Блокчейн как вопрос утраты доверия

552        0       

Применительно к валюте всегда интересно выяснить две вещи: как мы ее используем и как мы к ней относимся на уровне знака. Эту загадку представила Шерри Левин на выставке «Картинки» под кураторством Дагласа Кримпа. В своей работе 1976–1977 годов «Сыновья и любовники» (Sons and Lovers ) художница вырезала силуэты политиков из денежных купюр и женщин из рекламы париков, увеличила изображения и сделала 36 парных портретов на миллиметровой бумаге.

Шерри Левин. Sons and Lovers.

По словам Кримпа, написавшего детальное пояснение к выставке, чтобы защитить ее революционный потенциал перед публикой, жаждущей абстрактного и возвышенного, Левин открыла нам правду о том, что жизнь людей в 1970-х была похожа на мыльную оперу, а денежные знаки были чем-то вроде ее актеров, одновременно знакомых каждому до мельчайших подробностей, вызывающих доверие и недоступных полноте понимания и полноте обладания. Фигуративность принято противопоставлять абстрактности, но Кримп сказал, что фигуративные изображения, подобные картинкам Левин, непрозрачны для понимания, и в этом смысле уместно сравнить их с абстрактными полотнами.

Тогда же, в 1976 году, вышел труд австрийского экономиста Фридриха фон Хайека «Частные деньги», о том, что наше доверие национальным валютам неоправданно, так как национальные валюты не имеют конкурентов, а у центробанков стран есть резон производить много дешевых денег для стимуляции роста валового внутреннего продукта. Побочный эффект — попутно с этим взлетает инфляция, а если искусственно ее занижать — с полок пропадают товары. Этот груз ложится на плечи потребителей и не является первичной зоной ответственности нерадивых технократов. Государства сталкиваются с необходимостью всеми силами сдерживать обесценивание денег и в некоторых случаях не справляются с этой задачей. Конкуренция валют позволила бы устранить эту проблему, так как люди выбирали бы наиболее выгодные им варианты, пользуясь знаниями о репутации тех или иных валют.

Банкота в один триллион долларов Зимбабве: последствия гиперинфляции.

В странах, где существовал черный рынок бытовых товаров и услуг, люди на интуитивном уровне осознавали важность конкуренции платежных средств: в частности, каждая добропорядочная советская женщина знала, что за ручной мужской труд принято платить бутылкой водки, она имела большую ликвидность, чем советский рубль, который трудяге надо было на ту же водку обменять, еще и объяснить жене подобную трату семейного бюджета.

Глобализация знания и развитие интернета сделали теорию Хайека своеобразным мейнстримом, но не было политической воли для того, чтобы банки стали выпускать собственные деньги в согласии с «частными деньгами». Все изменилось, когда в 2009 году появился человек под псевдонимом Сатоси Накамото, который предложил децентрализованно производить условные единицы платежа — «биткоины», в буквальном смысле из электричества. Сделки с биткоинами контролируются общедоступной базой данных блокчейн. По изначальной задумке, они не требовали третьей стороны в качестве арбитра и были необратимыми, что обеспечивало совершенно иную структуру доверия между участниками платежей, нежели привычные нам деньги, подкрепленные обменным курсом центробанка и юристом или законом в качестве третьей стороны.

В работе «Политика биткоина. Праворадикально-экстремистский софт» Дэвид Голамбия написал о том, что от первоначальной идеи Хайека в современном информационном пузыре, окружающем биткоин, не осталось почти ничего, потому что Хайек предлагал людям выбирать наиболее выгодное предложение из стабильных валют, в то время как обменный курс биткоина скакнул с примерно с 400 долларов США за 1 биткоин в начале 2016-го к 20,000 за 1 биткоин в 2017-м и затем, в 2018-м обвалился ниже 4,000 за биткоин. Голамбия приравнял биткоин к деривативу, рискованному и элитарному инструменту инвестирования для людей, у которых есть деньги, позволяющие им играть по-крупному, и сказал, что биткоин неправильно считать деньгами. К неопределенности обменного курса добавляется проблема вероятности сгорания инвестиций, как в ситуации с обменной биржей Mt. Gox, потерявшей 750 000 биткоинов и обанкротившейся в 2014 году. Через эту биржу проводились до 70% сделок, и клиенты пытаются вернуть свои деньги до сих пор.

И все же, иные возможности верификации платежей и уход от государственного контроля заинтересовали техногиков и богемный прекарный мир, включавший в себя как торговцев оружием и наркотиками, так и художников. В рекламном проспекте блокчейн платформы для художников Luxtag написано, что система подарит автору долгожданную свободу от комиссий галерей и связанной с ними системы посредничества и оценки, то есть, производители этого продукта обещают демократизацию творческого акта, а также отмену всяких сомнений в аутентичности продукта, так как его производственные детали будут внесены в блокчейн реестр. Сам Luxtag является потомком сервиса Ascribe, придуманного с целью установления авторства и монетизации нет-арта, который очень просто копировать и воровать. Ровно так же, как нет-арт плавно перетек в постинтернет, криптографические системы заявляют, что научились обращаться с реальными артефактами.

По словам медиа теоретика Мартина Зейлингера, сама эта технология как инфраструктура не смогла произвести революции в искусстве, так как после художников концептуалистов и слов Люси Липпард о том, что искусство нематериально и не имеет цены, устанавливать на него ценник снова, каким бы эфемерным он ни казался — это откат назад и потворство коммерческим институциям, на этот раз, более всеобъемлющее и пугающее, так как эти институции больше не привязаны к физическому пространству галерей.

«В радости и в горе, пока смерть не разлучит нас, ибо блокчейн пребудет вечно», — поклялись друг другу Дэвид Мондрюс и Джойс Байо, произведя биткоин сделку, удостоверяющую брачный акт. Макс Дави, автор, который описал браки по блокчейну как нарастающее явление, сказал, что если не рассматривать биткоины только как валюту, а изучить платежный протокол, то блокчейн стал для нас новым символическим измерением, для многих эта система — новая церковь и государство.

Но доверие новой технологии, по словам Робина Маккея и Армена Аванесяна, зародившееся в академических кругах благодаря раннему акселерационизму 1990-х, обернулось темной стороной, панковским нигилистическим вызовом. Как сказал философ Ник Лэнд в интервью анонимному зину, посвященному техноготике The Vast Abrupt, блокчейн провозвещает превращение человека в балласт для развития разума. «Как вы видите, здесь происходит раздрай, месиво человеческого с разумным, и внезапно вы начинаете думать — и многие люди так думают — что мы вообще-то не абстрактный разум. Наш разум нацелен инструментально в отношении к нашей человечности. Мы особый биологический вид с набором интересов, которые предопределены сохранением вида, а не оптимизацией разума».

Саймон Денни, вооружившись иронией а ля Шерри Левин, работает с системой знаков современного блокчейна и тех крипто-фашистских фантазий, что вокруг него крутятся. В своей совместной работе с Линдой Кантчев «Визионеры блокчейна» (Blockchain Visionaires), он иронизирует над технофилами альт-райтовцами, дружными рядами идущими в светлое коммунистическое будущее. Эта работа сайт-специфична: витрины реальных компаний, предлагающих технологии, построенные на блокчейне, стоят на фоне просоветских панно бывшего здания Госсовета ГДР. Художники показывают, как из «пятилетки за три года» родилась нечеловеческая механика ускорения. Если в 1970-х наши родители считали почти родными символы бумажных денег, представлявшие чужих и незаинтересованных в их благополучии людей, то сегодня мы не столько доверяем, сколько заворожены знаками все более абстрактной и ускоренной экономики.

Саймон Денни и Линда Кантчев. Blockchain Visionaires, 2016.

Если мы не выбираем своей политической моделью примитивизм, то мы не должны поддаваться наркозу технопоэзии. Вместо этого следует вступать с технологиями в сложные отношения, апроприировать их с целями, неинтересными капиталу, но нужными нам как сообществу – именно этому учит нас публицист Марк Фишер, отмечают исследователи акселерационизма Маккей и Аванесян.

Например, участвовать в войне за общедоступность информации. Художественный дуэт Metahaven заявил в одном из своих интервью, что считает важным участие в политической жизни, а не производство очередных постмодернистских комментариев к ней. Для того, чтобы подтвердить свой авангардный запал делом, Винки Крук и Даниель ван дер Вельден произвели серию мерча для Wikileaks, кибершпионской организации, спонсируемой через биткоин.

В интервью для The Verge спикер от коллектива сказал: «В то время, Джулиан Ассанж не был такой уж звездой. Он, правда, иногда делал публичные выступления, и они были неоднозначными даже с точки зрения моды. Ассанж, одетый в исландский свитер, обращался к рабочей группе по свободе слова Евросоюза. Для нас, все это казалось переизобретением сути организации. Мы решили, что скорость, с которой забывают звезд, делающих такую важную работу, предоставляет огромную возможность для графического дизайна».

Шарф и футболка WikiLeaks. Metahaven, 2011. Фото: Meinke Klein.

А кто-то пошел еще дальше: три междисциплинарных исследователя — Пауль Зайдлер, Пауль Коллинг и Макс Хемпшайр (Paul Seidler, Paul Kolling, Max Hampshire) — приобрели землю для организации самоуправляемого леса. По задумке авторов проекта Terra0, дополненный (augmented) лес будет продавать контракты на вырубку деревьев на платформе Euthereum и тем самым выкупать себя у художников-создателей, а погасив долг, сможет тратить заработанные деньги на новые земли и рабочих. Что будет делать этот лес, выкупивший себя из человеческого рабства, авторы пока не знают. Они говорят в конце своего доклада, что нужно привлечь многих других специалистов, которые помогут им разрабатывать и налаживать генеративные алгоритмы. Но сам проект является tabula rasa, тем, с чего можно начинать думать о будущем Земли.