Сквозь строй вещей

1 414        0       

Полина Заславская. Из серии "Утварь 365"

Кастрюля — терка — сковорода — кастрюля... Эти рисунки-сообщения стали появляться в «Фейсбуке» питерской художницы Полины Заславской весной 2013 года. Они регулярно всплывали в ряби френдленты, как бутылки с запиской с необитаемого острова или как сигналы, вроде азбуки Морзе, с терпящего бедствие судна, которые надо сложить в слова и предложения. Тонул ли корабль, разбивалась ли лодка, было неясно, но о пронзительном кухонном одиночестве сообщал каждый заброшенный посреди пустого листа предмет утвари. Был ли это призыв спешить на помощь, мыть, чистить, спасать от одичания посуду, человека? Или это был способ отсчитывать дни, делая зарубки на стволе времени, или попытка увидеть в вещи товарища-Пятницу?

В своем видео «Семиотика кухни» 1975 года Марта Рослер предлагает алфавит из кухонной утвари и типичных действий домохозяйки. Начиная с довольно обыденной демонстрации вещей и жестов, которыми мать могла бы обучать дочь стряпне (A — аprin, B — bowl, C — Chopper, etc.), она постепенно переходит всё к большей и большей агрессии, открывая в кухонной утвари потенциал холодного оружия. Орудия гендерного угнетения могут быть переобозначены и перекодированы, они могут стать единицами языка освобождения, как бы в шутку говорит нам Рослер.

Пожалуй, говорить о кухонной эксплуатации женщины (как и в общем цепляться за бинарную оппозицию гендерных ролей) в богемных кругах в сегодняшнем российском мегаполисе было бы, наверно, не самым актуальным. Но попытка выстроить знаковую систему из знакомых каждому с детства предметов быта может содержать заряд эмансипации для её создателя или для пользующегося этой системой независимо от половой самоидентификации. Например, известен случай, когда на обратной стороне дна сковородок, которыми торговала компания «Мануфранс», рабочие вместо логотипа отлили лозунг «Справедливость! Свобода! Трудоустройство! Солидарность!». Или другой случай: оглушительный шум жестяной посуды, который издавали высунувшиеся из окон, вышедшие на балконы и крыши жительницы Стамбула в 2013 году, стал настоящей симфонией сопротивления, интуитивно наследуя традиции Арсения Аврамова.

Полина Заславская. Из серии «Утварь 365″. 2013–2016

Полина Заславская. Из серии «Утварь 365″. 2013–2016

.

«Биография вещи имеет совершенно исключительную ёмкость для включения в нее человеческого материала <…> конвейер, по которому движется вещь, имеет людей по обе свои стороны. Это продольное сечение людской массы есть классовое сечение <…> Итак, не человек-одиночка, идущий сквозь строй вещей, а вещь, проходящая сквозь строй людей…», — такой перенос фокуса с персонажа классического романа на объект предлагал в 1928 году Сергей Третьяков.

Предметы утвари, которые изображает Полина, это в основном покорёженные временем артефакты советской массовой продукции. Выпускаемая в невероятных количествах, она была призвана облегчить быт и освободить женщину от цепей кухонного рабства. Но неказистая, как и сама советская работница и домохозяйка, она подвергалась двойной и даже тройной эксплуатации: использовалась не только на кухне, пережила смену режимов, крушение надежд, воздействие агрессивной среды новых бытовых химикатов.

Товарищ-вещь, по мысли конструктивистов, должна была стать не только материальным воплощением нового быта, но и, возможно, первым настоящим «честным» предметом, чья истинная природа — материал— выражена в правильно найденной форме «инженером вещи» (А. Родченко). Этот предмет был призван не манипулировать, обещая уют или что-то еще, а быть самим собой, добросовестно трудиться и выполнять свою функцию, освободившись от лишнего декора. В этом смысле советская тарелка или сковорода — самая тарелочная тарелка или сковородная сковорода в мире. Практически каждый рисунок серии «Утварь 365» — это портрет персонажа-типажа. Эмалированная тетя-кастрюля, производство которых поставили на поток в 1929 году, ещё заряжена оптимизмом социалистического строительства. Её форма не содержит ничего, кроме искреннего желания быть кастрюлей на честь и совесть, созидая тем самым гендерно и социально справедливое общество. Но позже, может быть, в 1970-х или 80-х, что-то меняется, и на её боку появляется нашлёпка с пошленькими мещанскими цветочками, которые потом растворятся в абстрактном рисунке въевшейся намертво грязи и копоти. И вот она выглядит неказистой замарашкой рядом с сияющей импортной поварёшкой, а некий вроде бы не столь уж старый эксцентричный чайник потерял свою и нахлобучил крышку какого-то бидона или горшка на фоне страниц «Московского дневника» Вальтера Беньямина, наверняка встречавшего в разгар НЭПа с подобные синкретические объекты.

Полина Заславская. Из серии "Утварь 365". 2013–2016

Подобно многим пережившим брежневский застой, перестройку и лихие 90-е, персонажи «Утвари 365» выглядят во многом разочарованными и предпочитают обособленный лист коммунальному натюрморту. Изредка объекты оказываются вместе или какая-нибудь сковородка чуть не становится ареной семейного скандала или примирения, но обрывочные реплики повисают на белом фоне без ответа или мало соотносятся друг с другом. Тем не менее, Полине Заславской удается маркировать кухню как пространство политическое. Важно заметить, что в отсутствие развитого арт-рынка, грантовой системы поддержки и большого спектра возможностей профессионализации интеллигенции предыдущего поколения, традиция неофициальной кухонной культуры так и не изжила себя в Петербурге. Для многих художников, теоретиков, литераторов, родившихся в 80-е и даже 90-е кухня по-прежнему продолжает оставаться местом работы, встреч, дискуссий и веселья — из-за отсутствия мастерских и возможности собираться в кафе. Но предприятие Полины — это не интериоризация общественного в частное пространство, а классическое феминистское понимание личного как политического.

В апреле 2011 года она вместе с единомышленниками инициировала празднование Международного дня протечки: что-то вроде фестиваля и выставки во дворе собственного дома для его жильцов, пострадавших от ежегодной зимней напасти живущих в центре петербуржцев — пробоин кровли. Многие привыкли к ежегодному появлению абстрактной живописи ржавчиной на потолке и обвалу штукатурки, немногим удавалось добиться компенсации на ремонт от ЖКХ. Не отказываясь от эстетического наслаждения от внезапного декора и одновременно пытаясь решить проблему, Полина запечатлела протечки в акварельных работах, которые экспонировала во дворе. Выставка, небольшой веганский фуршет и концерт уличных музыкантов должны были послужить консолидации соседей в нелегкой бюрократической борьбе за справедливость.

Полина Заславская. Протечки. 2011

Примерно спустя год после начала серии «Утварь 365», весной 2014-го в ней начинают появляться тушки птиц и рыб. Сцены насилия, обычно ограниченные рамкой телеэкрана, выплескиваются на кухонный стол, проникают в посуду, в пищу — в каждого, кто ест и живёт. Привычные продукты питания вдруг предстают тем, чем они по сути являются — обрубками и выпотрошенными трупами. Обезглавленная курица с неожиданно нежной подписью «курочка моя», другая курица раздвинувшая ноги и демонстрирующая кровавые внутренности в эксгибиционистом упоении, курица со спущенной кожей и разрезанной грудью, уверяющая: Nothing Personal («Ничего личного»), шмат мяса на бледной фарфоровой тарелке и над ним разноцветные детские буквы: «Война, бля».

Изображения сцен насилия и мёртвых тел традиционны для европейской живописи. Как правило, они легитимированы религиозным или мифологическим сюжетом, либо, как в случае с нидерландским жанром «Уроков анатомии», связаны с мировоззрением эпохи Просвещения и ростом престижа гильдий врачей — заказчиков этих групповых портретов со вскрытым трупом. Но есть случаи особой заворожённости образами насилия — попыток посмотреть на него напрямую, граничащих с невозможностью отвести глаза. Так Хусепе Рибера, Спаньолетто, ходил делать наброски пыток Инквизиции в Неаполе, оставив огромный архив рисунков — почти судебных свидетельств изощренных зверств 17 века. О галлюцинаторном безумии насилия кричат офорты Гойи. Параллельно со «Снятиями с креста» и «Уроками анатомии» на протяжении нескольких лет Рембрандт писал распятые в мясных лавках бычьи и свиные туши. В 20-х годах 20 века многочисленные реплики на них создаст в Париже так и не привыкший к отсутствию голода Хаим Сутин. Его туши, увиденные вожделеющими глазами вчерашнего нищеброда, говорят о диалектике убийства и выживания. Эти полотна сложно классифицировать по жанру. Это слишком буквально nature morte, чтобы быть натюрмортом. Это портрет вывернутого объекта, который недавно был живым существом, но оно должно было быть убито и освежевано догола и непристойно, с брызгами разворочено прямо в глаза зрителю. Похожая непристойная эротическая чувственность насилия поражает в нежных по технике акварелях Полины Заславской. Не прикрытый ни оправданием голода, ни Просвещения, ни христианской ценностью страдания, бытовой садизм предстает перед нами в абсолютно голом виде всепроникающей обыденности. Отрезанные груди, содранная кожа, вспоротые животы, отсеченные конечности лишаются религиозной, мифологической или моралистской поддержки и в своей откровенной наготе превращают ошарашенную товарища-вещь в соучастницу, свидетельницу или орудие пытки, не прекращающейся даже после наступления смерти.

Было бы ошибкой увидеть в этих работах пропаганду вегетарианства или проповедь за права животных. И посуда, и тушки антропоморфны. Они марионетки художницы в спектакле о замкнутом круге человеческой жестокости, таящейся даже в работе, пище, сексе, любви.

.

.

Полина Заславская. Из серии «Утварь 365″. 2013–2016

И всё же работы Полины Заславской далеки от ламентаций и пессимизма. На протяжении почти всей своей активисткой и художественной жизни (эти её грани часто оказываются неразделимы) она участвовала в группах и объединениях, повестка которых не ограничивалась чистой эстетикой. С конца 2000-х это была группа «Верхотура и друзья», которая снимала видео, устраивала уличные акции на злобу дня, занималась поддержкой арестованных художников, снимала альтернативные новогодние обращения. Пожалуй, больше всего она запомнилась питерцам участием в создании монументального граффити на Невском проспекте 4 ноября 2010 года. Оно изображало имперский флаг и стыдливо оглядывающегося бритоголового юношу. Надпись на имперке гласила: «Нацисты едят шаверму тайком» и вошла в городской фольклор.

В недолгие годы коммерческого бума современного искусства Полина отказывалась от участия в выставках, предпочитая заниматься вылазками, акциями и снимать видео, которые потом выкладывались в открытый доступ. «Утварь 365» — можно назвать исключением: по сути, это первая персональная выставка Полины. Но многие работы из этой серии демонстрировались в коллективных проектах, например, на выставке «А как же любовь?», организованной Полиной вместе с Анной Терешкиной и Анастасией Вепревой — кураторско-художественным коллективом «Феминистские мастерские им. Люси Липпард». Сейчас Полина совместно с Дарьей Воруйубиваевой, Машей Годованной, Наташей Счастневой и другими активно участвует в квир-феменистской арт-аффинити группе «Нежелательная организация» и входит в арт-группу «Эсфирь Шуб» вместе с Константином Шавловским. Её деятельность — художницы, куратора или активистки, — уклоняется от чёткого рыночного брендирования и оказывается направлена на расширение поля квир и феминистского и феминистского искусства в Санкт-Петербурге.

Полина Заславская. Кухня. 2014