27 марта — 2 апреля

1 088        3       

1 088    3   

Текст: Анастасия ВепреваФото: Анастасия Вепрева, предоставлено художницами

«Тотальная декорация-конференция» от коллектива художниц Ульяны Быченковой и Жанны Долговой сопровождалась показами фильма «ФИЛЬМ ПРАЗДНИК или ГОД КРАСНЫХ ДЖУЛЬЕТТ», обсуждением изданного художницами зина в рамках семинара по феминистскому письму и постоянным дополнением инсталляции.

Художницы предложили зрителю свой вариант автономного мира-утопии, построенный вокруг фигуры девочки-школьницы, живущей, как и положено, в пространстве собственного воображения и игры. Мир этот формально сгущен и кристаллизован, но в то же время концептуально разрежен и порист. Художницы вынимают элементы из памяти собственного детства («узко поколенческие», как скептично сказал один мужчина) и инкрустируют ими пространство детства вымышленного. Что если бы девочка росла не в атмосфере сексистских сказок и стереотипных принцесс, а среди добрых волшебниц типа Джудит Батлер, Юлии Кристевой, Кэти Акер и Донны Харауэй, постепенно переваривая их и включая в собственный опыт? «В кого бы она выросла?» — думаю я. «Как бы она играла?» — показывают художницы через любовно построенные кукольные домики, свадебные платьица и домашнее видео. На стенах — голубые пудели, фотографии, рисунки, старательный курсив и «объекты нехватки» — сборники наклеек, из которых все наклейки уже расклеены. Это «Праздник непослушания» не только потому, что бунтовать логично для подростка, это ещё и ретроспективный взгляд на истоки бунта, причем бунта специфически гендерного. Это праздник плохих, хаотичных и неаккуратных девочек, которые переприсваивают (поедают) доминантное маскулинное рацио, выблёвывая его гендерно окрашенным. Девочек, ещё не загнанных в стереотипные рамки, открытых и свободных. Они множат собственные неустойчивые концепции, которые неизбежно (само)разваливаются, но заодно и травмируют фаллическое в искусстве с его складностью, считываемостью и определенностью, порождая у некоторых зрителей серьезную тревогу, недоумение и желание с высоты своего статуса назвать это чем-то невнятным и инфантильным.

Позже, в декорации Праздника непослушания отлично вписывается дополнительная программа, организованная Ульяной Быченковой и Павлом Хайло, и ключевыми темами которой становятся отдых и труд, праздник и тоска, акселерация (ускорение) и прокрастинация (замедление).

29 марта Ольга Сосновская исполняет лекцию-перформанс, в которой она разбирает элементы праздничного/политического — от официальных салютов, рейвов в контексте войны и до фаеров в руках белорусских анархистов. Художница сразу же разводит понятия «зрелища» как пассивного наблюдения и «праздника» как коллективной игры и соучастия. Идея спектакулярного зрелища подвергается иронии через монотонно повторяемые и поэтому потенциально скучные компоненты — спецэффекты в слайдах, аттрактивные цвета, громкие биты, мерцание экрана. Однако звуки обрываются, множественные цитаты наслаиваются друг на друга, техника глючит, художница извиняется, получая на выходе не скуку от спектакулярности, но тревожный набор сломанных аттракционов. Идея зрелища здесь разрушается изнутри своими же элементами, выполненными не идеально и гладко (что как раз бы и вызывало скуку), но постоянно выбрасывающими зрителя из пассивного созерцания за счет обрыва и ошибки. Так, зритель, лишенный спокойного эмоционального вчувствования, неизбежно получает возможность анализировать контекстную информацию, соучаствуя ментально в общем процессе производства знания и обращая тем самым буржуазное зрелище в коллективный праздник.

Следующей частью, 1 апреля, стала так называемая «дискуссионная дискотека» ДИСКПРОСВЕТ. Формат был вдохновлен «Ночной дискотекой», проведенной в рамках Киевской биеннале 2015 года Ольгой Сосновской и Алексеем Борисёнко совместно с движением «Ночь». Темой ДИСКПРОСВЕТА (Непослушания) стала оппозиция «прокрастинация — акселерация» и проблема выбора одной из этих методик для успешного перехода в светлое будущее. Все докладчики чередовали свои тезисы с видео и музыкой, предлагая закрепить полученные знания в танце. Замедление сменяло ускорение в темноте Кукольного дома, делая серьезный дискуссионный формат более открытым, гибким и ироническим, где студенты Школы могли выступать наравне с профессиональными философами, читая сказки и разрушая привычную дистанцию докладчика и зрителя, превращая все происходящее в формат коллективной игры и праздника.

Здесь стоит ещё раз повториться насчет игры, которая, согласно исследователю культуры Йохану Хёйзинга, постоянно исключается и дискриминируется «серьёзным», хотя способна это «серьезное» в себя включить. Игра является обходным путем, возможно даже более действенным, нежели прямое завлечение яркими образами будущего, для достижения этого самого будущего. И это не просто конструирование утопии, это её практическое применение и проживание на микроуровне, по взаимному согласию, с четкими, установленными внутренними правилами, чем и занимается, на мой взгляд, коллектив Кукольного дома — эта маленькая боевая ячейка непослушания перед застывшим монолитным «серьезным».

1 088    3   

Текст: Мария ЛаскинаФото: Софья Успенская, Наталья Тимофеева

Выставка Николая Олейникова ретроспективна. В неё вошли работы, созданные художником за последние 10 лет; тематически она повторяет магистральные темы и проблематики его деятельности. Переплетение интимности и смерти, войны и секса — всего того, что составляет чувственную основу жизни. Название выставки — отсылка к совместной с Оксаной Тимофеевой работе. Она сделана в виде эпистолярного романа — переписка мёртвого солдата и его мёртвой невесты.

Самые ранние работы — 2007 года — созданы во время «политической спячки» в России. Два альбома с графикой — поэтапное описание техники быстрого отхода ко сну, отражающее нежелание народа участвовать в политической жизни своей страны. На противоположной стене развешаны рисунки, связанные с войной в Югославии. Гиены с человеческими телами дополнены надписями с кладбища сербского города Братунац. В 1993–1995 годах в нём и его окрестностях происходили массовые чистки сербов-мусульман.

Другой зал посвящён болезненной телесности, соединению эротического и ужасного. На разных объектах повторяется фото убитой Зои Космодемьянской. Несмотря на то, что мы видим её труп, он не перестаёт выглядеть эротично. Её изображения наклеены везде — на закрытых частями советской мебели окнах, учебниках по кардиологии, на других работах. В экспозиции угадывается большое количество рифм.

В третьем зале развешаны расшитые текстами простыни. Повествование на белье находится в поле сексуального и смерти. Так, например, на одной из них вышит текст «Последней песни» Мередит Монк — песни о том, что сделает в последний раз её умирающий возлюбленный.

Тема телесности, сексуальности и смерти табуирована в российском обществе. Она не переосмысляется, в ходе редких обсуждений имея статус обыденности или сакрального, низменного или страшного. Итогом отсутствия диалога становятся глубокие психологические травмы и расстройства, возникающие при встрече с этими темами и отклонениями от их стереотипного понимания в жизни. Николай Олейников — один из немногих художников в России, кто занимается ими постоянно. Каждый из дискурсов — глубочайший колодец, кладезь теоретических и чувственных переживаний. Находясь в одном месте, работы о сексуальности, войне, смерти, чувственности и интимности сливаются в бесконечную вакханалию, становясь сосредоточением всего запретного и одновременно теряя от перенасыщенности значений. Создается ощущение, что работ слишком много, им не хватает «воздуха». Возможно, экспозиционно выставка выиграла бы от уменьшения количества объектов или увеличения пространства. Однако, деревянные доски от советской мебели, ящики из письменного стола и простыни создают ауру домашнего, интимного, что вкупе с политическими контекстами в живую и на примере показывает зрителю, как можно сделать личное политическим.