Открытия недели: 14–20 декабря

627        2       

Дмитрий Фёдоров Party and Play. Москва, IssMag, 14–17 декабря

Выставка Димы Фёдорова, выпускника Школы Родченко мастерской Сергея Браткова, в российском контексте выглядит круто и неожиданно – и эстетически, и тематически. Серия рисунков Party and Play отсылает к нормальной, но почти полностью отсутствующей в нашем контексте квир-эстетике, в которой наивное и любительское сопрягаются с художническим профессионализмом, а обаяние – со злостью (вспомнить хотя бы слоган, ставший символом освобождения гей-сообщества в 70-е, – I am your worst fear. I am your best fantasy).

Тематически рисунки Фёдорова в большинстве случаев связаны с реальностью квир-комьюнити. Party and play – практика занятия сексом под наркотиками (получившая такое название именно в гей-сообществе); гей-образы, выхваченные из интернета (pirate princess pickle bunny); Тесак; отсутствие возможности сближения с религиозным («God hates fags?», крестовые композиции некоторых рисунков); ледибои; queer-body; гомофобия; песня Глории Гейнор I will survive, ставшая международным гей-гимном. Каждый из этих рисунков говорит о некой гендерной идентичности и одновременно – невозможности ее выражения (это подчеркивается и тем, что работы сделаны на оборотных сторонах выставочных афиш, то есть фактически говорят о скрытом). Личные на первый взгляд, эти работы постепенно раскрываются в социальном плане – как укор не только непринимающему и отчуждающему обществу, но и самому квир-комьюнити, которое ничего не сделало за последние 15–20 лет. Проглоти свою честь – swallow your pride.

Тем круче выглядит выставка Фёдорова: он срывает афиши, предъявляя это скрытое, заявляя о своей идентичности в контексте современного российского искусства, где раньше подобными вещами занимался разве что Владик Монро, образы которого при этом трактовали скорее в ракурсе эпатажа, нежели изменчивости и гибкости гендерной идентичности. Квир почти никак не представлена (в отличие, например, от феминистского сообщества, которое довольно активно заявляет о себе именно в искусстве), и тем важнее выглядят те редкие художники, которые пытаются развивать проблемы квир-теории и эстетики в нашем контексте. – Е. И.

«Коллективное сознательное. Диалоги с классикой», куратор Диана Мачулина. Москва, ЦСИ «Винзавод», Цех Красного, 17 декабря – 31 января

Участники выставки – стипендиаты Министерства культуры по программе поддержки молодых деятелей культуры в регионах России, куратор – Диана Мачулина, тема – диалоги с классикой. Такое сочетание одновременно вызывает интерес и настораживает: какие работы делают авторы, которых на получение этой стипендии выдвигали отделения Творческого Союза художников в регионах? И как в ряды неизвестных участников из разных городов России затесались Иван Горшков, Ирина Дрозд, Владимир Логутов (работы которого, кстати, из той же серии «Встречи» показывают напротив в галерее Regina) и Иван Плющ? Если не брать в расчет последних, то остаются почти неизвестные в Москве художники из самых разных городов России, многие из которых никак не вовлечены в современный художественный процесс, вроде Уфы, Томска или Улан-Удэ.

В кураторском тексте Диана Мачулина, которая работала со стипендиатами и не могла выбирать художников сама, пишет, что между участниками почти нет общего. Мне показалось, что это общее – налицо, и оно пугает. Это консервативность и традиционность, которая проявляется в выборе – техник, тем, их развития. Взять хотя бы тот факт, что большинство работ – это станковая живопись, так или иначе отсылающая к реалистической традиции. Александр Чурсин из Краснодара пишет сцены из жизни гангста, Наталья Юдина – складки постельного белья, в ностальгических картинах Александра Грекова (Пермь) – возможно, против воли автора, мечтающего о возрождении СССР, – проявляется ощущение вязкой местной истории, в которой нет прошлого и будущего, а есть застывшее «сейчас». Людмила Баронина из Краснодара делает линогравюры по мотивам «Теллурии» Владимира Сорокина, напоминающие иконы-жития и лубок – идеальная форма для воплощения нового Средневековья, Алёна Савельева из Уфы также обращается к иконографии, изображая исключенных, «ненормальных» как православных мучеников. Еще одна художница из Уфы, Алина Халитова вышивает на войлоке мальчика-партизана, голого, в берете со звездой, героизируя его и глорифицируя тему войны. Нельзя сказать, что эти работы очень плохи или не современны, нет; здесь нет и так называемого «творчества», пейзажей с берёзами или реалистических портретов, каждый из авторов обращается к выбранному методу вполне осознанно, а за каждой работой – видна позиция.

Да, тема была заявлена заранее – диалоги с классикой – и большинство художников работали именно с ней. Но вопрос вызывает именно эта трактовка «классики», которая обязательно сопрягается с реализмом, с иконописью и (совсем слабо) с авангардом. Только у Логутова, который выбивается из общего фона, наверно, сильнее всего, обнаруживаются отсылки к концептуализму и абстрактному экспрессионизму – самым мощным течениям в послевоенном искусстве. Мачулина пишет о том, что художественное сообщество «отфильтровывает» подобные процессы, не желая их замечать, но от этого они не перестают проходить. Да, эти процессы происходят и, возможно, несколько лет назад такая выставка действительно могла бы выглядеть неожиданно и открывать глаза, но в контексте, когда лишь в этом году открылось четыре (или больше) экспозиции, посвященных именно реалистической традиции в современном искусстве, кажется, что консервативность даже в современном искусстве становится доминантой. И ладно в «Русском музее» показывают Беляева-Гинтовта, но ведь здесь, на «Винзаводе», претендуют на описание молодого поколения. И это пугает.

Именно поэтому «Коллективное сознательное» лишь подчеркивает глубинные проблемы, которые уже набили оскомину, но которые, кажется, нужно продолжать проговаривать: почти полное отсутствие инфраструктуры, которую, в отсутствие государственной инициативы, приходится создавать самим художникам; разрыв с традицией, тянувшейся через различные творческие объединения от авангарда к нонконформистам-шестидесятникам; присвоение этой традиции консервативными институтами вроде косных местных отделений Союза художников; нехватка нормального образования (и не только в сфере искусства, а вообще), которая вынуждает уезжать из нестоличных городов – просто чтобы быть тем, кем хочешь; разобщенность художников в регионах, которая часто не позволяет создавать среду. Разобщенность, возможно, даже важнее остальных: и КИСИ (к кругу Института принадлежат два художника, представленных на выставке, – Людмила Баронина и Александр Чурсин), и ВЦСИ были созданы группами художников именно как места консолидации местного художественного сообщества, они обеспечили платформу для обсуждения, для диалога и спора, для самообразования, фактически заменив собой отсутствующую инфраструктуру. – Е. И.

Аня Ротаенко, Саша Мороз и Виктор Коханюков «Подозреваемые». Воронеж, Воронежский центр современного искусства, 18 декабря 

Выставка «Подозреваемые» (два зала с фотографиями, графикой, видео и найденными объектами) – результат наблюдения и художественного осмысления городского пространства. Экспозиция объединила проекты Ани Ротаенко, Саши Мороз и Виктора Коханюкова. Общая тема, объединяющая работы мало похожих друг на друга авторов, – это статус художника, который в ходе рефлексии из наблюдателя превращается в «подозреваемого», становится субъектом собственных размышлений. Результаты поисков сближают художественные практики с социологией: за кадром остается (но вполне улавливается) исследование городской среды, которая в работах художников превращается в отдельный самостоятельный мир.

У входа в большой зал документация перфоманса Ани Ротаенко – слайды с фото, запечатлевших, как человек с тряпичной куклой (у куклы – лицо и одежда художницы, и вся она своеобразное альтер эго автора) перемещается по городу, как он попадает в разные ситуации и как реагируют на это прохожие. Феминистичный проект ставит вопрос о женщине как личности, исследует реакции, провоцируя ситуации, когда «что-то играет во что-то». Рядом – манекен в строительной сетке, непонятный, непредсказуемый и из-за этого подозрительный. В том же зале – ряды карт на стене (часть изображают городские объекты, другие – повернуты к зрителю «рубашкой»), «вечный пасьянс», в котором художник, как и человек в городской среде, не знает, какой объект откроет завтра. Здесь художница изображает московские объекты, которые «выпали из цепочки человеческой деятельности и остались на улице». Именно здесь поднимается и главный вопрос выставки – вопрос о художнике в городе: когда он останавливается на улице, наблюдая за объектами и начинает рефлексировать, он тоже становится подозреваемым. Выражая свою позицию, становясь активистом, художник, по мысли авторов, сам превращается в подозреваемого: он не может ничего сказать, может лишь показать результаты своих наблюдений за действительностью.

Тема активизма проскальзывает и в работе Виктора Коханюкова – псевдорекламном видео, в котором автор предлагает зрителям приобрести цветы, находящиеся в российских полицейских участках, выбрав побег в горшке из представленной галереи. Цветы здесь – одновременно и символ мирного протеста, и гротеск. «В то время как одни выходили митинговать на улице, другие ездили в Ашан, покупая товары для своего комфорта», – говорит художник и задается вопросом: можно ли с помощью современных средств потребления выразить свой протест? Можно ли его купить?

Работа Саши Мороз – серия городских фото, ключевым объектом которых становится желтая газовая труба. Труба лишена эстетики, но в то же время она становится самостоятельным урбанистическим субъектом. Неподвластная никому, кроме газовиков, она входит в эстетическое пространства человека и сама начинает действовать, как микрообъект «влияет на структуру целого». В соседнем зале – «Глоссарий» того же автора. Это небольшого формата фотографии фрагментов городской среды – улица, кусочек кирпичной кладки, здание, — которые иллюстрируют различные термины, часть исследовательского цикла о многослойности пространства и несвязанности слоев, которые вступают в дискуссию или даже конфликт. – Софья Успенская

Александр Образумов «Содержание конфиденциально». Москва, IssMag, 19 декабря

Выставка Александра Образумова, организованная как единая целостная инсталляция, состоит из предметов повседневного набора офисного работника. На стенах развешаны плакаты, таблицы, беджики и подобия постеров-мотиваторов. Стол в углу заставлен канцелярскими принадлежностями и девайсами, модными среди «офисного планктона» (определенного дизайна телефонные чехлы, смартфоны и пр.). Вся эта утварь казалась бы банальной и привычной, если бы не претерпела с подачи Образумова ряд почти сюрреальных трансформаций. Предметы на столах «размножены» и выставлены с навязчивой последовательностью. Девайсы оказываются абстрактными нефункциональными полиуретановыми слепками с «оригиналов». Жалюзи, висящее над столом, немного погнуто, и из-за его створок на зрителя смотрит глаз, выложенный из хлопьев, залитых красной краской. Степлер плавает в дозаторе с жидким мылом, а из кондиционера «вылезает» синяя бумага с блестками. Это пространство напоминает не модель офиса, а комнату, где исполняют магические обряды.

Работа в офисе крупной фирмы или компании и впрямь связана с соблюдением большого количества формальных процедур, подчас напоминающих ритуалы, исполняемые всеми участниками сложившейся группы (их обсуждения проходят на специальных форумах – распечатки дискуссий висят на стенах рядом с экспонатами). Образумов выворачивает их наизнанку и превращает атрибуты корпоративного имиджа и поведения в набор иррациональных действий, объяснить которые можно, разве что обратившись к магии. Для современного человека время, проводимое на работе, оказывается важнее, чем время, затрачиваемое на себя, и «профессионализация» личной жизни, согласно Алексею Юрчаку, становится необходимым условием построения карьеры. «Человек корпоративный» оказывается тотальной моделью, структурирующей жизнь индивида во всей ее совокупности – от выбора хобби и досуга до моделей гендерной самоидентификации, которая, как показала Рейвин Коннелл, является первичной матрицей общения с миром во всех его проявлениях. Идеал «правильного» офисного работника сегодня заметно размыт и потеснен когнитивным капитализмом и креативной экономикой. Однако и здесь, как выясняется на поверку, остается место для невидимого (а во многих случаях и видимого) глаза и магических ритуалов, пущенных в действие мотором, который заводит пресловутая невидимая рука. – Валерий Леденёв

«Тольяттинизмы», кураторы Сергей Баландин и Александра Щербина. Тольятти, Тольяттинский художественный музей, 19 декабря – 30 января

Выставка «Тольяттинизмы», организованная художником и критиком Сергеем Баландиным и руководителем Отдела современного искусства ТХМ Александрой Щербиной, экспериментальна по сути и рефлексивна по содержанию. Эксперимент заключался, наверное, в первой осознанной коллаборации жителей автограда и творческой ячейки из художников, урбанистов и философов на поле современного искусства.

По утверждению Сергея Баландина медиа как конечная форма произведения в «Тольяттинизмах» отсутствует – продуктами выставки нельзя назвать ни фотографию, ни инсталляцию, ни видеоарт. В первую очередь это – череда встреч, исследований и интервенций в попытке нащупать формальную, символическую, автобиографическую идентичность города.

Для не-тольяттинца подобные эксперименты, пусть местами наивные, вскрывают «болевые точки» города: вот любовно-ненавистные отношения с типовой панельной застройкой и эволюция функции «плитки», от защиты бетонных панелей до коллекционных и игровых артефактов (проект «Клеточная память» Екатерина Орлова, Виктория Калинина, Александра Щербина); а вот ревизия мусорного бака у остановки «Энергетическая» при производственных корпусах, с неизбежной находкой мини-бара из портвейна «777», «клюковки» и «беленькой» (проект урбаниста Михаила Солодилова); вот – самодельные объявления с адресами всех угловых «Пятёрочек» Автозаводского района – именно они выполняют роль локусов, мест встречи и пространственной идентификации горожан (проект «Угол Пятёрочки» Маргарита Балена, Ирина Малышева, Мария Русских).

Нашлось место на выставке и городской мифологизации: коллективные воспоминания, легенды и фрустрации породили местную команду супергероев: Лада-Мэна, Тотти, Анона, Ска-Чка, Человека-Палатку и прочих (проект «Чисто тольяттинские супергерои», Руслан Валиулов, Дмитрий Червозёров, Надежда Дорофеева, Дмитрий Лукьянов, Анастасия Никуленко). А романтическая ревизия итальянского имени города, предпринятая миланцем Марко Резидори приобрела форму аудио-спектакля с Пальмиро Тольятти, антифашистом и лидером итальянской компартии, и Франко Альбертоне, переехавшим в Тольятти в 1971 году для работы над заводом ВАЗ-ФИАТ.

Как оказалось, город с современной историей, насчитывающей всего 50 лет, образец хрущёвского и панельного строительства, моногород с умирающей промышленностью – равно благодатная почва для художественно рефлексии, как и любой другой город России, а первые проекты, пытающиеся взять критическую дистанцию от среды, – маленькие, но важные шаги. – Анастасия Альбокринова

Фотографии: Елена Ищенко, Софья Ярцева, Валерий Леденёв, Анастасия Альбокринова