Реборн

2 452        1       

Герман Лавровский, «Реборн», 2020.

Моё исследование началось с сообщества людей, которые взаимодействуют с куклами «Реборн» (Reborn), напоминающими человеческого малыша. В древности игрушки обычно носили характер орудий труда, определяя потребность в будущей борьбе за выживание через быт и охоту, но сегодня игрушки имеют функцию тренировки умения строить сложные взаимоотношения в обществе, помогают отработать паттерны поведения и проиграть страхи и обиды. Сообщество людей с куклами «Реборн» соединено платформами социальных сетей, где заботящиеся делятся видео о своей жизни вместе с реборном, а производители — процессом создания.

Сначала лепится форма объекта, к которой по желанию добавляются модификации, например, хвост русалки или уши эльфа. Со скульптуры снимают гипсовый слепок, а в него заливают силикон, который застывает в течении нескольких часов. Реборн доставляется в коробке, обычно с объектами для имитации заботы о нем, в некоторых случаях реборн находится в пластиковом околоплодном пузыре. Эмоциональной привязанности между родителем и реборном предполагаемо способствует гормон окситоцин, работающий как механизм сближения и доверия. Большая концентрация такого гормона отмечается во время сексуальных взаимоотношений, отношений матери и ребенка и т. д. Куклу кормят, покупают ей одежду, моют, катают в коляске и проявляют ласку. Рождение и жизнь объекта документируются в формате фото и видео, поддерживаемые комментариями под ними.

Рыночный объект размножается, входит в доверие, заполняет пустоту и запускает автоматические алгоритмы заботы у людей. Такой квир ребенок показался мне интересным артефактом для пересборки понятий семьи, детей, заботы и воспроизводства.

Герман Лавровский, «Реборн», 2020. Снимок экрана из видео, 30 мин., цвет, звук.

«Вы украли мое детство!» — Гера Тунберг

Символ ребенка часто используется в качестве политического агента ради сохранения будущего, но какого? В книге «Будущего нет» (2004) Ли Эдельман рассматривает ребенка как инструмент сохранения настоящего и вводит термин «ретровоспроизводство». «Фашистское лицо ребенка» прикрывает патриархальные законы нуклеарной семьи, которые запрещают любые мутации в воспроизводстве. Отсюда вытекает негативное отношение к меньшинствам. Ли призывает меньшинства отказаться от политики, будущего и детей и предаться jouissance. Книга подверглась сильной критике со стороны феминисток, отказывавшихся сдаваться в угоду патриархальной системе.

Феминистская эпистемология заложила фундамент для критики института семьи через актуализацию заботы как труда, денатурализацию материнских практик. В историческом плане для моего проекта важна работа художницы Мэри Келли «Послеродовой документ» (1973–1979). Это шестилетнее исследование отношений матери и ребенка. Подгузники сына художницы были выставлены вместе с описанием рациона питания и заметками матери и представлены как произведения искусства. «Послеродовой документ» проходил на фоне феминизма второй волны, который был связан с концептуализацией женского домашнего труда. Сегодня развитие биотехнологии модификации телесности, гендера, вынашивания детей меняет наши социальные отношения и требует создания новой биокультуры, в которой становятся возможными рассуждения о коллективном воспитании, отказе от семейного древа и стирания интимных границ между людьми (Хелен Хестер и расширение понятия суррогатного материнства у Софи Льюис).

Донна Харауэй предлагает более радикальные пути, а именно — к контролю рождаемости. Естественно, добровольному. В книге «Оставаясь с бедой» (2016), в главе с названием «Рассказы Камиллы: дети компоста» Донна пишет о будущем мире, пострадавшем от человеческой деятельности, в котором люди объединяются в сообщества с целью восстановить природу, помочь вымирающим видам существ и создать новые моральные ценности гармонии людей и мира. Воспроизводство человеческого вида в этом сообществе не играло большую роль, оно было переоценено в пользу таких детей, как Камилла, созданных во имя спасения вымирающих видов существ. Они рождались в определенном количестве раз в год, и каждому из них определялся симбионт в виде существа. Благодаря генной инженерии, эти дети приобретали черты своих симбионтов для лучшего взаимодействия, чувствования и помощи.

Герман Лавровский, «Гостеприимство матрицы», 2020. 3д печать, модель эмбриона «СССР» на фоне кадра из фильма «2001: космическая одиссея» Стенли Кубрика. Фрагмент объекта.

«Гостеприимство матрицы» Ирины Аристарховой (2012)

Таким пространством для проекта стала Экспериментальная лаборатория «Международная солидарность» Веры Шмидт (1921). Основанный на принципах психоанализа новаторский детский дом Шмидт закладывала таким образом: «Одним из главных правил для воспитателей ребенка в саду является непрерывная работа воспитателя над собой, включая два обязательных элемента: освобождение от предубеждений, которые оставили в нем его прошлое воспитание и житейский опыт, и овладение основами социально-психологического и психоаналитического знания». Воспитанники отправлялись к родителям только на выходные, остальное же время проводили вместе (в саду было примерно 20 детей разного возраста). В экспериментальной лаборатории не было запретов на тему телесности, дети были свободны от авторитарного режима и наказаний. Одна из воспитательниц в этом заведении, Сабина Шпильрейн (российский и советский психоаналитик, педагог, ученица К. Г. Юнга), посвятила свою работу идее становления через деструкцию нормативности, рассматривая индивида как дивида, а психику через телесность. «Во время размножения происходит объединение клеток. Таким образом, единство каждой клетки разрушается, и из продукта этого разрушения возникает новая жизнь», — писала Шпильрейн в труде «Деструкция как причина становления» (1912).

«Сообщество охраняет реборна от травм неприятия, помогает в его эмансипаторном становлении. Любой реборн должен быть принят и затем может получить помощь в одной из эмансипаторных перспектив, которые создаются совместно с учетом способностей реборна. Индивидуальное и коллективное скоординированы вариативностью становления и не оппозиционны друг другу».

Протокол взаимодействия с реборном.

Модифицированный квир реборн появился на свет не сразу. Долгое время я работал в 3д программе в поисках его формы. Интерфейс программы создавал ощущение лаборатории генной инженерии с инструментами для выращивания форм и поверхностей, а экран компьютера стал на несколько месяцев своеобразным инкубатором. Когда Ян сказал, что реборн похож на подошву кроссовок, я понял, что это оно — время его материализовать. Реборна напечатали из белого пластика. Он был похож на жвачку или кость. Особенности печати оставили на нем легкую сеточку, напоминающую текстуру кожи. Закодированная кожа реборна. Я заказал форму — второй инкубатор для реборна, уже из гипса. Вечером мы с папой залили пену и силикон в него, а утром реборн появился на свет. В дальнейшем он обрел свой контекст, хотя скорее контексты обрели свою материальность в виде реборна.Появился некий стык понятий феминистской теории и материальных практик современной скульптуры, позволяя проживать теорию аффективно, создавая новую конфигурацию между теорией и практикой. Чтобы отразить конвергенцию произведения искусства и этой темы, я создал лабораторный формат художественного исследования, мимикрирующий под формы блогинга и образовательных игр о материнстве и заботе о ребенке — длящаяся практика, пересобирающая повседневные отношения. Для исследования психических связей и аффектов от альтернативных понятий семьи была проведена коллективная игра с реборном, где участники примеряли на себя роли родителей, симбионтов, оказывали заботу и внимание к объекту, выявляя плавающие границы отношений «свой–чужой».

Ценным опытом в ходе проекта стала поездка в Санкт-Петербург и знакомство с Александрой Абакшиной, Аллой Митрофановой и Йожи Столет. Саша вела игру по сценарию, стараясь раскрыть ответы каждого участника и усилить их агентность. Для меня любимой частью стали танцы с реборном под квирнутую мелодию «Family Finger», которую для нас сыграл Игнат Хлобыстин на флейте. В этой игре реборн стал объектом для взаимодействия, неадаптивным артефактом (пользуясь понятием Патриции Рид). Как писала Харауэй: «Для молодых и взрослых особей большинства видов в общинах игра была самым мощным и разнообразным занятием для пересборки старых вещей и предложения новых вещей, новых моделей чувств и действий, а также для разработки безопасных способов взаимодействия друг с другом в конфликте и сотрудничестве». Интересный момент произошел, когда Илья Долгов подарил реборну кусочек овечьей шерсти, и на момент сама шерсть стала таким же объектом для взаимодействия, как и реборн.

Такие игровые практики и новая телесность в виде реборна открывают общество к радикальному гостеприимству. Сейчас реборн путешествует, становится своего рода тренажером для формирования заботы, создавая что-то вроде коммунального квир родства (Йожи Столет), а его родители пишут свои комментарии в общий гугл док.

Герман Лавровский, «Распаковка реборна», 2019. Видео, цвет, звук, 5 минут 58 секунд.