст – очень интересная фигура, но в социологическом плане, а не как художник. Я его очень хорошо знаю, он мне говорил, что я был его кумиром в юности. Он был многообещающим художником, однако, к сожалению, пал жертвой корпораций. В последние 15–20 лет стала развиваться своего рода альтернативная история искусства – система, где балом правят деньги и рыночные ценности. История развития рынка искусства стала конкурировать с истинной историей искусства. Ты должен прикладывать усилия для того, чтобы твои работы находились в коллекциях 20 крупнейших миллиардеров, что, в свою очередь, взвинтит цены на них. Это – ложный путь, и вашему поколению предстоит бороться против культуры, насаждаемой корпорациями, которая наносит непоправимый вред.
ВТ: Открывающаяся в МАММ выставка называется «Амнезия». Вы провозглашаете манифест или ставите диагноз обществу?
ДК: Сейчас в обществе существуют две основные силы – это бизнесмены, которых интересует финансовая выгода, и политики, которые хотят сохранить свою власть. И те, и другие преследуют собственные сиюминутные интересы. В отношении искусства рынок можно назвать если и не диагнозом, то точно глупейшим явлением. Он живет по собственным законам, и примеров тому масса: от скачков цен на картины Бужеро до вмиг обесценившихся в Голландии тюльпанов. Но также существует длинная нить, вплетенная в ткань общества – это интеллектуалы, люди, которые просматривают развитие культуры в долгосрочной перспективе. Если им затыкают рот или сажают в тюрьму – это значит, что наносится ущерб той защите, которую они пытаются выстроить в обществе.
ВТ: Вы марксист?
ДК: В молодости я был марксистом. Но марксизм очень сложно реализовать на практике, однако то, что касается критики капиталистической культуры – это очень ценно. Также в свое время я увлекался анархизмом: это потрясающее по своей чистоте явление.
ВТ: Если концепт важнее формы его воплощения, – мотивируйте, зачем москвичам идти на выставку Джозефа Кошута? Ведь о ее основной идее можно прочитать в периодических изданиях.
ДК: Если посмотреть на существующие биеннале и фестивали типа «Документы», вы увидите, что большая часть работ представляет собой все-таки концептуальное искусство, несмотря на то, что рынок по-прежнему требует картины. Ценность концептуализма еще и в той философии, которая за ним стоит. А пребывание на выставке – это, конечно, совсем иной опыт восприятия, чем чтение статьи. Но посещение концептуалистской выставки нельзя назвать развлечением, потому что это искусство работает над созданием глубинного смысла. Так что я не собираюсь конкурировать с Уолтом Диснеем и не стремлюсь, чтобы меня любили, и еще я не хочу, чтобы мои работы складывались в коллекциях миллионеров. Думаю, что концептуальное искусство можно назвать по сути политическим, в том числе и потому, что политика в своей попытке формировать мировоззрение сейчас очень часто занимает место культуры.
The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.
Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.
[…] художники называют себя молодыми художниками. Кошут сделал свою самую известную работу в 20 лет. «Афинскую […]