Открытия года: 2018

1 150        0       

.

1 150        0       

Текст: Сергей Бабкин Фото: Ирина Горбачева

Рижская биеннале (RIBOCA) стала чуть ли не любимым проектом 2018 года среди моих знакомых москвичей. Конечно же, не зря: географическому масштабу проекта Катерины Грегос концептуальное и визуальное наполнение соответствует на всех этапах и во всех локациях. Вы только посмотрите на их список: бывшее здание биологического факультета Латвийского университета, квартира, в которой никто не живет, порт, который больше не принимает судна, фабрика, на которой давно остановилось производство, бывшие складские помещения… Кстати, население Латвии с 1989 года уменьшилось на 30%.

Кто займет пустующие площади? Тех, кто вернулся на Восток, заменят те, кто приехал оттуда же. Коммисарка биеннале — дочь российского рыбного магната/мецената. Этот факт стал поводом для местных не особо взлюбить Рижскую биеннале, которую город хотел превратить в имиджевый проект, отдав выставке огромные помещения в историческом центре (но не в Старом городе, которому на недостаток туристов не пожаловаться) и на промышленных окраинах. Проект настолько мощный, что экономике Риги его было бы не выдержать без сложной координаторской работы (главный координатор, кстати, тоже из Петербурга): по слухам, в городе не нашлось ни одного подрядчика, который был готов взяться за продакшен, так что контрагентов набирали по всему региону.

У биеннале получилось создать альтернативную Ригу за пределами туристических маршрутов. А если учесть, что самый удобный способ передвижения между разбросанными локациями биеннале, которые предлагается смотреть в определенном порядке, — это такси (кстати, на рынок Латвии совсем недавно вышло «Яндекс. Такси»), то зрители в итоге ездят по какой-то альтер-Риге, опустошенной и вновь заполненной.

Названием биеннале стали слова Алексея Юрчака, которыми он описал распад СССР, но для куратора биеннале ставшие поводом поговорить о времени перемен вообще. Этот рефрен Грегос как будто помещает в различные измерительные приборы, которые фиксируют все новые векторы перемен в годы высоких скоростей и показатели, чтобы эти перемены и скорости описывать. И интереснее всего в этом плане выставка получилась на площадке биеннале, на которую явно было брошено больше всего сил — биологическом факультете.

Из здания биофака получился музей чудес. Оно бы выглядело так и без биеннале: красивые лестничные пролеты сменяются совковыми аудиториями, а поточные лекционные залы — лабораториями, в которых намеренно (?) оставили (?) книги и оборудование. Здание биофака и его историю Грегос использует, чтобы ловко кочевать между высказываниями об очень разных трансформациях. Работы на биофаке — и об истории научного знания (например, у Линн Хершман-Лисон), и о его незавидной судьбе (Марк Дион), и о провалившейся утопии (Sputnik Photos), и о возможностях формулирования утопий новых (Освальдо Масия), это и наивные предупреждения о катастрофе (Юлиан Розефельдт), и ироничная готовность ее принять (Катрина Нейбурга). Завершается все проектом Эрика Кессельса, который в своем Human Zoo в комнатах факультетского музея среди бальзамированных насекомых, птиц, рептилий и млекопитающих поместил нелепые любительские фотографии: нашу аналоговую повседневность отправили в закрытый музей.

Но после биофака, на других локациях, вопросов становится все больше, хотя качество кураторской работы и художественных проектов не снижается. Эти обшарпанные стены в квартире Морберга… Хенрике Науманн делает в них свой знаменитый евроремонт (не слишком ли по-издевательски для страны, когда-то оказавшейся в Восточном блоке?), а Sputnik Photos экспонируют фотографии буквально под драными обоями. Фетишизация опустошения нарастает. Вот вы уже бредете через пустырь порта Андрейсала к работе Евгения Золотко. Кстати, рядом вроде бы огромный алко-аутлет. Или он уже закрылся? 10 минут на такси — и вы у руин фабрики «Большевичка». В одном из ее корпусов — мастерская Андриса Эглитиса, которую он отдал под выставку. А рядом с ней — Brick Bar. Он сделан буквально из грязных кирпичей и палок. Там, конечно, можно заказать апероль спритц и выпить его с видом на строительный мусор.

.

1 150        0       

Текст: Елена ИщенкоФото: BB10, Timo Ohler

Берлинскую биеннале я ждала — как-то особенно откликались во мне заявленная тема («Нам не нужен ещё один герой»), кураторский текст Габи Нгкобо (деколониальность, критика с феминистских позиций, коллективность против угнетения) и довольно короткий список художниц и художников, среди которых было только несколько хорошо известных имён. Кажется, такой кураторский подход радикально противоречит биеннальной логике, где звёздные имена и количество участников часто идут впереди вдумчивого исследования.

Вот только саму выставку кураторская команда во главе с Габи собрала из по большей части из вполне устоявшихся художественных форм — мистические абстракции, тонкая графика, коллажи, реалистическая живопись и так далее. Сергей Гуськов, например, увидел в этом жесте близость к народу; Анна Толстова — возможность радикально другого взгляда на систему искусства, в которой нет привычных дихотомий «оригинальное — вторичное», «сильное — слабое», «значительное — второстепенное» и в которой не нужно сравнить рисунки представленных художниц с похожими работами каких-нибудь западных авторов. Конечно, с обеими точками зрения можно согласиться, плюс модернистские формы, кажется, требовали от зрителей большей внимательности не только к самим объектам, но и к темам и событиям, которые привели к его созданию.

Но для меня это сочетание привычных художественных форм и деколониальной повестки всё-таки оказалось проблематичным. Сами работы — если рассматривать их без контекста создания и стоящей за ними истории (часто связанной с угнетением и при этом артикулированной только в путеводителе, а не в экспликациях) — оказывались вполне себе понятными, конвенциональными объектами, лишенными радикальности и смелости. Да, это красиво (поэтому, наверно, Серёжа Гуськов назвал эту биеннале «народной»). Да, наверно, сейчас такая визуальная изобразительность тоже оказывается радикальной, потому что лишена векторов взаимодействия, которое активно ставят себе на службу многие институции. Да, помимо прочего эти работы выступают медиаторами, открывают путь к какому-то альтернативному опыту и представляют его. Но несмотря на это, очень сложно отделаться от ощущения, что за исключением некоторых работ, вся выставка выглядит как галерейный проект, готовый разлететься по частным коллекциям и встроиться в рыночные структуры и иерархии, против которых, кажется, и выступает. Ну и кроме того, модернистский уклон отдаёт ретроманией, которая, с одной стороны, отсылает к универсальному языку искусства, пытаясь тем самым противостоять политике идентичностей, но с другой всё-таки оборачивается консервативностью, да и сама «универсальность» модернистского языка, кажется, по-прежнему замкнута в западно-европейской контексте.

.

1 150        0       

Мне очень импонирует стратегия «Манифесты» проводить биеннале в разных городах Европы, и мне — верному последователю биеннального туризма — приятно оказываться в городах, про которые когда-то мечтала, но так и не нашла другого повода приехать (кстати, я уже мечтаю о Марселе). Могу сказать, что мои любимые части «Манифесты» в Палермо — это старые палаццо с разрушающимися потолками и облупленными стенами; это невероятный театр Гарибальди; это многочисленные граффити, приветствующие мигрантов; это парк на набережной, где чернокожие ребята играли в такой потрясающе красивый футбол, что не оторвать глаз; это нудистский пляж на скалах; жареные морепродукты прямо на городских улицах и монументальная архитектура эпохи Муссолини. Взгляд настоящего буржуазного туриста, приехавшего ради отдыха и удовольствий.

Манифеста в Палермо этот туристический ритм совсем не пыталась сбить, даже наоборот — всячески его подкрепляла, советуя ресторанчики, магазинчики с органическими продуктами и сицилийским вином. В общем, более конъюнктурный проект в контексте международного художественного сообщества придумать сложно. Локейшн — дешёвая провинциальная Европа (в противовес совсем уж буржуазной Венеции), в которой при этом сконцентрирована важнейшая тема современности — миграция. И ещё климатические изменения. И более локальная — мафия. В общем, всё то, с чем работают модные политические художники современности.

Сначала такой подход даже привлекает — чего уж таить, политическое искусство кажется мне важным инструментом для соприкосновения с альтернативным опытом. В этом контексте мне особенно хочется выделить работу швейцарского художника Уриэля Орлова, сделанную специально для Манифесты, (здесь стоит сказать, что посмотреть все работы мне не удалось: какие-то уже были закрыты, до других было почти невозможно добраться без машины) — многосоставную инсталляцию «Желающие деревья», которая в духе идей планетарности переплетает истории людей, пространств и растений. 440-летний кипарис по легенде был посажен святым Бенедиктом Мавром — первым чернокожим святым католической церкви. Под этим кипарисом, возвышающимся над городом, Орлов записывает историю чернокожего мигранта, работающего в Палермо поваром (как и когда-то святой Бенедикт). Ещё один герой — огромный фикус, растущий в центре Палермо, возле бывшей резиденции Джованни Сальваторе — итальянского адвоката и борца с мафией. Его убийство вызвало самые продолжительные и масштабные протесты сицилийцев против Козы Ностры и ее вовлеченности в правительство. Ещё одно видео Орлова посвящено героиням этих протестов — женщинам, которые боролись против мафии и за своих мужей, братьев или сыновей, сидевших в тюрьме, убитых или связанными с мафией порукой. «Желающие деревья», выставленные в трёх залах старого палаццо, остро нуждающегося в реставрации, создавали совершенно магический эффект, рассказывая не истории отдельных героев, но истории общие для всех процессов, агентами которых в равной степени являются и старый кипарис, и итальянская коммунистка, и католический святой, и боящийся депортации мигрант.

Часами можно смотреть и видео группы Forensic Oceanography «Жидкое насилие» (одна из её частей была показана на прошедшей в 2017 году Уральской биеннале), наблюдая за спасением ливийских беженцев, пытающихся пересечь океан на моторных лодках, с которых внезапно исчезают моторы (и похоже их снимает ливийская береговая охрана). Дотошно и скрупулезно выходцы Forensic Architecture картографируют разные участки мирового океана — свидетеля манипуляций и борьбы различных государств. Эта работа для Палермо оказалась, наверно, самой злободневной — накануне открытия биеннале мэр города Леолука Орландо принял в Палермо судно с 629 мигрантами из Ливии, фактически нарушив приказ министра внутренних дел Италии Маттео Сальвини, одного из лидеров ультраправой партии «Лига Севера», закрывшего итальянские порты для лодок с беженцами.

Орландо также выразил надежду, что Манифеста сможет изменить город с помощью культуры. Но что он имел в виду не совсем ясно. Реставрацию стоящих разрушенными ещё со времён Второй мировой зданий? Туризм, который, вроде бы, и так процветает? Или культуру в её идеологическом смысле? Тут, конечно, стоит сказать, что дружелюбные трафареты  Refugees are welcome соседствуют с нацистскими лозунгами и символами правых, а оппозицию Орландо составляет правое правительство самой Сицилии. И «Манифеста», кажется, на эту ситуацию никак повлиять не пыталась.

.

1 150        0       

После работы на масштабном выставочном проекте  мы с подружками отправились отдохнуть на самую фривольную биеннале России (а также, вероятно, всего мира) — Ширяевскую. Оставив вещи на даче в селе Зольном и причалив на теплоходе в Самару, мы посетили кафе «Кэрри», где отведали вкуснейших творожных колец и почувствовали себя на Манхэттене, устроили фотосессию на набережной со стеллой «САМАРА», посетили выставку «Безумие волги» в галерее «Виктория», посвященную самарскому искусству 1970-х — 2000-х (куратора Сергея Баландина, к сожалению, в это время не было в городе), увидели, благодаря Анастасии Альбокриновой, выступившей дизайнером экспозиции, превью выставки советских рекламных плакатов в Самарском литературном музее, а с наступлением сумерек (не искусством единым) отправились в местную винотеку. Пока мы уплетали бейглы, запивая португальским красным, позади раздался низкий мужской голос: «Ну здравствуйте, красотки дружественного фонда ВАК». То был поэт и художник Илья Саморуков, чей сериал Postrave, посвященный самарской художественной тусовке, мы пару часов назад видели в «Виктории».

На следующее утро мы запрыгнули на теплоход до Ширяево вместе с дачниками и школьниками, а по пути все та же Анастасия Альбокринова подробно рассказала о концепции старейшей биеннале России, благодаря которой каждый второй август село Шиярево взрывается творческой энергией и энтузиазмом (многие ничего не подозревающие попутчики навострили уши). Художники из разных стран участвуют в шествии, «номадическом шоу», в ходе которого презентуют свои проекты — чаще всего time-based с акцентом на ограниченном time. Темой нынешней биеннале, десятой по счету, стало «Ликование» (о том, как прошло номадическое шоу (спойлер: весело) можно прочесть в репортаже Сергея Баландина).

В Ширяево мы застали остатки роскоши — документацию и различную параферналию, сохранившуюся после перформансов. Ответственность за то, чтобы воспроизвести впечатления от номадического шоу, ложится на плечи экскурсовода, добавляя дополнительное перформативное измерение к ее/его деятельности; Анастасия провела для нас душевную, с байками и приколами экскурсию по единственной биеннале в мире, во время посещения которой можно выпить Жигулевское (50 рублей у причала), увидеть современное искусство в избе или конюшне, погладить козу и понюхать духи, созданные на основе аромата коровьего навоза, полюбоваться на полураздетых местных жителей с идеальной мускулатурой, а также вкусить культовых пирогов с капустой в кафе «У Антонины» (#glamping).

Спустя пару блаженных дней на даче, проведенных за просмотром «Замуж за Бузову», фильмов Хон Сансу и передачи «Не ври мне!» по «ТВ3», мы загрузились на теплоход и вновь отправились в Самару на открытие ретроспективы Ширяевской биеннале, год назад показанной в московском ГЦСИ. Открытие состоялось в ТЦ «Гудок», где, отодвинув огромный баннер биеннале на территории фудкорта (аналог платформы 9 3/4), мы оказались в огромном помещении, заполненном документацией перформансов прошлых лет. Полистав каталоги ретроспективы, полученные еще в Ширяево, выпив шампанского, станцевав под Софию Ротару на крыше подземной парковки, мы, обсыпанные самарскими щедротами, прошествовали к такси до аэропорта Курумоч с твердым намерением вернуться сюда спустя два года, чтобы принять участие в номадическом шоу.

Особенности: географическое расположение, работа с богатым локальным контекстом, акцент на перформативной составляющей.

Плюсы: недорого, авантюрно, единственно и неповторимо. Ширяево is love, как и все самарское художественное сообщество.

Минусы: не замечено.

Любимая работа: перформанс Шарля-Антуана Блеза Метивье «Территория отдыха», являющийся финальной точкой четырехчасового номадического шоу; перед тем, как пройти через огромные ворота с надписью «ЧУТЬ-ЧУТЬ МИРАЖ», запарившиеся гости получали бутылки с водой, но, допив до середины, понимали, что вода застряла — фокус заключается в том, что каждая бутылка была снабжена силиконовым дном, заполнявшим примерно половину емкости.

.

1 150        0       

Как это ни прискорбно отмечать, но Бразилия сейчас переживает не самые лучшие времена. В числе многочисленных проблем — прогрессирующий политический кризис. После недавних президентских выборов к власти пришел радикальный правый популист Жаир Болсонару, а лидер и кандидат от оппозиционной левой Партии трудящихся, бывший президент, Луис Инасиу Лула да Силва отбывает тюремный срок по обвинению в коррупции. На фоне столь фрустрирующей политической ситуации, организаторы самого крупного события в области современного искусства в Латинской Америке предприняли попытку переосмыслить формат биеннале.

Метафорой для нового соотношения сил внутри культурного производства стала идея человеческих отношений, описанная в романе Гете «Избирательное сродство» и докторской диссертации «Об эмоциональной природе формы в произведении искусства» бразильского художественного критика и активиста Мариo Педрозы (1900–1981). Если первый пытался доказать, что отношения между людьми невозможно регулировать по аналогии с химическими законами и процессами, то, мысль второго основывалась на проницательном анализе психологии формы, на том, как художник находит формальный язык и как зритель воспринимает и осмысляет эту информацию. Педроза говорил об искусстве как о «жизненной необходимости», коммуникативном импульсе, присущем каждому человеку. Тем не менее, по мнению кураторов, эта метафора является сугубо структурным обозначением биеннале нежели обобщающей тематической рамкой. Двенадцать персональных проектов (Алехандро Коружейра, Бруно Морески, Люсия Ногейра, Луиза Крозман, Мария Лаэт, Нельсон Феликс, Тамар Гимараес, Анибал Лопес, Дениз Милан, Феличиано Центурион, Сирон Франко, Вания Миньоне) были отобраны Перес-Баррейро, чье высказывание должны были уравновесить и обогатить семь им же приглашенных художников-кураторов разного поколения и с широким кругом интересов. Каждый из вышеперечисленных создал групповую выставку с участием собственных работ: взгляд художника здесь понимается как инструмент, позволяющий формировать альтернативные практики и новую генеалогию в истории искусства.

При всей симпатии, которую может вызывать столь ободряющий демократичный жест, общее впечатление складывается довольно размытое. «Сродство» между проектами довольно трудно определить, и часто сводится лишь к формальным повторениям и аналогиям. Апелляция к эмоциональному, чувственному восприятию искусства и желание кураторов обойти острые углы скорее иллюстрирует стремление к эскапизму и изоляции от общественных противоречий, происходящих за пределами павильона Сицилло Матараццо. Кроме того, структурные изменения в Фонде биеннале в Сан-Паулу пока, если и происходят, то только на уровне кураторской фантазии, но приход новой власти совпал с кадровыми перестановками и Хосе Олимпио уже вступил в обязанности нового директора, пообещав расширить связи биеннале с городом и различными международными организациями, а также сделать ее более доступной для широкой  аудитории.

.

1 150        0       

В Корее у меня возникли проблемы с языком, но связанные не с политикой его использования, как во время моего визита на Рижскую биеннале, а с банальным непониманием: в шоуруме onemorebag (наверное, меня должно было насторожить уже то, что правило магазина №1 строго-настрого запрещало любую фотосъемку внутри) висели сумки с принтами разной степени софистики (от ‘I hate math. But I love counting money’ до цитат из Артюра Рембо), однако сумки с принтом I was a kid, a student, a worker, but now I am an explorer, которую я заприметил в инстаграме и хотел купить в приливе прекарного счастья во время прекарного отпуска от прекарной работы, на прилавках не оказалось; я попросил поискать ее на складе, но работницы магазина, как и большая часть корейцев, с которыми мне предстоит общаться на протяжении двух недель, не понимали по-английски. Ситуация затянулась, интернет ловил плохо, в инстаграм работницы выйти не могли; наконец я достал свой телефон с включенным авиарежимом, открыл наудачу страницу onemorebag, и она оказалась загруженной ровно до фотографии с искомой сумкой. (От образа к объекту к товару; воистину, инстаграм — визуальный эсперанто, заменяющий пантомиму и позволяющий находить общий язык экономических транзакций.)

Мой приезд в Корею совпал с национальным праздником, Днем основания страны (3 октября), а также Корейской неделей искусств (2-14 октября), поэтому вход во все государственные музеи был свободным. Исключение составляли частные галереи: арт-центр Sonje, где проходила выставка Франсиса Алиса, и музей Leeum. Влиятельными патронами искусства в Корее  являются, помимо прочего, Samsung (им принадлежит Leeum) и Hyundai (им принадлежит одноименная галерея). Leeum оказался одним из самых интересных спотов Сеула: в экспозицию первого здания, состоящую из корейских исторических культурных артефактов (ваз, статуэток, свитков и т.д.), интегрированы произведения современного искусства (картина Ротко, скульптура Джакометти и пр.); во втором здании расположены произведения современного искусства 60-х — 80-х (от абстрактного экспрессионизма до поп-арта), при этом среди признанных западных звезд расположились почти не известные за рубежом корейские художники (приведу имена на английском, чтобы было проще гуглить: Lee Jung-seob, Park Su-geun, Lee In-sung, Youn Myeong-ro, Chung Chang-sup, Lim Ok-sang, Zeng Fanzhi).

В Сеульском музее искусств проходила медибиеннале, особенностью которой является акцент на science- и медиа-арте; нынешняя биеннале, посвященная различным способам существования, задавалась вопросом: «Как жить хорошо?» У желания корейцев продемонстрировать различные технологические навороты есть как свои достоинства, так и недостатки: они очевидно оставляют далеко позади другие нации с точки зрения технического прогресса, но художественная составляющая работ, часто представляющих кальку с западных образцов и тенденций, сильно проседает, а попытка кураторов объять необъятное и совместить различные экспозиционные практики c community work приводит к курьезным, предельно неудобным и неразрешимым с точки зрения identity politics ситуациям: например, фильм снятый по сценарию, написанному искусственным интеллектом, посмотреть было невозможно, потому что буквально в соседнем зале дети с синдромом дауна исполняли песни по случаю всенародного праздника. Несмотря на пролиферацию видео, для их просмотра не обустроены звукоизолированные блэк боксы, и зрительская концентрация сводится к нулю.

Плюсы: богатая художественная среда, близкое расположение музеев и галерей, основная концентрация которых приходится на район Йонсан.

Минусы: языковой барьер, который отражается как на повседневном общении, так и на посещении музеев и галерей; тексты и экспликации написаны на английском уровня первого курса филфака.

Любимая работа: тотальная инсталляция Snooze Express художественного объединения seendosi, представляющая собой затемненный массажный центр (к вопросу о хорошей жизни). Посетитель занимает одну из позиций, предложенных диспозитивом (вертикальную в кресле, горизонтальную в кушетке), надевает шлем и, пока автоматический массажер делает ей/ему приятно, наблюдает за бегущей неоновой строкой, проводящей self-help инструктаж.

.

1 150        0       

В 1980 году студенты вузов южнокорейского города Кванджу вышли на улицу для того, чтобы выразить свой протест против закрытия одного из крупнейших университетов в городе. Восстание было жестоко подавлено правительством, которое установило в стране военное положение. Сегодня Кванджу является одной из ведущих в регионе площадок для аналитики и критики современной политической повестки в мире. В 1995 году там состоялась первая в Восточной Азии биеннале современного искусства, которая была призвана говорить о незападном искусстве на уровне западных мегавыставок.

Все международные биеннале утомляют и раздражают тиражированием одних и тех же геополитических проблем: границы, миграция, национальная идентичность, демография, дискриминация и экология — через все эти слова назойливо процеживают произведения бесконечных имен художников, произнесения которых с каждым годом становится все сложнее и сложнее. Раздражение это снимается, когда ты посещаешь уже пятую секцию, собранную очередной группировкой вчера познакомившихся кураторов, и понимаешь, что основная функция биеннале сегодня — это оставить хоть одно место, где политическая дискуссия и рефлексия будут уместны, потому что они навсегда ушли из основных повесток медиа, дебатов, заседаний международных организаций и всех прочих институтов, которых давно перестало интересовать, что на самом деле происходит в мире.

У биеннале в Кванджу нет никаких особых достижений, вычурных экспозиционных решений, цирковых маневров с приглашениями к роли кураторов художников, животных, растений, инопланетян или стоматологов. В первую очередь эта биеннале позволяет увидеть, как выглядит искусство Азии, Африки, Океании, Латинской Америки, Восточной Европы не с точки зрения белого человека или белой институции. Корея — вообще страна, в которой даже сотрудники стойки информации музея современного искусства не знают английский, а в большинстве ресторанов ты выбираешь между соджу и пивом, между курицей на гриле и свининой на гриле. Отсюда и тема «Воображаемые границы», которая в общем и целом повествует нам, что границ уже никаких нет, а нации придуманы, отсюда и вытекает вопрос: «А в какой Корее ты был, в Южной или Северной? Я бы поехал в Северную. Посмотреть на то, как люди страдают, а я нет».

.

1 150        0       

На входе в первую площадку Пусанской биеннале кассирша предложила мне пописать в другом месте: в наполовину джентрифицированном здании Банка Кореи не работали туалеты. Пусан — это что-то вроде Сочи (а Пусанский кинофестиваль, который я приехал освещать, что-то вроде сильно разросшегося «Кинотавра»): морской порт, куда корейцы приезжают отдохнуть, а туристы — пошопиться. Я не ожидал от биеннале чего-то сверхъестественного, но она оказалась куда более собранной, чем Сеульская; у нее была не такая размытая концептуализация: основной темой биеннале под названием Divided We Stand стали границы (проблема насущная, учитывая эластичное геополитическое положение Южной Кореи — безвизовый режим с Россией, близость Китая, дружеские отношения с США, возможность объединения с северной сестрой), а стержневой метафорой — образ чужака или инопланетянина. Отсюда обилие научной фантастики: фильм кенийской режиссерки Ванури Кахиу Pumzi про далекое будущее, где люди после Третьей мировой войны укрылись под землей в катакомбах, напоминающих космический корабль, и экономят каждую каплю питьевой воды и каждый атом кислорода, общаясь телепатически; футуристические скульптуры немецкого художника Энди Хоупа 1930, напоминающие Бранкузи из далекого будущего; мультимедийный проект Сьюзан Трайстер, посвященный группе людей, изменяющих политические взгляды с помощью радиоволн; и зловещая, предостерегающая инсталляция Фила Коллинза Delete Beach — кучи отходов и лужи с ядовитой жидкостью издают отвратительный запах, а на экране транслируется постапокалиптическое аниме с саундтреком от Мики Леви.

Одна из тенденций Пусанской биеннале связана с преобладанием на обеих площадках видео (например, на входе в экспозицию в Пусанском музее современного искусства посетителя встречал пролог «Европы» фон Триера, а уже в следующем зале можно было целиком посмотреть «С востока» Шанталь Акерман); другая, характерная для пан-азиатского искусства, заключается в возрастающей популярности исследовательского проекта как медиума. Многие художники перекапывают архивы, связанные с переодеванием, неотъемлемой составляющей азиатского театра и оперы, а затем анализируют его как дрэг через призму квир-дискурса. Художница сайрен юн ян юнг для проекта, выигравшего Korean Artist Prize (я застал выставку номинантов в Музее модернистского и современного искусства в Сеуле), исследовала корейскую оперу, в которой все роли играли женщины, а сингапурский художник Мин Вон, занимающийся реэнэктментом (он, например, воссоздавал сцены из «Китайского квартала» Полански и фильмов Фассбиндера) произвел для Пусанской биеннале ресерч, связанный с кантонской оперой и ее экранизациями, тесно связанными с научной фантастикой.

Плюсы: шаттл, каждый час курсирующий между площадками.

Минусы: все тот же языковой барьер, дороговизна (₩12000 за билет на обе площадки), площадки находятся очень далеко друг от друга, неработающий wi-fi и бесполезный аудиогид.

Любимая работа: проект южнокорейской художница Мины Чон, создавшей для себя персону Ким Ир Сун (пародия на лидера Ким Ир Сена), северокорейской художницы, строго следующей соцреалистическому канону и только во сне позволяющей себе безумные живописные эксперименты; в качестве профессора она читает лекции о современном искусстве для северокорейских детей, соблюдая все социалистические образовательные стандарты. Гвоздь проекта — перформанс Eat Choco-Pie Together: на протяжении биеннале в комнате, где были экспонированы работы Чон/Ким, каждый посетитель мог съесть один из 100 000 чокопаев, являющихся в Северной Корее большой редкостью и продающихся на черном рынке.

.

1 150        0       

Текст: Алек ПетукФото: Алек Петук, Светлана Баскова, Tashkent Biennale 2018 

В одной из своих лекций искусствовед Борис Гройс рассказывает про биенальный бум, иллюстрируя его следующим анекдотом. Небольшая группа из третьего мира приезжает в Нью-Йорк в поисках того специалиста, который смог бы на провести биеннале на их родной земле. Сами путешественники не очень понимают что это такое, но очень хотят чтобы было и у них. В каком-то смысле Ташкентская биеннале как раз и сделана для тех, кого увлекла это гройсовская история и он хотел бы пощупать все на месте в материальных объектах.

Здесь нет международных звезд и модных кураторов (да простит меня Дмитрий Булатов, глава президиума жюри), в самом Узбекистане почти нет современного искусства. Чтобы посетить все объекты и павильоны какой-нибудь Венецианской или Берлинской биеннале, нужна неделя упорной зрительской работы; здесь — достаточно и дня, останется время и на районную чайхану (еда здесь вкусная и дешевая). Ну, и необходимо понимать, что Ташкентская биеннале больше похоже на художественную самоорганизацию: конечно, есть поддержка от гос институций, но в финансовом плане это какие-то доли процента от бюджета крупного европейского фестиваля. На подготовку проекта у кураторов ушло два месяца.

В каком-то смысле это антибиеннале: вместо звезд — незвезды, вместо кураторов — некураторы, никакого интереса у местных жителей. Таксистам (а такси здесь тоже дешевое) приходилось рассказывать, что это за странное слово такое, минимальный интерес у туристов из других стран. В обычной биеннальной или грантовой практике ведется интеллектуальная работа куратора, выделяется центральная тема с определенной эстетикой, тема весьма конкретная, например, привязанная к определенной субкультуре или философскому мему, т.е. движение от частного к общему. Здесь же (можно посмотреть на официальном сайте) проясняется статус даже не современного искусства, а искусства вообще для региона — так ли оно важно. И хоть ответ дается уже в самом пресс-релизе, уже из него можно понять многое: «Какое место сегодня художник занимает в современном глобализированном и технократическом мире — как уникальная творческая единица со своим художественным продуктом, т.е. актуально это сегодня или нет. Наш ответ – определенно Да, всегда это было, есть и будет Актуально. ».

Надо заметить, что при должном желании в Ташкенте можно было найти интересное событие или искусство на самый строгий вкус. Приведу примеры из личного опыта: будучи занятым на «своей» площадке, я, за редким исключением, почти не успел посетить открытия и выставки на других площадках, за что мне, конечно, стыдно перед коллегами.

Я присутствовал на биеннале как участник и помогал Светлане Басковой с кураторским проектом «Простые цифры». Среднеазиатский анархо-монархизм имел свои плюсы и минусы на местах: первые проблемы возникли уже на этапе транспортировки работ; с другой стороны, мы быстро сориентировались и смогли, по собственной инициативе, расширить нашу программу пребывания — работали каждый день, устраивали ежедневные экскурсии по своей экспозиции — иногда приходила по 1-2 зрителя (начальник «Международного Караван-Сарая культуры Икуо Хираяма» уверял что здесь так не принято); общались с местными художниками, выменяли недостающий объект для выставки у местного авторитета за номер телефона одной из студенток «Базы»; общую для всех туристическую поездку в Бухару мне удалось поменять на шоп-тур по местным сетям продуктов питания, чему я был рад; к грамоте за первое место (лучший кураторский проект) прилагался наградной урюк, который отлично шел на закуску на обратном пути.

В рамках кураторского проекта «Простые цифры» я в 10-ый раз публично читал расширенную лекцию «VOTIW*», сильно переживал, что какие-то ходы внутри нарратива останутся непонятными для зрителя. Но именно здесь я получил, пожалуй, самую интересную порцию комментариев к проекту от молодого узбекского художника Фила Тышкевича. Он отлично знал всю историю философии, в том числе достаточно глубоко современную ситуацию в этой науке, после лекции мы проговорили еще в общей сложности около восьми часов. Очень дружелюбная поклонница искусств из Японии одарила всех присутствующих своим теплом и открытостью на первой экскурсии по экспозиции и помогла расшифровать некоторые элементы в инсталляции Ивана Новикова «Чемоданы без действия» (тут надо пояснить, что в Ташкенте не так хорошо с интернетом и я имел доступ к сети только в отеле, и то с небольшими перебоями, поэтому для очередной связи с куратором или участником выставки надо было дождаться вечера и возвращения в отель. По этой причине работы Саши Плюснина я смог собрать правильно только в последний день работы выставки: каждый вечер мы обменивались письмами и проясняли ситуацию).

Первые дни складывалось такое впечатление, что мы вообще можем исчезнуть где-то в гостеприимных складках города и никто этого особо и не заметит. «Восток дело тонкое» — повторяли мои коллеги и спешили воспользоваться предоставленной азиатским гостеприимством передышкой от ежедневной работы в Москве и Калининграде. Самоорганизованная инициативная группа искала классический восточный базар поблизости от гостиницы, я тихо-мирно спал в номере и читал. Ташкентская биеннале не настаивает сама на себе, но при этом каждый при небольшом усилии здесь найдет что-то интересное. Мы смонтировали наш проект за пару дней, поработали еще три, а потом свернулись, как шатер в пустыни или передвижной цирк, особо не потревожив местных жителей и генеральных ритмов. Ходит упорный слух, что в знаменитой фразе Ленина слово «цирк» было дописано позже менеджером идеологического отдела, а изначально было только «кино».

.

1 150        0       

12-я Шанхайская биеннале третий раз проходит на площадке государственного музея современного искусства Power Station of Art в здании бывшей электростанции. Внешне институция выглядит как увеличенный в 10 раз музей «Гараж», соединенный с фондом V-A-C, при этом вокруг вежливо трепетный персонал и подсознательно ощущаемая вездесущая цензура.

Куратором был выбран Куаутемок Медина, главный куратор музея Университета современного искусства в Мехико. Он в свою очередь пригласил в сокураторы – Марию Белен Саес де Ибарра, директора Художественного музея Национального университета Колумбии, Юки Камию, директора галереи Japan Society в Нью-Йорке и Ванг Вейвей, независимого куратора из Кореи. Мария отвечала за блок про экологию и разные межвидовые формы взаимодействия, а Юки и Ванг помогали сориентироваться в искусстве азиатского региона.

Название биеннале на английском звучит «proregness» и представляет собой соединение слов «прогресс» и «регресс». Эту фразу Куаутемок Медина нашел среди стихотворений американского поэта Э.Э. Камингса, экспериментировавшего с языком, пунктуацией, грамматикой, придумавшего новые слова и даже способы прочтения своих текстов. Для китайского варианта названия используется понятие «yubu» (step of Yu) – специальный шаг в ритуальном танце даосских практик. Танцор, выполняющий «юбу» выглядит, как будто он шагает назад, при этом двигается вперед.

Оба этих понятия выражают основную идею биеннале и говорят об амбивалентности нашего мира, о неоднозначности оценки любого явления с точки зрения прогрессивности, тем самым ставя само понятие линейного движения под вопрос. Куратор говорит о важности остановки, прерывания текущего хода мысли в момент, когда название будет прочитано.

Биеннале, подзаголовок которой «Искусство в эпоху исторической амбивалентности», сталкивает между собой латиноамериканский и азиатский миры, абсолютно разные в политическом, экономическом и социальном контекстах. Изящным объяснением этого может служить цитата Э.Э. Камингса, расположенная на одной из стен пространства биеннале: «Объединенно прекрасным ничем» (с англ. «United by perfect nothing»). Она предлагает задуматься о том, что же это такое «ничего», потому что оно, безусловно, существует.

Вся экспозиция пронизана поэтическими строчками, которые причудливо связывают работы художников с разных концов света в пространстве языка. Это придает выставке определенный шарм антропоцентризма, но одновременно делает ее уязвимой с точки зрения новых философских идей.

В целом создается впечатление стандартной международной выставки, где присутствуют все те же магистрали тем и контекстов, что и на других биеннале, только имена художников, за редким исключением, неизвестные. Несколько работ напрямую поддерживают главную идею амбивалентности. Инсталляция Энрике Йежика транслирует фразу «Один шаг вперед, два назад. Два шага назад, один вперед», написанную китайскими иероглифами с помощью спресованного картона, которую можно прочитать только поднявшись на второй этаж здания. Видео «Репетиция I» (1999 - 2004) Франсиса Алюса, где красный фольсваген-жук безуспешно пытается  взобраться на холм где-то около Тихуаны, вскрывает утопичность соединения европейской и мексиканской реальности. Прозрачные линейки в работе Джевдета Эрека, отмеряющие года вместо сантиметров и показывающие расстояние от «сейчас до конца» остроумно напоминают, что нет единых мер и весов. А микро-скульптуры Чжан Сюй Чжан с мертвой мышью и зеркалом, разбросанные по всему музею, тонко настраивают зрительскую оптику и открывают как раз перспективу межвидового взаимодействия.

.

1 150        0       

Текст: Дарья Смирнова Фото: Дарья Смирнова, если не указано иначе

Kochi-Muziris Biennale — единственная в стране и самая большая в Азии выставка современного искусства. В этом году биеннале проходит в 4-й раз, собрав 95 участников из 36 стран, в основном Азии, Африки и Латинской Америки.

В 2018 году, впервые в истории выставки, куратором стала женщина — Анита Дубе, художница, которая родилась и работает в Индии. Дубе известна своими провокационными скульптурами и инсталляциями на актуальные политические темы, в том числе, затрагивающие положение женщин в Индии. В ходе работы над биеннале Дубе путешествовала по отдалённым регионам Индии и других стран, чтобы найти малоизвестных художников — ими стали, например, художник-аноним, живущий на заброшенной ж/д станции, или художница, которая создает современные абстрактные полотна на традиционном ткацком станке. Среди участниц: одна из пионеров феминистского искусства Вали Экспорт, художница Марлен Дюма, анонимная феминистская арт-группа Guerrilla Girls. «У меня вызывает восторг смешивать в одном пространстве художников с мировым именем и художника, который всю жизнь проработал водителем» — рассказывает Анита.

Отличительная особенность биеннале в Коччи — она была основана и управляется полностью исключительно художниками, которые составляют Фонд Биеннале. В этом году на выставке затронуты сложные темы, а контекст индийской, азиатской или африканской реальности часто совсем мало известен европейскому и российскому зрителю. Специально для биеннале было построено пространство для лекций, кинопоказов и дискуссий с насыщенной программой. «Это необходимо, у нас недостаточно пространства, чтобы обсуждать наши идеи: разве что дома с друзьями» — подчёркивает куратор. Часть биеннале представляет собой обширную экспозицию студенческих работ, в которой принимают участие студенты художественных школ из стран объединения SARC (Афганистан, Бангладеш, Бутан, Индия, Непал, Мальдивы, Пакистан, Шри-Ланка).

Анита Дубе, куратор Биеннале:

«В Коччи нет музея современного искусства или какой-то крупной галереи — а это значит, биеннале здесь — это окно для людей к искусству мира. Экономика искусства в Индии не самая большая, только несколько звёзд-художников хорошо зарабатывают, и у нас не так много живых арт-институций, где можно учить. В этих условиях состоявшаяся биеннале — это чудо. Власти штата поддерживают биеннале — особенно в непростых условиях после катастрофы, наводнения — они поддерживают искусство и культуру, чтобы поднять настроение людей».

Одна из самых заметных работ — инсталляция Марзии Фарханы (Marzia Farhana, Бангладеш), посвящённая августовским наводнениями в штате Керала, в котором проходит биеннале. Она занимает этаж и представляет собой комнаты дома — где всё вверх дном. Работа воссоздает болезненное воспоминание человека, дом которого из-за наводнения буквально перевернулся. Марзия отмечает, что эти наводнения произошли по вине людей, из-за неправильной эксплуатации дамб.  

Запоминающиеся работы посвящены работорговле, которая является частью истории Индии. Масштабная инсталляция Сью Уиллиамсон (Sue Williamson, ЮАР) «Послания из Атлантического перегона» представляет собой пойманные в рыболовные сети бутылки — те бутылки, которые бросают в море с запиской в надежде на спасение. Здесь приходится по одной на каждого утонувшего во время перевозки раба в Атлантическом океане. Художница «поймала» в сети бутылки, которые никогда не были выброшены. Её же инсталляция «Сто девятнадцать актов продажи», в которой обычные футболки присвоены людям, проданным в XVII веке из Малабара (сейчас — Керала) в Кейптаун в рабство для фермерских работ. Имя: Литус, место рождения: Коччи, возраст: 10 лет, продан за 50 рупий. Футболки были испачканы землёй Кейптауна и отданы в стирку в Керале — и во дворе биеннале, на берегу моря, их вывесили сушиться.  

В Индии тяжелый труд за небольшие деньги всё ещё встречается на каждом шагу. Один из художников биеннале — бывший водитель рикши в Калькутте Бапи Дас (Bapi Das), который создаёт вышивки, посвящённые характерам и деталям города. Работа настолько тонкая, что экспонируется вместе с лупами для рассматривания.

Отдельный павильон посвящен сложностям индийского региона Кашмир. Инсталляция Вира Мунши (Veer Munshi) «Реликвии потерянного рая» представляет собой небольшое кладбище с гробами детских размеров. В павильоне проходил перформанс, в ходе которого всех входящих людей проверяли военные. Эта и другие работы, например, фотодокументация брошенных старинных домов Кашмира, отражают ежедневную жизнь региона, где люди постоянно живут в состоянии военного положения из-за спорных границ с Пакистаном.

.

.

Первая Рижская биеннале (RIBOCA) — живое доказательство, что вопрос организации и качественно сделанной выставки все еще важен. Несмотря ни на что. Чертовски надоело, что на открытии проекта — будь то Московская биеннале или «Документа» — отсутствуют не то что бы экспликации, а хотя бы этикетки с названиями работ и именами художников. Совершенно неприемлемо, когда работы художников не собраны вовремя, разваливаются уже во время вернисажа или функционируют каким-то кривым образом. У биеннале должен быть удобный, подробный и хорошо изданный каталог — теперь это редкость (либо это издание, в котором не разобраться, либо оно абсолютно неподъемное). Зато от всех этих позорников, которые позволяют себе подобные разброд и шатание, можно услышать много красивых заявлений. На Рижской биеннале, где все работало, все было подписано, а каталог (он же гид, по сути) можно приводить как образец наилучшего выставочного издания последних лет, громких заявлений, напротив, не было. Зато со стороны звучала довольно высокомерная критика, что, дескать, RIBOCA Катерины Грегос слишком расплывчата, нет темы, а то, что есть, это какая-то поэзия ни о чем, и вообще чего ожидать от олигархов, которые дарят дочке биеннале. Наверное, где-то ругали, что менеджеры, неолиберализм и прочее, но не важно. Всю эту, как по методичке производимую речь вряд ли стоит брать в расчет. Здесь она была совсем не по делу. Рижская биеннале была вполне конкретна в высказывании, просто в нем, процитирую свой отзыв, «нет единой линии, благодаря которой можно было бы констатировать: эта биеннале — о том-то. Шум из множества сюжетов оказывается созвучным медийной картине современного мира, распадающегося на глазах» («Диалог искусств», #4, 2018). Как раз благодаря хорошей организации эта оркестровка была видна. Это не отменяет пару слабых работ и явные инсталляционные ошибки (типа почему-то спрятанной в тесный гараж работы о яхте Франко, а в каталоге и на сайте представлено фото с другой выставки, где ее показали совсем иначе — гораздо удачнее). Но это все мелочи, учитывая хорошо организованное целое. Серьезный показатель: огромное количеством работ, сделанных специально для биеннале (в большинстве своем не однодневок, а качественных и важных). Это характерно для запуска проекта такого рода и для ситуации, когда есть достойный бюджет — оба этих фактора тут совпали. И если состоится вторая RIBOCA, а commissions закажут в два-три раза меньше, это все равно будет высокий уровень.

Юбилейная, 10-я Берлинская биеннале открылась через неделю после Рижской. Некоторые угрюмые посетители открытия тут же признали ее провальной по сравнению с прошлыми выпусками. Действительно, скандальности — медийной, как в случае 7-й биеннале под командованием Жмиевского, и внутрецеховой, которая была на предыдущей 9-й биеннале под кураторством коллектива DIS, — не наблюдалось. Количество зрителей тоже было относительно небольшим. При этом проект кураторской группы во главе с Габи Нгкобо хоть и попал в «период тишины» (четные Берлинские биеннале последних лет), как и восьмой выпуск (куратор Хуан Гайтан), все же явно сильно отличался от последнего. Гайтан сфокусировался на музейности, антропологии, этнографии, тогда как Нгкобо соединила, казалось бы, несоединимые вещи. С одной стороны, у нее был целый коктейль активистских тем от квирфеминизма до деколониальности, которые она показала — и это то самое «с другой стороны» — с помощью языка высокого модернизма, вернее языков, сознательно имитирующих его. С одной стороны, различия, разнообразие, непохожесть; с другой —  художественный язык с явной универсалистской логикой. Этот удивительный синкретизм несовместимых, казалось бы, составляющих сделал выставку парадоксальной и по-хорошему неоднозначной.

Еще одна круглая годовщина — 10-я Ширяевская биеннале. И судя по настроениям самарцев, ее историю близка к завершению. Несмотря на то, что часть проектов живет какое-то условно длительное время, в основном, увидеть биеннале можно только в один день, когда проходит номадическое шоу — прогулка-экскурсия под руководством кураторов, сотрудников РОСИЗО-ГЦСИ и художников. Все это довольно весело и давно превратилось в форму своеобразного карнавала. В 2018-м даже тему выбрали соответствующую — «Ликование». Однако делать биеннале все сложнее: денег у ответственной организации все меньше, а проблем все больше. К тому же, как минимум к трем работам придрались в процессе подготовки к номадическому шоу. Впрочем, несколько фиг в кармане удалось протащить. Но перечислять и анализировать данные случаи — дело пустое. Ведь все эти бои проходят в таком уютном месте, что даже здесь не особо заметны. На поверку единственный жизнеспособный элемент Ширяевской биеннале — уже упомянутый карнавал. Но он может существовать и без такого оправдания, как биеннале. Она скорее мешает карнавалу, висит на нем лишним грузом. Многие самарцы уже каким-то подсознательным образом это поняли, скоро допрут и чиновники. Карнавал продолжится, а биеннале не будет. Хотя названия могут и сохраниться. Плохо это или хорошо - сложно сказать. Скорее так вот получилось. Это был интересный эксперимент.