Две интервенции: между искусствами и производством

886        1       

Интервенция первая: Видимость труда

Вчера я узнал, что имя Анны Прохоровой, которая сокоординировала выставку «Немосква не за горами» и занималась художническими закупками во время монтажа (найдите в сжатые чужими стараниями сроки и напалме дедлайна один на всю страну склад аутентичных армейских табуреток; и так далее), не фигурирует ни в каких публичных списках участников команды.

Аня наворотила бессонного, закулисного и сопровождённого матответственностью труда, который был оттеснён в невидимость, фигурирует только во внутренних юридических документах.

Это стрёмно и тупо, что в сфере культурного производства по прежнему превозносится труд «креаторов» и топ-менеджмента, тогда как локальные усилия невероятного количества работников не считаются стоящими упоминания.

Мы с Полиной Колозариди (огромное спасибо, Полина!) помогли команде «Немосквы» и внесли Аню хотя бы в некоторые издания гида, какие попались под руки. Их 36.

Митя Главанаков, «Две интервенции: между искусствами и производством I. Видимость труда», 2020. Вклеивание имени координаторки монтажа Анны Прохоровой в выставочный путеводитель.

Проблема анонимизации труда является частью бóльшего расклада, завязанного на разрывах между видимыми/публичными и теневыми/замолчанными позициями. Чтобы подлечить ситуацию, мы будем всё проговаривать и выносить на свет.

Остро хочу, чтобы на этом и других проблемных кейсах мы как сообщество научились солидаризироваться и делать всё нормально. Если за это нужно бороться — ладно, не страшно.

Митя Главанаков, «Две интервенции: между искусствами и производством. I. Видимость труда», 2020. Документация перформанса 10 августа: вклеивание в путеводители имени координаторки монтажа Анны Прохоровой. При участии Полины Колозариди.

Интервенция вторая: Операция «Мишки»

Вчера я увидел, что отличная и смешная работа Сани Закирова «Операция “Мишки”» (2020) экспонируется на выставке «Немосква не за горами» в настолько урезанном виде, что оригинальный критический смысл работы вымывается почти до неузнаваемости, а юмор и вовсе исчезает.

В гиде к выставке ясно сказано, что работа Сани — это инсталляция из двух частей: картины и фантастического рассказа. На выставке висит только картина.

На Сашиной картинке три медведя с известного полотна Савицкого и Шишкина изображены на белом фоне, как если бы Шишкина не было. Всё понятно.

Не обнаружив нигде рядом с картиной обещанного гидом рассказа, я написал Сане, и он оперативно и любезно прислал мне текст.

После прочтения замечательного рассказа Сани моё восприятие работы полностью перевернулось.

Без рассказа работа абстрактно, недосказанно и герметично подвешивает перед зрителем отсылку к случаю из истории русского искусства.

Рядом с рассказом картина становится артефактом яркого, прямого, смешного, всерьёз критического и (главное) открытого к зрителю нарратива, ставящего вопрос исторической справедливости ребром.

Это намного больше похоже на Закирова, каким я его знаю.

Без рассказа работа выглядит откровенно выхолощенной, как будто Саню, воспользовавшись его отсутствием на монтаже, переформатировали в пресный транснациональный совриск.

Я понимаю, что мат в рассказе не проходит возрастной ценз 6+, но всегда можно договориться и бережно поправить текст, а не отрезать от работы смысловую половину.

Саня написал мне, что текст «забыли напечатать». Если это правда так — без комментариев.

Это показательный случай о том, как вероломно можно обращаться с замыслом художника, если он вдруг плохо подвёрстывается в глянцевую и беспроблемную инстаграм-репрезентацию.

Забыли текст, или просто решили его выкинуть — в любом случае это говорит о том, что от локальных художников проекту «Немосква» в данном случае нужен немой, блестящий и отбеленный зрелищный контент, а критическое осмысление реальных проблем искусств только мешает.

Классно получилось, что работа Сани критикует в том числе и то, что произошло с ней в экспозиции.

Как Павел Третьяков вырезал из работы лишнего и неудобного соавтора, так и ответственные лица проекта просто отмели и замазали что не понравилось или не показалось важным. Так мы пишем истории и делаем искусства в России.

Во мне ещё теплится надежда, что это всё просто досадное недоразумение, которое мы все хотим исправить.

Митя Главанаков, «Две интервенции: между искусствами и производством. II. Операция “Мишки”», 2020. Документация перформанса 10 августа. При участии Полины Колозариди.

P.S.

Рассказ мы распечатали и вложили за и рядом с работой в двух экземплярах. Ищите нашу закладку!

Ещё раз спасибо Полине Колозариди за соучастие и в этой интервенции!

P.P.S. Из переписки в Фейсбуке с сокуратором выставки Оксаной Будулак.

Оксана Будулак: Митя, спасибо, дорогой! Текст действительно забыли напечатать. Я спрашиваю каждый день. Надеюсь, что сегодня уже висит.

Митя Главанаков: Хорошо, по случайности я ещё в Питере, схожу посмотрю, надеюсь, возьму обвинения назад.

Оксана Будулак: Cейчас написали, что в пять привезут таблички. Надеюсь, повесить повесят.

…

Митя Главанаков: Рассказ Саши на момент 11 августа 19:00 экспонирован рядом с картиной. Я рад отказаться от слов о намеренном недоэкспонировании и извиниться за них перед всеми причастными — я был резок. Тем не менее, работа висела недоэкспонированной пять с половиной дней работы выставки. Думаю, что критика расстановки приоритетов должна остаться в силе.

Саня Закиров, «Операция “Мишки”», 2020. Вид инсталляции в ЦВЗ Манеж в Санкт-Петербурге. Фото Михаил Вильчук.

Саня Закиров

Операция «Мишки»

— Серёга! — скомандовал я, — запускай бандуру.

— Не командуй, — ответил Серёга и нажал на кнопку «запустить бандуру».

Как и в предыдущие разы, я почувствовал лёгкий дискомфорт и потерял сознание…

— Приём-приём! — пищала трансвременная рация. Я открыл глаза и понял, что лежу на заросшем газоне.

— Серёга, приём! Я очуха́лся, валяюсь в каком-то парке заплёванном. Хроноидентификатор показывает 1844 год.

— Отлично! Это Елабужский парк культуры и отдыха. А я уже до Третьяковки доехал, пока ты там отмокаешь. Стою в очереди. Ну всё, ищи цель, до связи!

Я с трудом поднялся и побрёл по центральной аллее.

Мы с Серёгой уже не боялись временных парадоксов и экспериментировали на всю катушку. Страшно было только в первый раз: тогда я вернулся в прошлое и предотвратил зачатие своей бабушки. Но, вопреки опасениям, пространственно-временной континуум не развёрзся, и я сам не перестал существовать, а всего лишь стал на четверть калмыком.

После часа блужданий по парку, вдали показался мальчик лет двенадцати. С этюдником. Я активировал рацию:

— Серёга, приём! Кажись, нашёл нашего клиента.

— Ну, Господи благослови. А я всё ещё в очереди стою.

Я подошёл к юному живописцу расслабленной аристократической походкой.

— Здарова, малой! Что малюешь?

— Здравствуйте. Да вот, сосёнку…

— Сосёнку! — усмехнулся я, — Как звать-то тебя?

— Ванька я.

— А мой портрет нарисуешь, Ванька? Я заплачу, а то, небось, на краски-то средств не хватает.

Мальчик поморщил нос:

— Пара целковых, конечно, не помешала бы. Батька мой хлебом торгует, навар с этого невелик. Да только портреты у меня не очень получаются. Да и тяги, знаете, я к ним не имею. Вот природу рисовать я люблю! Хотите я вам вот тот куст нарисую? Выйдет не дороже портрета.

— Да на кой чёрт мне твой куст! Нашёл что предлагать… О, смотри! А вон собака к твоей сосне подбежала. Впиши-ка её в свой этюд, пока она испражняется.

— Дядя, да я не успею! Смотрите, как торопливо она испражняется.

— Так давай я её подержу в фиксированном положении.

Ваня покачал головой:

— Да нет. У меня, честно сказать, и животные получаются не очень. То ли дело сосёнки!

Я пренебрежительно рассмеялся и хлопнул парня по плечу:

— Да что ж ты за художник такой! Ни людей, ни зверей рисовать не умеешь, да и учиться, похоже, не намерен!

Иван нахмурился.

— Не спешите с выводами. Я вот что подумал: оно ведь и не обязательно уметь зверя какого рисовать или человека. Вот, допустим, стану я выдающимся пейзажистом, и вхож буду в художественные сообщества. Там у меня, наверняка, сотоварищи будут, которым я указать смогу: мол, нарисуй мне в центре холста бабу голую или некоторое количество ондатр. А я вокруг лес хвойный изображу. И оба подпишемся. Да только моя подпись первой стоять будет, так как лес бо́льшую площадь холста покроет, нежели бабы с ондатрами. И ежели в какой музей попадёт наша совместная картина, то, небось, вторую подпись и вовсе затрут, дабы зрителя лишней информацией не нагружать.

«Ах ты дрянь корыстная», — подумал я, всё больше убеждаясь в легитимности затеянного нами эксперимента. Но вслух я сказал:

— Говно ты на палке, а не будущий великий пейзажист! Говоришь, не умеешь рисовать животных, зато деревья получаются похожими? Да ведь чтобы дерево изобразить много ума не надо! Вот сосна стоит — а ты у неё ветку на полметра ниже нарисовал! И ничего, вроде — схожесть не утеряна! А поди-ка, изобрази у медведя лапы на полметра ниже — тебя твоё художественное сообщество вмиг засмеёт, бездарь ты трёхгрошовый!

Ванька заметно остервенел.

— Уйми-ка амбиции свои паскудные, — продолжал я, — таких шарлатанов пейзажных, как ты, по земле русской сотни тысяч ходют!

— Не бывает такого числа! — заорал побагровевший Иван.

— Ах ты сука! — гаркнул я в ответ и пнул мальца в лицо. А надо сказать, что после того, как я сделался на четверть калмыком, мой удар с ноги стал просто непревзойдённым, — Займись-ка лучше торговлей хлебом, как отец твой! А то кончишь жизнь в нищете, и кучу врагов наживёшь, а не друзей, готовых голых ондатр малевать!

Ванька пронзительно заревел, отшвырнул этюдник и побежал прочь. Я обогнал его и ещё раз пнул ногой в лицо, заорав:

— Бездарь! Ещё раз увижу в этом парке — ещё раз пну ногой в лицо!

Иван захрипел и побежал от меня по совершенно абстрактной траектории.

Для пущей уверенности я вернулся к валяющемуся в траве этюднику и раскрошил его в щепки своими мощными ногами. Это заняло у меня около часа.

С чувством выполненного долга я достал трансвременную рацию:

— Серёга, приём! Я закончил. Ты там как?

— Приём! Я только что купил билет, бегу к «Мишкам». Как всё прошло?

— Ты знаешь, неплохо. Мне кажется, я смог посеять в его юном сознании зёрна сомнения в будущей профессии.

— Молодец. Ну всё, я добежал, — у Серёги дрогнул голос.

— Ну что там? Не томи! Изменения есть?

— Есть! — торжественно прошептал Серёга, — Во-первых, рама стала поскромнее.

— Тааак. А во-вторых?

Саня Закиров, 2020.