Захват повседневности как способ изображения

1 227        2       

Участники: Сергей Бабкин, Елена Ищенко, Саша Зубрицкая, Иван Новиков, Ольга Широкоступ
Модератор: Лизавета Матвеева

Саша Зубрицкая. Frozen. 2019.

Лизавета Матвеева: Думаю, для начала мне нужно пояснить, что именно мы имели ввиду под обозначенной темой. Проект, который Саша сделала для актуальной выставки, представляет собой серию объектов, объединенных одной темой – темой запертого аффекта, желания, которое не может найти себе выход. Метод работы, к которому прибегает автор и который я обозначила как «захват повседневности», — это, проще говоря, прорабатывание среды и визуальных образов, в ней найденных. Саша выхватывает их и трансформирует свои произведения, будь то видео, фото, гиф-анимация или объект. Большинство из вас мало знакомы с тем, что обычно делает Саша, — как правило, это видео, фото, гиф-анимация, графика. Эта выставка нетипичная, поскольку автор впервые работает с большими объемами. Несмотря на смену медиа, на мой взгляд, метод работы остается тем же — фотографирование, авторское документирование среды. Мне бы хотелось начать дискуссию с общих впечатлений о проекте, узнать, что вы о нем думаете. Лена, может, ты начнешь, как человек, которому работы Саши знакомы немного больше, чем остальным?

Елена Ищенко: Сегодня Саша прислала мне ссылку на ее материал в «Лесной газете», и со мной случился странный эффект. Я видела этот материал раньше, когда этот номер «Лесной газеты» только вышел, и помню, что мне он понравился: у меня было ощущение, что обычные городские объекты под взглядом художницы отстраняются, отрываются от своей привычной формы/функции и начинают работать по-другому, выражать что-то другое — то, что видит в этих внезапных объектах сама художница под влиянием каких-то личных аффектов и переживаний. И вот я смотрю этот материал сегодня — и понимаю, что он фактически предшествует выставке: на фотографиях и гифках из этого материала те же объекты, но на выставке они приобретают объём, они сделаны художницей. И я поняла, что именно в этом заключается проблематичность выставки. Когда я вижу эти объекты на фотографиях и гифках, дополненные коротким личным текстом — в формате материала на сайте «Лесной газеты» — это имеет для меня именно то значение, которое заявлено в тексте к выставке. Когда эти объекты вторичны или даже третичны, то есть сделаны художницей, то они лишаются этой отстраненности. Ну, например, вот эти остановившиеся песочные часы или натянутая под потолком сетка — это странно само по себе, как странный объект. В то же время этот объект слишком герметичен и поэтому, возможно, слишком обычен для выставки современного искусства — мы, в общем, уже привыкли к странным красивым объектам на выставках (спасибо за это проекту «Цветник»). Поэтому мои любимые фрагменты на выставке — те, где сохраняется этот внезапный взгляд художника, выраженный в фотографии или в видео — например, снимок ворот в каком-то лесу, через которые ты не можешь пройти, потому что они работают только на выход и не работают на вход, и рядом надпись No damsel no distress, или видео с турбинами самолёта. В общем, самое проблематичное для меня на выставке — это как раз объекты, они мне кажется, одновременно оторванными и от реальности, и от авторского взгляда, и слишком привычными для контекста выставочного зала.

Саша Зубрицкая. Из материала «Punch-drunk affect (Аффект, сбивающий с ног)», Лесная Газета, №10, 2018

Сергей Бабкин: До того, как Лиза пригласила меня на дискуссию, я совсем не знал, что делает Саша. Я изучил портфолио, материал в «Лесной газете» и с этим багажом пришел на выставку. В итоге осталось ощущение, будто выставку нужно смотреть из одной точки, в ней оставалась коллажность, как и в Сашиных зинах. Прямая перспектива зала «СТАРТа» задала, в сочетании с объектами Саши, ассоциации с ренессансной живописью, будто я смотрю на какого-нибудь Дюрера, у которого в таком пространстве расположены нагруженные символикой объекты. Из-за этого объекты Саши показались довольно драматичными, как будто вопиющими о той бессмысленности окружающей среды, которую они выражают.

Ольга Широкоступ: У Саши внимательный взгляд, он мне кажется особенно важным в пространстве, где нам «подсовывают» на что смотреть и маскируют то, от чего лучше отвести взгляд. В таких условиях практика внимательного наблюдения становится наиболее актуальной, даже получает некоторую радикальность, остроту. Как мне кажется, это очень актуальный для Москвы проект: Москва совсем не прозрачна для взгляда внимательного наблюдателя. Когда идешь по Москве, обращает на себя внимание все это «великолепие» на улицах, это праздничное оформление (по поводу и без повода). В Москве за большие деньги покупаются объекты, строятся зоны для разглядывания. Все это задает определенную партитуру, систему того, как и на что необходимо смотреть. Выходит так, что смотреть нужно на то, что предложено для рассматривания, взгляд «приручается» за счёт именно сильных визуальных вещей.

Саша Зубрицкая. Frozen. 2019.

Иван Новиков: Для меня, выставка Саши отмечена странным двойственным отношением автора к объектам. С одной стороны, это все истории вещей, которые имеют вполне конкретную материальность. Каждый элемент выставки предъявляет нам сюжет о странном бытовании этих объектов. Но, с другой стороны, все они лишь дематериализованные образы. Что фонтан, что ключ, даже песочные часы — «зависают» на границе между объектом и его репрезентацией. Я, как зритель, словно оказываюсь в театре теней, где герои «живые объекты». Ты смотришь вроде бы на объект, но он безсущностен, словно стоит из силуэта и «странности», подмеченной художницей. Это очень интересная двойственность, однако я не знаю, насколько она была важна для самой Саши?

Саша Зубрицкая: Действительно, изначально все объекты в этом проекте существовали как фото или видео-документы, и поначалу этого было достаточно. Выставка органически выросла из небольшого отрывка моего материала в Лесной газете, объединенного тематикой запертого желания, на котором захотелось сосредоточиться и развить его. Это действительно был эксперимент, попытка перенести эти находки в пространство галереи, воссоздать их, чтобы зрители тоже могли с ними встретиться, как и я в свое время. Поэтому прочтение Ивана, который, как я понимаю, говорит о том, что эти объекты напоминают скорее идею о самих себе, чем материальные вещи, очень точное. Если я и не стремилась к этому осознанно, то по крайней мере, это хорошо отражает процесс их создания, в котором я фактически извлекала их уже не из среды, а из фото/видео-оригинала или из своей памяти о них, стараясь точнее передать скорее идею, зацепившую меня, чем изначальные формы найденных объектов. В этом контексте мне очень интересна и ассоциация Сергея с символическим искусством, с гравюрой, наполненной какой-то конкретной символикой. Это то, о чем я часто думаю в связи со своими работами. Действительно, я, отыскивая эти образы, выстраиваю символические системы, которые во многом основываются на иронии, шутке, если не сказать на подтрунивании над собой и какими-то жизненными ситуациями. И иногда, к моему удивлению, оказывается, что очевидное для меня, остаётся слишком непроницаемым для зрителя, как возрожденческое искусство несмотря на его миметичность, для неспециалиста остается зашифрованным, вопреки многим подсказкам, уликам и комментариям. В этом проекте я старалась эту символику проявить и упростить, попутно пытаясь избавиться от необходимости объяснений как таковых, дать зрителю непосредственный доступ к работам.

Не исключаю, что в итоге, это действительно вышло не пространством для встречи, а каким-то маслом третьего отжима, утратив легкость и непроницаемость, о которых говорила Лена. Интересно, что и для меня самой упомянутые ей объекты (фотография, надпись, видео) работают лучше всего, а остальные словно так и остались отталкивающими и чужими. В то же время они и привычнее. Так что, со многими озвученными замечаниями я могу согласиться, не оправдываясь, а признавая новизну этого опыта, который, в любом случае очень полезен для меня, особенно как для художницы из Петербурга, где зачастую мы чувствуем себя заложниками рисования, текста, diy-публикаций, не самых просторных пространств — в общем, искусства без бюджета вообще, не по выбору, а по обстоятельствам. Не может не радовать, если мою оптику, по словам Ольги, опыт «внимательного взгляда», все же удалось в какой-то мере передать.

Саша Зубрицкая. Постер к выставке «Моя первая лесбийская любовь».

Елена: Ты еще как-то говорила, что если это цифровая фотография или гифка, то этот объект кажется очень странным. Ты понимаешь его контекст: это фонтан или это дверь в лесу. И, наверное, если бы я столкнулась с этим объектом в повседневности, он бы не показался мне таким странным, но взгляд Саши он его остраняет, делает его странным и потому, интересным. Потому что какой интерес может представлять дверь в стене? Или фонтан? Сто раз мы их видели. А здесь становится странно и поэтому интересно. А когда это снова превращают в объект как объект… Объекты в выставочном зале и так могут быть странными. И мы к этому уже привыкли. В этом они теряют свою странность, как будто это странный объект, ставший реально странным объектом в рамках художественного пространства, — вот эта странность настолько умножается, что она просто теряется.

Сергей: Мне кажется, что здесь еще важна конфигурация в выставочном пространстве — сочетаемость этих объектов. Плюс пространство «Старта» — длинное узкое уличное — оно перспективное. Если отказаться от коллажной точки обзора и пройти внутрь, то, возможно, этот образ прохождения каким-то образом помогает понять контекст прохождения и нахождения этого объекта. И в этом плане это оглядывание, обнаружение присутствует.

Ольга: Объекты – это не просто странная найденная вещь. Она становится материальным объектом, она заключает в себя еще и взгляд, непосредственный взгляд Саши. Поэтому, когда мы говорим про какую-то запертость, я все время думаю о том, что в этой запертой вещи есть вещь, фактическая, которая была найдена, и этот взгляд.

Елена: Но взгляд же присутствует и в фотографии, и в цифровом объекте тоже.

Ольга: Да, мне кажется, что тут была идея – во что-то этот взгляд уже заключен. Я тоже думаю, что это поиск формы, но мне как раз показалось, что он удачный. А по поводу расстановки вещей в пространстве – я как раз совершенно этого не считала. Ни эту коллажность не считала. Я просто подумала, что есть некое пространство, есть вещи и их нужно расставить, но какой-то драматургии, что я прохожу определенным маршрутом, мне кажется, не было задано. Это, скорее, Саше вопрос: хотела ли ты, чтобы мы некий путь прошли или нет?

Саша: Про прохождение это, конечно, приятно, что возникает такая ассоциация, но да, все эти объекты более менее равнозначны между собой, просто как серия. И мы их расставляли чисто экспозиционно. Плюс там такое коридорное пространство. В какой-то момент был вариант вообще симметрично это клеить, но это было бы совсем религиозное что-то. Про взгляд, про гифки и про вещи – это все очень интересно, потому что все эти объекты получились отчасти от того, что это была попытка передать мою идею об этих объектах. Условно говоря, когда я их так повторяю, от них отваливается все лишнее. Когда я пробую делать эскиз объекта, того, как он будет в реальности, пытаюсь вернуться к его изначальной фотографии или гифке, то мне кажется, тут-то он дурацкий какой-то, я-то уж получше его сделаю. Его изначальное нахождение – мое представление о нем, то, что меня в нем удивило, оно необязательно точно такое же, как было при встрече. Но здесь была попытка это воплотить. Если отваливается то, что в нем было интереснее, чем оно само, ну очень жаль.

Саша Зубрицкая. Frozen. 2019.

Лизавета: Ольга упомянула, что для московской среды это очень актуальный подход, мне интересно можно ли в принципе метод работы Саши назвать политизированным?

Ольга: Это довольно сложный вопрос. Мне кажется, все, что мы сейчас делаем в городе — это политическая практика так или иначе. Опять-таки, большой вопрос, что такое политическое. Мне просто кажется, что происходящее сейчас в Москве – это такая супер-реальность. Мы все примерно представляем себе, что происходит в Петербурге, в других городах. Но в Москве все это доведено до предела. Поэтому в Москве появление этих проектов больше соответствует этому офигеванию над ситуацией. Не могу другого слова подобрать. Здесь это есть. 

Сергей: Я согласен, что в Москве город навязчиво напоминает о себе. Ты идешь по Москве, ты постоянно думаешь о том, что это Москва. И власть тоже себя все время предъявляет москвичу.

Ольга: И очень ярко предъявляет – это же тоже очень важно, каким образом ты себя предъявляешь. Здесь власть практически тебя ослепляет. Я, например, ловлю себя на том, что я отключаю зрение в Москве в определенных зонах.

Сергей: Опасно.

Ольга: Ты пытаешься думать о чем-то и проходить какие-то зоны. Я обычно наблюдаю за всем, что вокруг меня происходит. Когда я двигаюсь по Москве, я часто эту свою функцию отключаю. Мне кажется, очень многие тоже.

Сергей: В этом плане мне кажется, проект Саши помогает обозначить возможность взгляда на город других точек, которые в гомогенность этого города врезаются.

Ольга: Эти объекты еще разного масштаба – это тоже очень круто. Бывает мусорность, подбирание каких-то там штучек – здесь, как раз ты понимаешь, что человек взаимодействует с городом на разных уровнях. У них какие-то большие отношения, какие-то совсем потерянные осколочки, маленькие, получившие какую-то важность в процессе взаимодействия, смотрения. И мне кажется, это тоже круто. То, что сбивается в Москве, когда ты смотришь и замечаешь только большое и яркое. Сложно переключаться между разными масштабами.

Саша Зубрицкая. Frozen. 2019.

Иван: Это не только московская ситуация. Насколько я понимаю в Грозном примерно схожий контекст. Например, Мечеть Ахмата Хаджиева.

Елена: Там это очень контрастно. В Москве сейчас это все-таки выравнивается. Ты идешь, и везде плитка, и она везде одинаковая. А в Грозном у тебя есть эта мечеть или новый комплекс Грозный-сити, но при этом ты заходишь, поднимаешься на смотровую площадку, а там стол стоит, на котором продают сувениры, и это не какая-то витрина, которая подсвечена супер-светодиодными огнями. Это обычный стол, накрытый тряпкой, на которой лежат магнитики с Путиным и Кадыровым, и продает их женщина в платке и в платье, в котором она могла бы и дома ходить. Охранник напротив смотрит телевизор, и это вообще не плазма — это обычный пузатый телевизор, которому наверное уже лет десять. И эта контрастность Грозного не замыливает твой взгляд, ты ее все время чувствуешь.

Иван: Это ведь еще и разная площадь. Все-таки Москва больше по площади.

Сергей: Москва говорит о себе как о едином целом.

Иван: В Москве все более размазано. Кажется, что в каких-то крупных городах, может, в Петербурге это как-то по-другому, я так предполагаю, а в каком-нибудь крупном индустриальном городе типа Новосибирска…

Ольга: Я нисколько не говорю, что это только московская ситуация – просто мы живем в Москве, выставка проходит в Москве, поэтому мне казалось важно свести это к московскому контексту тоже. Я так понимаю, ты в Петербурге делала эти вещи?

Саша: Ни одна из этих вещей не была найдена в Петербурге. 

Иван: Они все в Москве найдены?

Саша: Нет, это тоже кстати странно, что я снимаю в основном в путешествиях. Мне в Питере тоже очень сложно что-то увидеть и снять. То есть это происходит или в путешествиях, или если и есть видео из Питера, то они из в районов, где я впервые оказываюсь, или сняты где-то на улице, и я могу их потом через пару лет достать из своего архива и в каком-то видео использовать. Мне в Петербурге тоже очень сложно видеть. У меня точно также все отключается. И даже какие-то неожиданные ситуации не особо становятся привлекательными. И все эти объекты — это части довольно тихих пейзажей. Они были не очень заметными.

Лизавета: А почему ты думаешь, что в Петербурге не срабатывает этот триггер?

Саша: Тут мне кажется не в Москве дело, тут дело в том месте, где ты живешь, где ты вынужден привыкать. Мне кажется, что это одинаково работает, —свежим взглядом проще что угодно видеть.

Иван: Получается этот метод ты можешь применить совершенно в любой точке путешествия? 

Саша: Этот метод связан скорее, может, это так совпало, но он связан не с каким-то географическим, а с эмоциональном состоянием. То, что я где-то ездила в тот момент, это совпадение. Все эти объекты собраны недели за полторы-две в какой-то определенный очень кризисный момент. И они очень явно со мной общались. Высмеивали меня, я бы так сказала. Они сохранились со мной до сегодняшнего момента и попали в один проект все вместе – это их воля.

Елена: У меня тоже родился такой вопрос — про аффект. И, Лиза, ты говоришь в своем тексте про аффект, и ты, Саша, тоже говоришь про аффект, но мы при этом ни разу это слово не употребили. Мне просто интересно, как можно это интерпретировать не в контексте наблюдения, а в контексте аффекта. Как для тебя это связано?

Саша: Изначально это именно такой симптом аффектированного состояния, какого-то желания. Я наивный художник, я никогда про это не читаю, это то, как я чувствую.

Саша Зубрицкая. Зин «Глаза их встретились | Their eyes met». 2016

Из телефона Ольги: «Любовь, забегая вперед…»

(Все смеются)

Ольга: Артемий Магун прорвался…

Саша: Ну вот это про то: любовь забегает вперед… Это портрет явно сильно переживаемого желания или эмоционального состояния, чтобы не называть это какими-то дурацкими словами вроде влюбленности, а просто как вектор желания. И это про уровни доступа. Все эти объекты про то, как что-то невозможно получить или про то, как какую-то границу нельзя перейти.

Лизавета: Мне кажется, тут еще есть интересный момент, касающийся того, как куратору и искусствоведу работать с такого рода искусством, потому что, на мой взгляд, такие проекты могут вызывать вопросы у, скажем, широкой публики. Как им объяснять, показывать такое искусство? Потому что это некие промежуточные состояния, это и не реди-мейд, и не скульптура, а какие-то совсем другие вещи.

Ольга: Я работала с исследовательскими проектами, которые требовалось каким-то образом предъявить публике, которые совершенно непонятно, как их предъявлять, потому что в твоем случае это произведения искусства, они существуют физически, вопрос, в какой форме они будут созданы, но все равно они присутствуют. Куда сложнее, когда есть только какая-то история, какой-то вектор интереса или тексты, и тем не менее надо это как-то предъявлять. Здесь мне хотелось больше текстов, мне хотелось больше погружения – когда ты об этом рассказываешь, что это некий диалог, некие знаки, которые ты каким-то образом интерпретируешь, что у тебя есть личная история, с возникновения которой эти вещи становятся значимыми. Это все мне кажется очень важным, и именно оно, как мне кажется, составляет тот контекст, который существует. И когда ты лишаешь работы этого контекста, мы как зрители очень многое теряем. Мне кажется, не нужно бояться делать эту часть видимой, потому что это та питательная среда, в которой эти работы существуют. Мне кажется, как куратор я бы рассказала историю этих вещей, возможно, я бы проследила какую-то траекторию возникновения этих вещей. Мне не хватает такого, может быть, скучного и исследовательского захода. Мне кажется, он бы пошел в плюс проекту. Но это мое субъективное мнение.

Елена: В «Лесной газете» как раз есть небольшие подписи.

Ольга: Я не знаю, как это может быть решено: в виде подписей или какого-то аудиогида, но в принципе я говорю о каком-то наполнении к существующему проекту.

Саша Зубрицкая. Пенультима (dryspell⟳). FFTN. 2018

Сергей: Мне кажется, это может быть наоборот проблематично – художник устанавливает с отобранным найденным объектом другую связь, чем со сделанным. В отобранном есть какой-то элемент случайной встречи, и сама аффектация, которую производит объект в сторону художника, что заставляет художника его отобрать в итоге, с точки зрения какого-то невроза, сложнее и, возможно, менее контролируемо. Здесь куратору нужно довольно аккуратно устанавливать границы вмешательства в тонкие процессы.

Ольга: Абсолютно согласна. Сложный вопрос. Мне кажется, можно разными путями пойти. Тут только вопрос, пойдут ли куратор и художник рука об руку или куратор возьмет и потащит художника в свою сторону. Тут главное никого никуда не тащить. Если здесь будет установлена какая-то тонкая связь, то можно сделать это хорошо.

Иван: Мне тоже в некотором роде не хватило концептуализирования с вашей стороны. Но, с другой стороны, я для себя несколько обозначил, я может быть, некорректно выражусь, может, вы не согласитесь, но некоторый ситуативный ситуационистский извод постинтернета, который в принципе не про умствование в основном, там художники, скажем так, наивные. Они больше полагаются на вчувствование, и для них как раз-таки характерная эстетика wired objects, которая, как мне кажется, прослеживается и в вашей выставке. Когда вы говорите, что вы наивный художник мне кажется, у вас все одно к одному складывается.

Ольга: Я с тобой совершенно согласна, мне просто кажется, что Саша может двигаться куда-то дальше и в этом уже есть какое-то преодоление этого, уже видно, что там есть какой-то горизонт, он намечается. Мне просто не хотелось это сводить к этому, хотелось понять, что еще может быть и что еще там маячит.

Саша: Я совершенно не против. Это ненагруженные объекты они не работают ни с какими историями – они то, чем они являются, и у них скорее эмоциональный бэкграунд, чем какой-то концептуальный или исторический. В этом плане это правда. А то, что они получились такими немного голыми, это меня саму пока смущает. Возможно, это была отчаянная попытка отойти от нашей петербургской традиции, где, как говорят: москвичи — алкоголики, а петербуржцы — наркоманы, — и у нас все такое мелкое, очень много графики, все грязненькое. В первом таком проекте с поддержкой мне было интересно нарочно от этого как можно дальше отойти и вычистить это все. А, сыграло ли это со мной злую шутку, я еще думаю.

Саша Зубрицкая. «No Future». Выставка «Сигнал. Искусство настоящего. 2014

Лизавета: Мы, кстати, когда готовились, обсуждали объекты и это введение более эмоциональных связей с объектами, нам показалось, снизит их интересность и ценность. Хотелось эту связь наоборот совсем замылить и, чтобы ее совершенно не было. Саша упорно не хотела мне ничего со своей стороны интерпретировать, и я сейчас даже удивляюсь, что она раскручивается на вопросы. И в нашем диалоге она довольно упорно настаивала на такой долговской позиции про отсутствие какой-либо интерпретации со стороны художника и на том, что эти вещи — это вещи в себе.

Саша: Да, потому что у меня бывает, что меня смущают какие-то вещи, которые в общем художественно нравятся, и потом ты слушаешь артист-ток, где человек очень подробно рассказывает настолько, что это совсем обесценивается до иллюстрирования, до графдизайна. И мне бы хотелось этого избежать. Но это тоже эксперимент на эксперименте.

Иван: Вы знаете, мне просто от разговоров наших и от ваших объектов даже очень захотелось есть. 

(Смеются)

Саша: Скоро будет такая возможность у всех.

(Смеются)

Саша Зубрицкая. Пенультима (dryspell⟳). FFTN. 2018

Лизавета: Поскольку в этом году на «Старте» четыре куратора, я единственная из Петербурга. Не знаю, как у москвичей ощущение, но в Петербурге у меня явное ощущение что мы совсем не знаем молодую или независимую художественную среду Москвы. И мне хотелось в этих двух выставках, которые я делаю на «Старте», показать петербургских художников. Чувствуете ли вы эту обособленность? И видите ли вы какие-то связи работ Саши с кем-то из московской среды?

Ольга: У меня вообще сложные отношения с петербургской средой, потому что я училась в Школе вовлеченного искусства, и все молодые художники из Петербурга, которых я знаю, связаны с этим кругом художников. Я не знала никого, например, из Школы «Про Арте». Ты же тоже училась в «Про Арте». Поэтому мне кажется, наоборот, очень круто, что ты не из тусовки Школы вовлеченного искусств, потому что мне кажется, что Питер все-таки отличается такой клановостью, Есть те, кто вокруг Виленского, и есть все остальные, – у меня по крайней мере такое ощущение. Но я давно уже в Питере не была. Поэтому мне наоборот интересно спросить, насколько это так, потому что когда училась, это был 2013 год, – так было. Насколько молодые художники общаются между собой, учась в разных местах, принадлежа к разным традициями, насколько они коллаборируют?

Лизавета: Клановость действительно присутствует в какой-то степени – потому что, да, есть «Что делать», студенты «Про Арте», есть группа Parazit, которая включает в себя много художников, группа «Север-7». Но последние года полтора идет размыкание. Не очень понятно, что послужило первопричиной, но одна из версий, что «Север-7» стали делать независимые ярмарки современного искусства и постепенно они стали вовлекать кучу разных художников в том числе и из тусовки Виленского, и «Что делать». И на последней ярмарке смешались все. 

Ольга: Очень круто, очень рада это слышать.

Лизавета: И те же «Что делать», когда они переехали, у них же новое пространство, специально выставочное, они хотели делать там выставки, стали приглашать к себе абсолютно не относящихся к ним художников. У них были те же «Паразиты». Это размыкание происходит, возникают новые связи. И Саша, например, активно взаимодействует с «Север-7».

Иван: Но они тоже ведь по-моему выпускники «Про Арте». 

Лизавета: Да, точно.

Саша Зубрицкая. Frozen. 2019.

Елена: Мне кажется, что еще Марина Мараева делала в «Интимном Месте» выставки вообще всех: и студентов Школы вовлеченного искусства, и Ильи Гришаева, и «Про Арте».

Саша: За счет artist-run пространств это все и размыкается. Размыкалось сначала «Интимным Местом», сейчас размыкается через fftn, есть еще коммунальная галерея «Егорка». Они все более менее открыто работают, и у них аудитория смешивается и люди, которые ими занимаются. Все равно есть эта клановость, но теперь все друг друга знают хотя бы.

Елена: Если возвращаться к твоему вопросу о какой-то схожести с художниками из Москвы, то в принципе я вспоминаю выставки в галерее Osnova, в первую очередь, мне кажется, может быть, какую-то фотографию, которую там показывают.

Сергей: Не знаю, мне кажется, там такая эстетская история.

Ольга: Ну не знаю, но вот например то, что Катя Савченко делает, то есть то, что приглашенные люди делают, они больше похожи.

Елена: Наверное, да, при этом мне нравится эта выставка и другие работы Саши, потому что в ней есть какая-то самоирония. Мне кажется, это вообще то, чего очень многим не хватает сейчас, потому что все сейчас как-то очень серьезно подходят ко всему или как-то слишком серьезно воспринимают свое исследование или свою оптику. А здесь это все ставится под вопрос своей ироничностью и тем, что это все достаточно весело. 

Сергей: Если искать какие-то сравнения с московской сценой, то мне кажется Сашина выставка вписалась бы в то, что было в ISSMAG, когда там был Саша Буренков куратором, там тоже были такие проекты от души.

Елена: Да, или вот я сейчас вспомнила Лизу Чухланцеву.

Сергей: И Даша Мельникова, хотя у нее больше крафтинг.

Елена: Но у нее тоже при этом про город.

Сергей: У нее как раз про Москву.

Лизавета: У Саши есть важный момент, который выявился в процессе подготовки, – для Саши среда — это не город, а более широкое понятие. Это не только городская среда.

Саша: Да, мне просто не очень нравилось, чтобы это терминологически убавлялось до городской среды, потому что городская она ровно постольку, поскольку я не живу в лесу. По статистическому принципу она городская. Так там есть и переходные пространства, по типу этого непонятного леса за забором, и моей обуви как с этого плаката с сандалиями. Это окружающая среда и природа, начиная от моей одежды и до какого-то мусора, только потом — город. Именно поскольку я никак не проблематизирую никакой урбанизм или архитектуру, мне не хотелось, чтобы это так называлось, поэтому я хотела смазать это понятие.

Сергей: У нас просто оптика собянинским урбанизмом сбита. 

(Все смеются)

Елена: Вокабулярий уже полностью воспринят.

Иван: Я вот еще вспомнил, к кому еще можно отнести – к контексту «Цветника». Мне кажется именно Виталика Безпалова, возможно, не в целом «Цветника», но у него даже ближе, чем проекты ISSMAG.

Ольга: Ближе чем?

Иван: Отношением к объекту, к фотографированию объектов, к коллекционированию образов, которые он не то, что редактирует, отбирает, но он проводит некую чувственную фильтрацию, которая на самом деле тоже не концептуальна. Он специально заглушает любые концептуальные подходы или, возможно, просто их очень тщательно скрывает, создавая позицию именно чувственную, хотя он не про город, конечно, в целом, но про помойки тоже имеет место быть, просто про случайные пространства. Хотя в определенном контексте можно сказать, что даже выставки ISSMAG попадают под эстетику «Цветника».

Саша Зубрицкая. Frozen. 2019.

Елена: Многое попадает. Как сфотографируешь, так и попадет.

Иван: Нынче такое время. Безпаловские работы и в Основе, например, у меня прямо встала сразу его работа, которую Дима делал не так давно — «Я врываюсь в твой дом».

Елена: Мне кажется, что Виталик очень сильно конструирует свои объекты. 

Сергей: Мне кажется, это просто разные люди: Саша, которая ходит и смотрит, и Виталик, который сидит дома и выдумывает. 

Иван: Это интересная деталь, ты же ее не увидишь на выставке. Я вот не увидел этого на вашей выставке. Я бы вполне мог допустить, что вы это в интернете нашли.

Саша Зубрицкая. Пенультима (dryspell⟳). FFTN. 2018

Саша: Могло бы быть вполне.

Иван: Особенно, смотря ваш Инстаграм, чудной, – чудной в смысле странно-объектный.

Елена: Ну это те странные объекты, которые существуют в реальности.

Иван: А откуда мы это знаем? Я вот вижу в Инстаграме, я не знаю, что это.

Елена: Мне кажется, они нарочито предъявляют эту реальность. Фактурой своей, не глянцевой изобретенной специально сделанной. Я еще вспоминаю с «Цветника» какую-то выставку, где там пицца, на которую положены эти таблеточки для мытья посуды. 

Иван: Но ты же понимаешь, что это фотошоп, что это не объект?

Елена: Да, но мне кажется, что у Саши это как будто совершенно невозможно представить, что это такой полностью сконструированный объект, который не существует в реальности, но в принципе мог бы в ней существовать. Мне кажется, здесь обратный процесс вообще происходит. То есть в «Цветнике» объекты, которые могли бы в принципе вообще существовать, если бы мы могли бы по-другому смотреть или жить. То здесь это объекты, которые существует, они на самом деле суперпростые, но при определенном взгляде они обретают вот эту странность и начинают по-другому работать. Но это объекты, которые есть здесь и сейчас, и они такие, какие они есть под воздействием не художника, а под воздействием окружающей среды или кучи других еще каких-то факторов.