Открытия недели: 6–12 февраля

1 072        0       

1 072        0       

Текст и фото: Анастасия Каркачева

Выставка Аси Маракулиной выстраивает свой словарь, свой календарь, свою систему топосов и практик. В этом словаре антоним слову «письмо» — «комната». Следуя ритуалу, письмо нужно прожечь, чтобы посредством огня «впитать, запомнить и спрятать» звучащий в нем голос. Клубни картофеля причудливой формы не идут в пищу. От плохого можно уберечься, закрыв окно знаком солнца или вышитой шторой-защитником. Мир полон простых вещей: окно, свет, дерево, саженец, лужа, дверной проем, облако, тень. Кроме них есть еще те, которые невозможно поименовать, но которым Ася находит графическую формулу наравне с объектами эмпирического мира. Здесь уравнен мир внешний и мир внутренний, объекты обоих миров равно воспринимаемы — и с равным успехом могут быть представлены схематически.

Для такой задачи вышивка — как нельзя лучше подходящая техника. Толщина линии задана толщиной нити и неизменна. Швейная машинка позволяет делать ровную строчку стежков одинаковой длины. Вышитые «схемы» (или, точнее сказать, «схемы-образы») нейтральны и холодны, но сохраняют связь с миром магического мышления благодаря говорящей материальности медиума. В колебании между когнитивным и чувственным и разворачивается Асина работа.

«Схема-образ» — термин, введенный Мартином Хайдеггером для объяснения, посредством чего в воображении понятие приобретает чувственно воспринимаемый образ. И наоборот — посредством чего многообразные эмпирически созерцаемые образы идентифицируются рассудком как соответствующие некому понятию[1]Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики. §21.. Когда Ася Маракулина минимальными средствами, достаточными для бесспорного узнавания предмета, показывает окно, дерево, дождь, свет, она оперирует схемами-образами, вскрывая процесс воображения/восприятия. Эта же операция затрагивает и объекты внутреннего, мыслительного мира, столь же реального в этих работах и столь же условного, как и мир внешний.

Наиболее ярко это проявляется в центральной серии работ выставки — восьми вышивках-коллажах на текстиле, представляющих фронтальную перспективу комнат разного назначения: «Комната для игр», «Комната проекций», «Комната сомнений», «Комната прощаний» и др. По ряду признаков «комнаты» опознаются как залы галереи или музея: сквозной вход-выход, софиты, экспозиционные тумбы. Однако то, что экспонируется в них, ни на что не похоже. Кривые линии и условные вспышки, рассеянные группы штрихов и прямолинейные конструкции существуют в этих пространствах на тех же правах, что окно, стол или лампа. Все пространство принадлежит скорее миру психическому или когнитивному, в котором ни на что не похожие объекты — это застывшие следы, схемы-образы сознательных и бессознательных процессов, фантазмов, идей, тревог или воспоминаний. Некоторые из них имеют рамку и «действительно» «изображают» работы самой Аси, некоторые только маскируются. Бесстрастный медиум не допускает определенности, позволяя наслаждаться отсутствием принуждения к выбору: приводить одну и ту схему-образ к понятию двумерной графической работы, висящей на стене, или к понятию «пространства в пространстве» — например, кармана воспоминания или кротовой норы фантазии.

Важно, что это не обитаемые комнаты, а пространства, предназначенные для показа, то есть внутреннее в них упорядочено, сложено в определенную конфигурацию. И кроме того, это пространства перехода, промежуточные места. Вход и выход, пишет Ася в «ключах» к выставке, «мешает остановиться и принять все как есть». (Вос)принять все как есть — пофантазируем вслед за Хайдеггером и Кантом — не значит ли это воспринять «чисто», абсолютно, то есть воспринять что-то такое, что впервые образуется в самом этом вос-принятии[2]Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики. §19.? Похоже, что именно этот процесс вскрыт и проявлен в текстильных работах Аси Маракулиной сквозь наброшенное художницей покрывало схематизма. Ася — чуткий феноменолог. Ей удивительным образом удается выращивать из личных историй и практик совершенно универсальные вещи, избегая как сентиментальности или надрыва, так и безжизненности отвлеченных построений.

При поддержке Фонда Владимира Смирнова и Константина Сорокина

1 072        0       

Текст: Мария ЛаскинаФото: Виталий Староверов

Система исполнения наказания в российской государственной структуре далека от гуманистической. И, помимо низкого качества жизни в тюрьмах, в сети Интернет и СМИ публикуются статьи и интервью об издевательствах охранников над заключенными, которые, по словам правозащитников и самих бывших заключенных, происходят систематически. Впечатления от подобных видео-интервью и история Ильдара Дадина стали основой для выставки Алисы Йоффе.

По построению выставка представляет собой одновременно и цельную композицию, и три разных истории. Помимо тематики их связывает техника исполнения и масштаб — большой рисунок чёрным акрилом на белом фоне. Персонажи напоминают героев мрачной мультипликации с элементами техник из первобытной живописи. Во всех залах окна так или иначе скрыты, что создаёт замкнутость экспозиционной системы, по аналогии с тюремной. Персонажи не контактируют со зрителем или пространством, и для охранников, и для заключённых отсутствует видение будущего, они застыли в агонии. В большой комнате висит рисунок, выполненный на нескольких, соединённых булавками, белых простынях — иллюстрация рассказа одной из заключённых про «развлечение» надзирателей, под названием «Ласточка». Женщин заставляли бегать, согнувшись, с высоко поднятыми руками, при этом, если кто-нибудь из них падал, охранники немедленно начинали бить ту заключённую по ногам. На рисунке женщина будто танцует, подняв руки вверх над спиной. В верхнем левом углу повторяющийся в экспозиции символ власти и насилия – ноги в ботинках, похожих на армейские берцы. В нижнем правом углу существо, отдалённо напоминающее человека, с клыками и возмущенно поднятой дубинкой требует продолжения «танца». Увеличение количества частей тела на рисунке как способ отображения движения привносит в работы дикость, ощущение главенства животных инстинктов.

В одной из комнат, где концентрация изображений особенно велика, можно провести параллель с «театром жестокости» Антонена Арто в том смысле, что художница заставляет зрителя оказаться лицом к лицу с её впечатлением от рассказов людей, испытавших на себе то, что она изображает. Здесь понятие жестокости употребимо и в бытовом понимании, и в трактовке самого Арто как подчинение необходимости, направленное на разрушение индивидуальности.

Традиционная для человечества форма передачи информации — рисунок-история на стене — вписывается в контекст диалога о тюрьме, поскольку рисунок в тюремной жизни используется часто и крайне символичен, как, например, татуировки, поэтому он имеет большое значение для людей, бывших в местах лишения свободы. В интервью Алиса говорила, что для неё было важно сделать работы иконографичными, а не реалистическими, чтобы создать между зрителем и ситуацией достаточную дистанцию для однозначной этической оценки происходящего. Несмотря на большое количество репрезентируемого в СМИ насилия, выставка не выглядит как шоу, но она и не является диалогом. Это высказывание, дающее толчок к размышлению о тонкой грани между цивилизованностью и дикостью, личной и коллективной ответственности за происходящее вокруг нас.

1 072        0       

Текст: Лейли АслановаФото: Наташа Цупко

«Боль, ад и петух из волос: выставка ростовского современного искусства» — с таким заголовком вышла публикация Владимира Татарского на областном информационном портале о выставке HY OK в арт-центре MAKARONKA.

Почему боль? Почему ад? Почему петух?

HY OK — это обзорное шоу ростовских художников. Его намерение — сделать краткие заявления о капитальных, если так можно выразиться, проектах художников, которые в настоящее время находятся в производственном процессе. К примеру, уже в 2017 году планируется проведение персональных выставок Вадима Мурина и Ирины Грабковой. Грабкова — единственная представлена картиной 2013 года во многом из-за сентиментальности куратора, которая однажды ее представляла в рамках кратковременной акции «36 часов» и посчитала, что впечатляющий в своей трудоемкости пикселизированный имидж блондинки со следом поворота головы требует к себе большего внимания. Тем более, что первая выставка художницы из планируемых в 2017 году — дайджест проектов прошлых лет.

Возможно, под упомянутой в заголовке болью подразумевается страдание разочарованного зрителя, который выбрался на вернисаж в лютый мороз ростовской зимы и попал на разреженную экспозицию преимущественно абстрактных произведений. Действительно, даже сам куратор был сперва смущен малой концентрацией объектов искусства, но после открытия оценил тонизирующий эффект такого минималистичного решения в условиях региональных шоу со злоупотреблением шпалерной развеской. Наряду с критическими фотографиями в инстаграме, где масса зрителей поймана в кадр в будто бы пустом выставочном зале, звучало, мол, «жив еще ростовский андеграунд!». Ну ок.

Абстракциями на HY OK представлены Александр Селиванов, который больше известен как саунд-артист и является настоящими адептом американской школы живописи, и работающий в разных медиумах Олег Устинов. Первый показал живописные комбинации из монохромов и сизый квадрат, который на выставке срифмован с пикселями в портрете Грабковой, а Устинов работу «Без названия» из серии Trypophobia trips, что представляет из себя экран из баннерной ткани с отверстиями люверсов с хаотично нанесенными линиями — поднимает академические вопросы о модернисткой картине и структуре решетки. Кстати, нужно отметить осведомленность Татарского о разных проектах Устинова, в заметке он припоминает, что «абстракционист и провокатор» когда-то экспонировал обломок гипсокартона с брызгами спермы. Боюсь предположить, что тем самым автор заметки намекает, что на выставке «все тот же биоматериал». Ну ок.

За абстракцию принимали и картину Вадима Мурина из макрореалистической серии, где за изображением увеличенных в масштабе соринок на роговице глаза на втором плане он пишет фрагмент интерьера в белых тонах, который оказывается в поле зрения художника в момент создания картины.

С адом все понятно. За ад отвечает скульптура Маши Богораз — фантастический трехголовый пес, который устремлен в разрозненном движении и по замыслу художницы должен отсылать к басне Крылова «Лебедь, рак и щука». Но зрители узнали в нем Цербера — сторожа царства мертвых. С учетом того, что чудовище встречает на входе в экспозицию, то это на самом деле смешно. Ну ок.

Но петух – это возмутительно! Чёрная курица из натуральных волос, возвышающаяся на спицах, самый одиозный экспонат выставки HY OK, если верить последним постам по геолокации. Название сюрреалистического объекта, автор которого Елена Лапко, «Птеранофобия». Курица, которая боится собственных перьев и противится природе, меняя облик. Трагичный и смешной образ, который вызывает массу интерпретаций от «личной жертвы» до аллюзии на Луиз Буржуа, не это ли свидетельствует о состоятельности художественного произведения?!

Неожиданно аккуратная, без умышленных «пощечин общественному вкусу», выставка с легковесным названием HY OK — дружелюбное согласие художников на участие в ней — взбудоражила публику, вовлекла их в критические толки и обнаружила, что местные СМИ умеют живо реагировать.