Выпускная студентов Школы им. А. Родченко, искусство Калининграда и Швеции, новые проекты Виктора Пивоварова и Сергея Денисова, персоналки молодых – Елены Аносовой, Игоря Самолета, Олега Фролова и Кати Смураги, а также Тимур Новиков и Катарин Гроссе.
Что привлекло наше внимание в последние две недели: выпускная выставка студентов Школы им. А. Родченко, искусство Калининграда и Швеции, новые проекты Виктора Пивоварова и Сергея Денисова, персоналки молодых – Елены Аносовой, Игоря Самолета, Олега Фролова и Кати Смураги, Тимур Новиков в Зале слепков Академии художеств и «цветная комната» Катарин Гроссе.
Пожалуй, нельзя было придумать лучшего проекта для последней выставки во временном павильоне Шигеру Бана: легко тиражируемые и масштабируемые живописные инсталляции Катарины Гроссе удачно вписываются практически в любое пространство, превращая его в художественный аттракцион. Нечто похожее можно увидеть сейчас и в садах Джардини. Проект Гроссе для Венецианской биеннале называется Untitled Trumpet, но мало чем отличается от того, что показывают сейчас в «Гараже», разве что вместо той самой трубы (несущей колонны павильона Джардини) деревья, призванные обозначить связь с контекстом – картонным павильоном Шигеру Бана и Парком Горького.
Иван Новиков в своем тексте «Медитация и революция: Будда, Маркс и Гринберг» для нового номера ХЖ#93 говорит, что Гроссе с помощью цвета и экспрессии эмансипирует поверхности. Возможно, так было раньше, когда художница работала с контекстом и конкретными поверхностями собственной спальни, офисных зданий, заборов или железной дороги. Но говорить о работе с контекстом сейчас, когда павильон музея в парке засыпают землей и показывают там раскрашенные деревья, кажется, слишком очевидно. Собственно сайт-специфичности в работах Гроссе уже нет: белые раскрашенные полотна, песок, грунт, какие-то предметы в беспорядке – если и говорить о работах Гроссе, то следует, скорее, обращаться к популярной теме постапокалиптичности, катастрофы. И в этом контексте ее легко тиражируемые инсталляции призваны сделать единственное: обозначить переходность пространства, в котором они находятся, его вневременность, состояние nowhere. В павильоне Джардини инсталляция Гроссе служила буфером между двумя смысловыми частями выставки Окуи Энвезора, в случае «Гаража» – обозначает переходный статус павильона, который совсем скоро перестанет быть выставочным пространством и, возможно, будет разрушен. – Е. И.
Есть и другой вариант – возможно, павильон сохранится и перейдет в ведение Парка Горького. Все-таки, единственное здание Шигеру Бана в России.
Выпускные выставки хочется сравнивать, во-первых, с предыдущими дипломными проектами той же школы и, во-вторых, с аналогичными проектами других школ. На выставке «Что говорить когда нечего говорить» меньше видеоработ и больше фото, по большей части неубедительного. Самый броский проект – фотоистория выпускника мастерской Игоря Мухина Арнольда Вебера, посвященная новому потерянному поколению, которое, не видя выхода в социальной жизни, ходит в клуб как на работу – с тоской в глазах. Эта работа напоминает о проектах Никиты Шохова и Игоря Мухина, и хотя и выглядит привлекательно и броско, кажется вторичной.
Практически нет на выставке проектов, посвященных нелегкой будущности художника-выпускника (обилие которых было у первых выпусков). Подобные работы сделали только двое: Борис Кашапов и Ульяна Быченкова. Но ироничное видео Кашапова, скорее, не просто о фрустрациях молодого художника, а художника вообще – растерянного и ищущего (и ненаходящего) ответа у окружающих. А работа Быченковой – исследование, посвященное жизни и самоопределению художниц, одной из которых является и она сама. Большие нарисованные фломастером диаграммы ответов респонденток дополнены видео, на котором сама Быченкова, принимающая вызывающие позы, воспроизводит основные тезисы бытия художницы. Это видео, не лишенное иронии, однако, ничего не добавляет к художественному высказыванию, становится избыточным дополнением, будто бы призванным привлечь к работе зрителя. Подобная избыточность высказывания есть в работах Михаила Новицкого и Семена Каца. Работа Каца – одна из лучших на выставке – неудавшаяся попытка регламентированного выстрела из боевого оружия. Она уже была показана в галерее Red Square на выставке «Урок контркультуры для начинающих», но тогда была только подробная документация попыток художника договориться с полицией, в «Ударнике» аудиозаписи телефонных разговоров дополнены избыточным видеорядом. Эта тяга к нарочитой визуализированности проходит красной нитью по всей выставке, лишая многие работы коммуникационного потенциала.
Работы Каца и Быченковой также вписывается в другую линию – работ с прямой социальной направленностью. В этом ряду можно назвать исследование Татьяны Эфрусси, посвященное зданию СТОА, находящемуся под угрозой сноса. Художница создает своеобразный путеводитель в духе научно-популярных диафильмов, дополняя, правда, реальные истории утопическими деталями. – Е. И.
Четыре автора из Калининграда – Константин Тращенков, Сергей Мещеряков, Григорий Селский и Саша Любин – объединены не только географически, но и по-человечески дружескими отношениями, и пластической близостью их искусства. Очевидное влияние города как места, где презентуется трагическая история мира, формирует их ментальность и сказывается на характере произведений – они транслируют меланхоличность, грусть и смиренность.
Главный вопрос, который традиционно ставится кураторами галереи, – какова идентичность калининградского искусства? В чем его нерв? Калик – сокращенное название Калининграда, изначального Кёнигсберга. Фрагмент огромной страны, находящийся от неё в отдалении, обладает необычным статусом. Замкнутость территории со сложным историческим наследием образует мощный контекст для формирования искусства. Культурные наслоения и сепарация становятся естественной средой для художников. Лиризм, грусть, метафоричность сочетаются с иронией. С одной стороны, участники осознают драматическую судьбу города, с другой – абстрагируются от неё и смотрят отстранённо, подшучивая над стереотипами. Отдельность и отделимость составляют основу калининградской идентичности. – Лизавета Матвеева
Серия портретов, сделанная студенткой Школы им. А. Родченко в сибирской колонии в течение двух месяцев, – первая часть трилогии художницы о закрытых женских институциях. На днях она получила Главный приз Первого Международного конкурса фотожурналистики имени Андрея Стенина, но бесспорно интересна и как художественный проект. Елена Аносова инвертирует образ преступниц, сложившийся в российском массовом сознании. Обычно окруженный ореолом блатной романтики или смесью страха и отвращения – в зависимости от социальной принадлежности субъекта, – в репрезентациях Аносовой он приобретает черты мученичества, уязвимости, смирения и одиночества. Стереотипная атрибутика женского – розовый фон, гипюрные занавесочки, сердечки, котики, бабочки, цветочки – на фотографиях Лены контрастируют со страдающим, погруженным в себя взглядом женщин-заключенных. Мы не знаем ни их имен, ни преступлений. Но глядя на эти слегка анахронично монументальные изображения, выступающие свежими иллюстрациями к мыслям Фуко, сложно отделаться от сочувствия и узнавания следов безразличия репрессивных механизмов власти, перед которыми все равны. – Анна Комиссарова
В «Интимном месте» поселились четыре «неведомы зверушки» – коллажи, в которых соединяются, казалось бы, анатомические атласы, иллюстрации из детской литературы и ботанические зарисовки. Выставка в «Интимном месте» – один из этапов кристаллизации не так давно начатого художником артистического эксперимента. «Цветные фигуры» – это рисунки на пластике и их последующее комбинирование и как результат – рождение персонажей, отчасти напоминающих строение человека, отчасти – сказочных и выдуманных. То, что делает Денисов, – это почти опыт Виктора Франкенштейна, где вместо чудовища, автор создает биороботов – существ, живущих между рацио и чувством. Стирание границ между природой и культурой, искусством и жизнью органично сплетается и с самим выставочным пространством «Интимное место», в первую очередь, жилым, а уже после – публичным. Правда, нужно сказать, что ожидания были больше – хотелось более ультимативной работы с местом, возможно, даже превращения его в непригодное для повседневности и выхода за пределы двухмерности, когда коллаж расширяется, становится объемным и многослойным. – Л. М.
Зелень в прозрачной вазе с водой, стул за тюлевой занавеской, перформанс с чтением личного письма – таким обрамлением на выставке были представлены фотографические портреты друзей художницы, прожитые как документация дружбы. Предельно уязвимые и наивные, они где-то отталкивают своей навязчивой трогательностью, где-то вызывают ностальгическую улыбку подростковой банальностью. Такие снимки вполне можно себе представить среди миллиона других на конкурсе Best of Russia, где они не смогут вызвать ничего, кроме умиления и сопереживания, ведь за каждой, на первый взгляд, только личная история, – и там их потенциальность будет уничтожена контекстом. На Электрозаводе контекст другой: широкой публики здесь нет, а главная задача – экспериментальный поиск, и краски тут же преображаются, у подобного «человеческого» появляется шанс быть промысленным, а не только прочувствованным. Здесь открывается простор для интересной и честной работы куратора. Выставка содержит в себе редкое для последнего времени сочетание искренних практик – художника с одной стороны, и куратора-исследователя с другой. Для них выставочный проект – прежде всего эксперимент, не больше и не меньше, без ненужный амбиций или, наоборот, ограничений. И такие выставки хочется смотреть внимательно не потому, что они есть некий результат, а потому что они – процесс, за которым хочется следить. – О.Д.
Сначала в типографии отказались печатать фотографии, потом сделали закрытым вернисаж, но от скандала это не спасло: на утро после открытия выставку демонтировали. Со стороны эти споры напоминают борьбу Минкульта с «чернухой» современного российского кино – фотографии Самолета производят примерно то же впечатление. Это сцены из русской подъездно-бытовой жизни, в которой есть место выпивке, свастике, насилию и березками – как и мечтам о бесконечности и космосе. Да, здесь есть голые тела, но есть ли здесь порнография, из-за которой выставку в итоге закрыли работники ВЗ? Перечитав определение, данное в законе, я бы сказала, что нет, но я не эксперт, как не являются экспертами в этой области и работники ВЗ «Богородское».
Этот случай фактически расколол художественную общественность. На одной стороне оказались бывшие кураторы «Богородского» Алина Глазун и Александр Журавлев, которые уволились из ВЗ еще 1-го июня и выставкой Самолета не занимались. Их главная претензия к художнику сводится к непониманию аудитории выставочной площадки в спальном районе, с которой они пытались в течение двух лет наладить контакт. Претензия вполне логичная, но с другой стороны, требующая от кураторов – пусть и бывших – ответственности за показанный с их инициативы проект. Претензии художника направлены и на бывших кураторов, и на руководство ВЗ, которое допустило этот проект к показу, но в итоге демонтировало его спустя несколько часов.
За разборками вполне личного характера скрываются важные тезисы. Во-первых, художника обвиняют в создании порнографии и фактически требуют самоцензуры – чтобы он самостоятельно вписывал свои проекты в идеологию той или иной выставочной площадки, что, на мой взгляд, не допустимо. Во-вторых, закрывают выставку, прикрываясь словами о порнографии, хотя никакой официальной экспертизы проведено не было, да и вряд ли будет. В-третьих, само закрытие выставки, на мой взгляд, должно вызвать негодование – не только у художников, но и у кураторов – бывших, настоящих и будущих. И хотя в защиту политики ВЗ было сказано немало слов в духе «в Европе свастику точно бы запретили», мне хочется напомнить про чудесный фильм Рубена Эстлунда «Добровольно-принудительно», официально номинированный от Швеции на «Оскар», в одной из последних сцен которого один из героев засунул себе в задницу шведский же флаг. – Е. И.
В Музее Востока показывают работы Виктора Пивоварова, датированные в основном 2005 годом, – не новые, но и не те, что признаны классикой московского концептуализма. В одном зале – свитки про безысходность (не очень удачные, потому что уж слишком очевидные и декоративные), в двух других – рисунки с лисами и альбом «Лисы и праздники». Все вместе складывается в ощущение определенной пивоваровской мифологии, в которой обыденность прирастает мистическим и одновременно ироничным. Похожим образом действуют и более ранние работы Пивоварова, его альбомы и графические серии, и, например, «Школа для дураков» Саши Соколова, но, датированные 2005-м , эти работы будто теряют собственный контекст – контекст советского быта. В одной из экспликаций в Музее Востока говорится о том, что именно атмосферу коммунальной квартиры хотел создать куратор, но зачем, когда те же «Лисы и праздники» были сделаны уже в совершенно других условиях. Отсутствие контекста лишает эти работы актуальности и действенности, одновременно добавляя декоративности. Та же проблема, на самом деле, постигла практически всех художников первого поколения московского романтического. Но, в отличие от того же Кабакова, Пивоваров, хотя бы не стремится к слепым масштабу и амбициозности, а продолжает создавать тихие и спокойные и потому куда более человечные вещи. – Е. И.
Культ Тимура Новикова, чьи работы приветствуют в своих стенах и Эрмитаж, и Русский музей, и частные галереи, в конце концов, поддержала и Академия художеств – самая консервативная институция петербургского мира искусства. Тимур наш, – декларирует Академия, размещая его текстильные и бумажные коллажи позднего неоклассического периода в длинной полуциркульной галерее Отдела слепков среди пыльных гипсовых копий скульптур, рельефов и капителей. Копии среди копий – это соседство напрашивалось давно. Фоторепродукции скульптур (преимущественно античных, но есть и антикизирующая советская), фотоколлажи с Оскаром Уайльдом, камеи – в парчовом, бархатном, шелковом обрамлении или на бумажном фоне в духе паттернов Уильяма Морриса – ненавязчиво разбросаны по залам. Иногда они напрямую рифмуются со своими гипсовыми соседями – здесь Афродита, и тут Афродита, иногда вовлекаются в чуть более тонкую игру: «тряпочки» то выступают драпировками для раннеклассических обнаженных юношей, то элементами интерьера римской матроны, а иногда расположены как будто бы совсем произвольно. Часть материалов представлена традиционным мемориально-музейным способом – в деревянных витринах за стеклом, как, например, оформленные в рамки фотоотпечатки Уайльда с его любовником Бози, которые в нынешних условиях вполне могли бы сойти за пропаганду. Но нет – новиковская эклектика подергивается академической пылью, все вместе выглядит гармонично и беспроблемно, будто в склепе. – Анастасия Каркачева
Это вторая персональная выставка Олега Фролова на «Электрозаводе» (первая – «Стартап» – состоялась в прошлом году), где он продолжает высмеивать спектакулярность современной экономики, выстраивая собственные к ней декорации. На этот раз в центре его внимания – беспрерывное движение, в котором находимся все мы, и места, это движение администрирующие. Кураторский текст умело адаптирует язык рекламы, гарантируя исчерпывающие ответы «на самые сложные вопросы, встающие перед физическими телами». На выставке под бодрую музыку, которая несется из колонок в форме лого Фейсбука (привет Recycle), зритель, пританцовывая, оказывается перед тремя деревянными смайлами, вместо носа – бутылка, носок, пластиковая крыса; большой картонной фигурой с тележкой, нагруженной мешочками с долларами, позади те же крысы грызутся за один из мешочков; двумя мобилями (привет «Ленину и Колдеру» Сокова) с фигурками самолетов, машин и поездов. Это, по замыслу автора, и есть иллюстрация лживого оптимизма современной экономики и иллюзорности ее обещаний безграничного роста для всех и каждого. – Яна Юхалова
Куратор Мария Котлячкова собрала шестерых шведских авторов, которые работают с темой идентичности. Не все из них родились в Швеции, но это только больше проблематизирует их работы, обостряет конфликт внешнего и внутреннего. Сантьяго Мостюн, Ирис Смедс, Линнея Хёберг, Марте Эдварда Тидслевольд, Паула Урбано, Хедда Виу – каждый в своем медиуме совершает перформанс своего социального статуса. Подпольная татуировщица, оракул, безработная актриса, рок-звезда, обеспеченная жительница Стокгольма… Выставка в галерее – это своего рода коллективный акт репрезентации реальной или заимствованной идентичности. Пришедший зритель ищет в работах «шведскость», нечто объединяющее художников этой страны. Будучи носителями разных культур, языков и менталитетов, оказавшись в одно время в одном месте, все шестеро говорят о своей разности и похожести одновременно, но каждый акцентирует внимание на одной из сторон общей проблемы. Швеция сегодня – территория слияния множества национальностей, ментальностей, идентичностей. Говорить о каком-то одном образе или сценарии «шведскости» невозможно, так, выставка становится художественным макетом, репрезентующим разные грани одной страны. – Л. М.
Фото: Александр Ануфриев, Анна Быкова, Михаил Григорьев, Елена Ищенко, Анастасия Каркачева, Лизавета Матвеева, Иван Карпов, Федор Шклярук, Яна Юхалова
The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.
Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.
[…] Игоря Самолета в выставочном зале «Богородское» мы уже писали. Бывшие кураторы ВЗ Алина Глазун и Александр Журавлев […]
[…] – последние дипломные проекты, которые уже были инсталлированы в апреле в «Ударнике». Тогда художники объединили свои работы на волне […]
[…] примера можно привести совсем не удачную выставку «Цветные фигуры» в Лаборадории «Интимное место» в этом же 2015 году. В представленных там работах […]
[…] невольно вспоминается другая выставка «родченок» – «Что говорить когда нечего говорить». Так поразительным образом оказывается, что выставка […]
[…] вспоминается другая выставка «родченок» – «Что говорить когда нечего говорить». Так поразительным образом оказывается, что […]