Виктор Алимпиев. Избыточное давление для скачка

794        1       

Несмотря на явную обделенность петербургского зрителя возможностью воочию увидеть работы Виктора Алимпиева, его первая персональная выставка в Петербурге, в отличие от московского дебюта, прошедшего семь лет назад, не стремится ретроспективно обозреть весь корпус работ художника. Алимпиев скромно презентует свой самый новый проект: видео «Невинная», которое в Name Gallery показано в сопровождении репетиционных записей одной из актрис, задействованных в работе. Совокупность видео и текстов дает выставке отдельное собственное название – «Чертов язык».

Само видео продолжает алимпиевскую «медиаскульптурную» линию последнего десятилетия с характерным использованием повторов, аскетичной хореографией, вокализом, продолжающим дыхание, тонкой телесной напряженностью, вниманием к опыту проживания действия. Три девушки вовлечены в безупречно срежиссированное (кем? это отдельный вопрос) циклическое движение, завязанное вокруг голосового исполнения загадочного текста:

Она не скажет.
Ее не будет.
Она никак, она нигде, она не скажет.
Ее никак, ее нигде, ее не будет.
Чертов язык!

Каждая из них – та, кто говорит, и та, о ком говорится. Каждая из них констатирует недостаточность, неудовлетворительность, непреодолимость языка. Это своего рода вечный портрет – в вертикальном формате кадра помещается только одна исполнительница, две другие присутствуют лишь фрагментарно: частью тела или следом движения, но придет и их черед оказаться перед объективом камеры и держать свою немую речь.

Виктор Алимпиев впервые дополняет видео текстовыми материалами, развертывающими опыт исполнительницы: ее рукой записаны сценарий, партитура, схемы хореографии, «либретто», ассоциации, инсайты, отсылки, ключи – их можно увидеть в соседнем зале. Магическая формула естественного языка, данная в трех изводах (по-русски, в переводе на английский и в латинской транскрипции для произнесения актрисами-француженками), остается непроницаемой, словно black box Тони Смита, и, подобно ему же, своим произнесением (читай: присутствием) воплощающая молчание, отсутствие.

Отношения «объект – его описание» больше не действуют, они сменяются отношениями множества равноправных знаковых систем: от мягких (музыка, движение, телесные реакции) до жестких (партитура, схемы). Видеоязык включается в этот круговорот наряду с естественным языком.

Структурно в произведении предзаданы три позиции: talker, silent и walker – так они обозначены в репетиционных записях. Их занимают три исполнительницы, с каждым циклом сменяющие позиции, будто в своеобразном варианте игры в «ручеек».

Talker – это та, что держит речь, ее партия – негромкий речитатив, ее движение – наступательное по отношению к другой, зритель видит только ее плечо. Silent – та, что анфас, напротив первой и оттесняема ей назад, ее партия – вокализ и единственная фраза «tсhiortof ïezik», которой оканчивается каждый цикл. Walker – та, что описывает круги вокруг первых двух, ее партия – вокализ в контрапункте, ее движение заканчивается в тот момент, когда на ее пути оказывается отступающая молчащая героиня. Здесь кончается цикл и начинается новый, где silent становится talker, а walker становится silent.

В музыкальном смысле каждый из циклов строится по трехчастной схеме: аккорд, увеличение интервала до октавы, построение нового аккорда, который оканчивается произнесением фразы-речитатива. Интервалы и высоты каждого цикла особенны, поскольку определяются изменяющимися позициями актрис с разными голосовыми регистрами. Эта жесткая и одновременно вариативная структура, как и рисунок самого действия, была выработана и отточена исполнительницами во время репетиций. Алимпиев не стремится вторгнуться на чуждую ему территорию музыкальной композиции, оставляя эту составляющую работы на откуп органичному, телесному, эмоциональному переживанию актрис. Они вынуждены идти туда, не знаю куда, за тем, не знаю за чем – почти вслепую, интуитивно, возвращаясь с влажными глазами, странной улыбкой или дрожью, повинуясь неведомому закону, выпевая, будто сирены, предельный фантазм единого многоликого субъекта.

По сути, это три инстанции, три метаморфозы одного субъекта. Именно поэтому вне темной комнаты представлены записи только одной из актрис. Виктора Алимпиева не интересуют личный опыт и взгляд каждого исполнителя, его цель – обобщенный исполнительский субъект, при посредничестве которого обнажается процесс работы над произведением / работы самого произведения. Исполнитель растворяется как частная фигура, записывая свое собственное исчезновение, будучи зачарованным им. Однако это исчезновение не проходит бесследно: по словам Алимпиева, внутренняя логика исполнения всегда порождает некоторый излишек. Кажется, что в этом излишке и обнаруживается голос произведения, становится возможным прочесть его комментарий к себе самому. Обобщенный субъект – плоть от плоти самого произведения в той же мере, в которой метаописание действия принадлежит здесь самому действию. Выставка «Чертов язык» – что-то вроде бутылки Клейна, в которой внутренняя и наружная стороны неразличимы.

Что означает дать голос самому произведению? Это значит максимально беспристрастно указать на наличие закона, который инициирует и регулирует появление и развитие произведения. Идея о смерти автора обретает здесь следствия поистине космических масштабов: движением человеческих тел управляет та же сила, что и движением небесных тел – или, по крайней мере, сила столь же непроницаемая и несоразмерная индивидуальному человеческому существу. Нужно помыслить четырехмерное пространство, в котором бутылка Клейна была бы возможна без самопересечения – и Алимпиев подбирается к этому рубежу. Сталкивая множество знаковых систем, отсылающих к одному и тому же, он нагнетает тавтологичность, самоочевидность доступных трех измерений, создавая своего рода избыточное давление для скачка, необходимого для открытия нового горизонта.

Фото: Анастасия Каркачева