Арктический форум: интервью с кураторами

846        0       

Мария Петровна Выучейская, «Идут на демонстрацию», 1932–1933. Бумага, карандаш цветной. 21,8 х 31 см.

Ксения Юркова: С 2016 года Арктический форум искусств проводился на разных площадках Архангельска и сейчас впервые, как и многие события культуры и искусства, ушел в онлайн. Расскажите, как начинался форум и на каком этапе он находится сейчас.

Екатерина Шарова: До форума было много других мероприятий. Например, фестиваль в Териберке — я была соорганизатором самого первого, в 2015 году. За год до этого прошел другой международный форум «Современное искусство на Европейском Севере» (2014). Мы видели, что отсутствует художественная критика, система для производства современного искусства, исследовательская база. Поэтому задумали наш собственный форум как площадку для высказывания и место для встречи местных художников и креативных практик, представителей современной культуры и экспериментальной культуры, и их международных коллег и коллег из других регионов России. Он задумывался как проект возвращения знаний на Север, так и обмена знаниями. На Севере есть свои собственные знания, которые нередко остаются невидимыми.

Подобные процессы существуют: например, в Тромсё, на севере Норвегии, есть художественная академия, есть научные школы, есть исследователи, которые занимаются саамским искусством уже несколько десятков лет. Ничего подобного на севере России нет. С 1990-х годов советская экосистема производства искусства находилась в упадке. Художники были вынуждены создавать себя сами.

В 2015 году у нас не было организации. Мы просто собрались и начали делать форум. Но поскольку у меня уже был опыт работы как с разными институциями Норвегии, так и на крупных мероприятиях — на фестивале Barents Spektakel, биеннале «Манифеста» — мы сразу пошли в Министерство культуры Архангельской области и во все музеи и учреждения. Открытие первого форума было в Гостиных дворах Архангельского краеведческого музея. Были задействованы Северный федеральный университет, а афтепати проходила в гараже местного культуртрегера.

Казалось важным включение всех возможных процессов, потому как форум — это не только итог, но и процесс, исследование того, что происходит на Севере, автобиографическая история для каждого из нас.

К. Ю.: Невидимые знания, которые необходимо вернуть на Север, задали концепцию и название четвертому форуму — «Экосистемы невидимого».

Кристина Дрягина: Верно. В этом году я работаю над новым проектом Арктического института искусств — 66°33′ Северной широты, который открылся выставкой «Возвращение. Салъярд. Homecoming» (доступна онлайн на сайте форума) и продолжится в цикле медиаций, связанных с темой повседневности коренных народов. Список участников сейчас дополняется.

Интерес к теме выставки появился в тот момент, когда в регионе началась смена власти, и остро начал обсуждаться вопрос присоединения Ненецкого автономного округа к Архангельской области. Моей задачей стало создание альтернативной повестки, отличной от той, которая связана с этими местами как с источниками добычи ресурсов. Я хотела показать, как искусство и культура могут говорить о важных социальных и политических процессах и увидела это, например, в работах художника Тыко Вылки. В 1950-х годах на Новой Земле началось возведение ядерного полигона, все ненецкое население выселялось с острова. Интересно создание социальных связей и отношение к природе у коренных народов. Общая картина мира в их представлении дает совершенно другое восприятие происходящего вокруг, а в частностях представляет собой созидающий, терапевтический опыт. Мне бы хотелось видеть его учтенным в ситуациях, происходящих вокруг нас сегодня.

Е. Ш.: Если мы говорим о возвращении, я могу привести еще один пример.

В 2016 году я приехала в Петербург, в Российскую национальную библиотеку. Мне дали двадцать пять томов былин. Из них двадцать один том был собран у нас — в Архангельской области. Кто сейчас может сейчас говорить о былинах в контексте современного искусства? А для меня это — концептуализм, текстоориентированное культурное высказывание.

В Пинежском и Мезенском районах было собрано в три раза больше былин, чем на Урале. Это районы, где родилась моя мать. Ни она, ни ее поколение уже ничего не помнят. И мы — те, кто там вырос — жили с осознанием, что там ничего нет, нет истории, что туда можно свозить мусор.

Жители Севера — это те, кто сохранил память и архивы истории русского эпоса. Не только, кстати, русского. Сотрудница музея «Кижи» рассказала, что Элиас Леннрот записывал Калевалу на территории бывшей Архангельской области, сейчас это Карелия. Север — это самый интересный регион России, самый аутентичный, самый «русский». При этом восприятие русскими самих себя сформировано образами, искусственно созданными художниками конца XIX века. Это хорошо проиллюстрировала выставка про сказку в Третьяковской галерее.

На форуме сами северные художники переизобретали свои же собственные истории, а не те, что о них создали жители столиц. В отличие от других типов колонизаций, в такой огромной стране, как Россия, ситуация сложнее. Русские колонизировали русских — впрочем, этот процесс не то что не окончен, он даже не осознан, в том числе и современными художниками и кураторами.

Северный Ледовитый океан, архипелаг Шпицберген. Фото: Сьюзан Шуппли. Исследовательская поездка в рамках проекта «Учась у льда», 2020.

К. Ю.: В этом году ключевым событием форума станет симпозиум, организованный Творческим объединением ТОК. С чем было связано решение пригласить внешних кураторов?

Е. Ш.: Мы давно хотели сделать что-то вместе, мы работаем в одной географии, примерно в том же самом культурном поле и оперируем похожими кодами.

Мария Вейц: В прошлом году ТОК курировал симпозиум в рамках первого Кураторского форума в Петербурге, организованного Северо-Западным филиалом ГМИИ им. А. С. Пушкина (ГЦСИ в Петербурге). Мы любим долгосрочные проекты и, начав проект симпозиума, решили его продолжать, решив сделать симпозиум номадическим, таким же, как наша вся практика в целом. Мы подумали, что хорошо было бы сместиться на Север — на другую платформу, не государственную, а самоорганизованную. Но в то же время очень важную. Усилиями Екатерины Шаровой и Кристины Дрягиной Север стал появляться более активно на художественной карте России. А за счет неотвратимо приближающегося страшного экологического будущего активизировались коллеги с севера Норвегии.

К. Ю.: Как вы раскрываете понятие «взаимозависимость», вынесенное в название симпозиума?

Анна Биткина: Тема «Взаимозависимость как необходимость» инспирирована новой книгой Джудит Батлер «Сила ненасилия» (The Force of Nonviolence), в которой она говорит про взаимозависимость всех друг от друга на разных уровнях и продолжает мысль, что мы не можем больше увеличивать градус насилия, поскольку это недальновидно, бессмысленно и ведет к тупику. Батлер переопределяет хрупкость и слабость и назначает их новым импульсом. Уязвимые разрывы, шаткость системы, постоянное проговаривание и указание на них становятся движущей силой, которая в итоге должна привести нас к ненасилию. Мы действуем внутри этой парадигмы внутри симпозиума, стремимся сформулировать сценарии для ненасильственного существования и проанализировать структуры власти и подавления. Симпозиум сконструирован таким образом, чтобы не только проанализировать текущее положение вещей и артикулировать этот градус насилия, но и заглянуть в будущее и подумать, как мы можем продолжать действовать и какие рамки моральной нормы задавать.

К. Ю.: Взаимозависимость в вашем прочтении видится мне как некая закрытая система: пострадал один — пострадали все. Я сталкивалась и с другой точкой зрения: в своем эссе «The Environment is not a System» («Окружающая среда не есть система») Тега Брайан, австралийский художник и ученый-исследователь, обозначает ограниченность системного подхода к исследованию окружающей среды и предлагает термин «ассамбляж» — совокупность открытых, а не замкнутых систем, которые лучше описываются взаимодействием, а не зависимостью.

А. Б.: В связи с экологической повесткой взаимозависимость нужно прочитывать как взаимную ответственность. Это, прежде всего, этический принцип, без которого не обойдется ни одна из сторон. В одной из панелей симпозиума, посвященной общему прогнозу и будущему, мы пересматриваем географические, политические, дисциплинарные и ментальные границы, говоря об экологическом воображаемом. В целом это разговор об отказе от идеи автономности.

К. Ю.: А кто именно вступает в эти отношения взаимозависимости, кого вы назначаете актором или агентом?

М. В.: Все те, взаимодействие которых влияет на планетарный баланс и необходимо для поддержания жизни на земле. Мы понимаем, что действия больших корпораций не компенсируются встречными действиями активистов, отдельных граждан или некоммерческих организаций. Их силы неравны. Но Кристина Дрягина в своем докладе будет упоминать феномен Шиеса — пример того, как взаимозависимость и децентрализация сработали: давление центра на периферию отложилось.

Идею взаимозависимости мы соединяем с идеей трансверсальности — построенной на процессе взаимных проникновений и пересечений, отказа от иерархий. Мы говорим как о человеческих, так и о нечеловеческих агентах, и на симпозиуме мы хотели бы затронуть критику антропоцентризма и поговорить, как возможно смотреть на мир глазами других существ.

А. Б.: В симпозиуме мы также рассматриваем процесс медленного насилия, о котором говорит в своей книге с одноименным названием американский профессор и эколог Роб Никсон, указывая на медленные, незаметные, ползучие экологические изменения. Это не вулканическое извержение или наводнение, а процессы, которым он хотел бы дать агентность, действующие по принципу отложенного эффекта: накопление токсинов в воздухе, последствия новых индустрий. Они могут не иметь формы, вида и цвета. Сложно найти виновного в происходящем, но более важно, кто от этого страдает.

М. В.: Условно говоря о недавнем разливе топлива «Норникеля»: мы видим это по телевизору, через неделю забываем, а страдают непосредственно местные жители и экосистемы вокруг. Завтра у нас горят леса за Полярным кругом, послезавтра — катастрофа на Камчатке. Это насилие не заканчивается, оно постоянно воспроизводится. Батлер говорит о возможных механизмах приостановления воспроизводства насилия. А Роб Никсон говорит о необходимости создания визуального нарратива, и разговор этот основан на примерах искусства. Если мир оперирует визуальной информацией, необходимо создать образы, фиксирующие не последствия, а процессы, и заставить власти реагировать на них.

К. Ю.: Среди ваших спикеров я увидела Сергея Медведева. О нем, в частности, известно то, что в 2013 году он неосторожно разместил комментарий в Фейсбуке о предложении лишить Россию влияния в Арктическом регионе: потому как от нее нечего ждать, кроме опасной и разрушительной эксплуатации. Случился большой скандал и даже дошел до высшего уровня руководства страны. Вопрос Арктики — это действительно болевая точка: Россия находится в ожидании решения Арбитражного комитета ООН по поводу хребта Ломоносова, предположительно являющегося продолжением Сибирской континентальной платформы, в районе которого по некоторым оценкам находится около 25% мировых запасов углеводородов. По поводу арктической платформы «Приразломная» Гринпис не прекращая бьет тревогу с 2014-го, говоря о непоправимых экологических последствиях. Вряд ли вы будете говорить с Медведевым об искусстве?

М. В.: Нам было необходимо мнение политолога — разговор об Арктике без включения политического контекста невозможен. Плюс Медведев как журналист работал в этом регионе в 1980-х годах. Арктика — это политический проект, в котором принимает участие пять стран, не только Россия. Как распределяется ответственность? Как будет развиваться дальнейшая работа? Как сталкиваются интересы? Можно провести аналогию с совместным освоением космоса. Сергей будет говорить о критике современных российских ресурсных и колониальных подходов в Арктике и коснется предложения Гринпис о международном заповеднике.

К. Ю.: Мне кажется, у него должна быть сходная позиция по вопросам колонизации с Александром Эткиндом. Недавно у последнего вышла книга «Природа зла: сырье и государство» — лейтмотив которой частично созвучен с темой симпозиума. Этот исследователь также много писал на тему «внутренней колонизации». Почему выбор не пал на него?

М. В.: Многие вопросы, которые освещает Александр Эткинд, освещает и Мадина Тлостанова, но делает это на шаг вперед, потому что придерживается парадигмы деколониальности, а не постколониальности. У Анны Энгельхардт есть хорошая статья с разбором разницы этих понятий. Соединение деколониальности с феминистской теорией, которое предлагает Мадина, созвучно понятиям взаимозависимости и ответственности, а также принципу деколонизации собственной мысли и знания, о котором на симпозиуме будут подробно говорить Анна Соловьева и Екатерина Шарова.

К. Ю.: По мнению канадской исследовательницы и писательницы Хитер Дэвис, деколонизация знания предполагает предоставление трибуны представителям коренных народов и внимание к знанию коренных народов (indigenous knowledge). Согласны ли вы с этим тезисом? Как и по какому принципу происходил выбор ваших спикеров?

М. В.: Мы больше знакомы с норвежским контекстом и искали среди своих норвежских коллег. Я не очень хорошо знаю северный российский контекст в плане художников и кураторов, но в самом Форуме этому уделяется большое внимание. В основном эту работу взяла на себя Кристина Дрягина, она делает выставку «Возвращение», работает с Архангельским музеем и делает онлайн выставку редких работ художников-представителей коренного населения Севера в целом и Архангельской области в частности.

Константин Алексеевич Панков, «Поездка на оленях», 1930–1940-е годы. Картон, гуашь, акварель. 68,5 х 88,4 см.

К. Д.: В российском художественном контексте есть огромное количество нераскрытых северных имен. Я не хотела бы высказываться за них, скорее, сделать возможным сам факт участия наших коллег в позиции равных. Мы ведем работу с ближайшими коллегами, родственниками и детьми художников-представителей коренных народов, задействованных в выставке «Возвращение». Совсем скоро объявим программу медиаций, которая будет длиться до декабря включительно.

Е. Ш.: Есть несколько художников, работающих в Москве, с кем мы сотрудничаем. Это Ульяна Подкорытова — она родилась в Абрамцево, рядом с имением мецената Саввы Мамонтова, построившего Северную железную дорогу. Устина Яковлева — у нее мать из северной республики Коми. Игорь Самолет — он родом из Котласа. В их искусстве отражена (явно или неявно) и эта уникальная северная география, и это кажется важным.

О вещах, о которых стало модно говорить в России в 2020-м, мы говорим уже много лет. Если мы посмотрим на сайт форума 2016 года, мы увидим архивную фотографию 1906 года, работу художника Николая Шабунина, родом из д. Юрома на Мезени. Публикацию фотографии мы должны были согласовывать с Кунсткамерой, Музеем антропологии и этнографии РАН. Мы не видели фото о нас, с Севера кажется нормальным забирать, вывозить, но не возвращать. В России тема колонизации кажется более сложной, чем, к примеру, в Скандинавии. Она в корне отличается от опыта Канады и США. Огромное количество людей и материалов переместили внутри самой страны. О внутренней колонизации пишет Александр Эткинд: речь идет не только о колонизации коренных народов, но об иерархичности российского общества, когда русские колонизировали и до сих пор колонизируют русских. Когда говоришь с московскими коллегами, находясь в Осло, и когда говоришь с ними из Архангельска — обращаешь внимание на разный уровень реакции. Кого мы слышим и видим? Какова оптика нашего зрения?

Внутренняя колонизация связана с кажущейся сегодня архаичной идеей прогресса. Когда мы смотрим архивные записи взрыва водородной бомбы на Новой Земле и слышим бодрый голос диктора, кажется невероятным, что он не осознает угрозы и масштабов разрушения. Не пора ли прислушаться к голосам малых народов Севера и поучиться у них?

К. Ю.: Мы все равно так или иначе индоктринированы западной академией: в текстах к форуму и симпозиуму можно увидеть цитаты из Джудит Батлер или Бруно Латура.

Продиктовано ли это необходимостью или страхом: если не проставить маркеры, есть опасность остаться незамеченными, выпасть из поля узнавания? В этом я тоже вижу признак внутренней колонизации — вы со мной согласны?

К. Д.: В целом — согласны. Но если говорить о выставке «Возвращение», можно увидеть, что в начале стоит ненецкое слово — прямо по центру. Оно является основным смыслообразующим понятием. И только в конце стоит цитата из Латура. Возращение — это долгий процесс поиска и работы. Работы, которая не всегда зависит от нас самих.

А. Б.: Помимо коренных жителей в программе симпозиума участвуют также те, кто живет на Севере и работает с проблематикой Севера — это Екатерина Шарова и Кристина Дрягина — кураторы Арктического форума искусств, Анна Соловьева — культуролог и профессор философии из Архангельска. У нас получилась очень гибридная команда спикеров. Каждый из них привносит что-то свое в этот сложный дискурс взаимозависимости, который касается не только экологии. Более того, участвующие в симпозиуме кураторы и художники давно вышли за рамки искусств и начали взаимодействовать с экспертами из разных дисциплин: научным и исследовательским сообществом.

Например, мы очень рады, что в симпозиуме участвует художница Сьюзан Шуппли из Великобритании. Она работает с большими лабораторными данными и аналитикой и исследует политику холода и память льда. В своем проекте «Учась у льда», о котором Сьюзан будет рассказывать на симпозиуме, она задействует данные Канадского архива ледяных кернов и Геохимической лаборатории США, занимающихся исследованием состояния льда в разных частях мира. Терике Хаапойя из Финляндии, живущая в США, очень плотно работает с темой прав животных и других живых организмов, исследует законодательства и взаимодействует с профессиональными юристами. Тару Элфвинг из Финляндии работает с многопрофильным Архипелаговым исследовательским институтом. Аслак Аамот Кьерулф — исследователь из Дании, сооснователь группы Diakron, коллектива, состоящего из ученых и художников. Команда Diakron последние несколько лет плотно сотрудничает с крупной компанией Aquaporin, занимающейся очисткой воды.

М. В.: К участию в каждой панели мы также пригласили дискуссантов. Это художники Анастасия Вепрева и Егор Рогалев, кураторы из Эстонии/Нидерландов и Латвии Маргарет Тали и Инга Лаце. Их задача — высветить важные моменты или поделиться своим опытом и отреагировать на сказанное: каждая панель плотно связана с практикой или исследовательскими интересами дискуссантов, которые сосредоточены вокруг тем симпозиума. Например, Маргарет Тали специализируется на репрезентации и отсутствии трудного знания в музеях и в проектах современного искусства, а Инга недавно сокурировала серию показов «От материи к данным: экология инфраструктур» («From Matter to Data: Ecology of Infrastructures»), включавших фильмы и видео об экологическом будущем, капиталоцене, антропоцене и экологическом наследии социалистических режимов, которые были доступны на сайте МоМА. Мы ждем от дискуссантов комментариев, которые бы выражали их позицию — это может быть совершенно другая точка зрения, отличная от того, что будут говорить спикеры, может — противоположная, нам важно, чтобы на симпозиуме состоялась дискуссия. Эфир будет транслироваться через канал ТОКа в Youtube по-английски и канал Арктического института искусств по-русски, аудитория сможет задавать вопросы и таким образом участвовать в обсуждении.

К. Ю.: А как вы оцениваете работу русскоязычных художников с обозначенными темами?

А. Б.: В России пока довольно мало художников, которые обращаются напрямую и глубоко копают внутрь процессов, происходящих в природе, проблематизируют отношения между человеческим и нечеловеческим, выстраивают связи с деятельностью человека и необратимым изменением климата. Этому несколько причин: отсутствие традиции критического мышления, направленного на варварское отношение к природе. Необходимы специальные знания и осведомленность о процессах, это сложная тема, которую непросто раскрыть. Только с художественным образованием, наверное, к этому не подойти. Плюс это политически опасная тема.

М. В.: Мне кажется, художникам нужно больше сотрудничать с нехудожниками — с исследователями, журналистами, экологами, дизайнерами — это расширяет видение и предлагает другие, часто новые углы зрения на привычные вещи. Еще важен вопрос отличного опыта: если ты родился в Петербурге или Москве и всю жизнь там прожил, складываются определенная система координат и привилегированный взгляд, который не всегда позволяет оценивать и улавливать процессы в остальном мире. Выход за него — это усилие.

Е. Ш.: Знание можно децентрализовать. Нужно просто физически перенести свое тело — я приняла решение пожить на Севере некоторое время и вложить свои знания обратно, вернуть экспертизу — это и гражданское решение, но и автобиографическое исследование. Мне очень забавно слушать определенные дискуссии в Москве и Петербурге. Нередко те, кто рассуждает о деколонизации, не выносят свое знание за пределы центра. Они находятся в вакууме, среди друзей и коллег, говорят монологами. Но существует разница между «говорить» и «делать».

К. Ю.: Вы используете бинарное разделение глобального Севера и глобального Юга применительно к географическому региону Арктики (не упоминая понятий «глобальной периферии», «глобального Востока»). Какой ракурс вы хотите задать, используя эту бинарность?

М. В.: Ссылаясь на понятие Мадины Тлостановой «Бедный Север», мы будем говорить о деколониальных процессах в искусстве, сравнивая процессы на севере России и в Северном регионе в целом. Хотим обозначить проблему зависимости искусства и культуры российского Севера от северных денег. Не секрет, что многие российские художники показывают свои проекты в Норвегии или Финляндии иногда даже чаще, чем в России, ездят в резиденции. Получается не только своего рода крестовый поход за длинным рублем, но и в силу того, что та площадка предоставляет поле для высказывания, в том числе и о ситуации в России, оно остается вне России. Внутри России это делать сложнее, в том числе и потому, что нет никакой экономической поддержки. И как бы нам ни навязла эта тема в зубах — мы все всё время говорим про деньги в искусстве — она от этого никак не меняется. Ничего не происходит, что бы нас заставило перестать говорить о проблеме прекарности и неустойчивом финансовом положении художников в России. Здесь «Богатый Север» и «Бедный Север» выступают в прямом смысле этих понятий: бедные российские художники, которые что-то делают в богатой Норвегии. Как нам к этому относиться? С одной стороны, хорошо, что есть такие возможности в принципе, с другой — что могут делать художники, чтобы больше показывать работы в России в современной ситуации? Мы понимаем, что, учитывая общий экономический и политический контекст в России в целом, денег на искусство сейчас будет становиться еще меньше.

Терике Хаапойя, «Музей нечеловечества». Фрагмент инсталляции. Фото: Терике Хаапойя.

К. Ю.: У Арктического форума искусств есть поддержка российских и международных партнеров. Как распределился процент участия?

Е. Ш.: В России многие готовы помогать при условии, что ты всем занимаешься сам. Сама инфраструктура разрознена. А чтобы была инфраструктура, нужны институции, нужна критика, нужна система поддержки, стипендии. В Северном (Арктическом) федеральном университете сейчас нет программы «Искусствоведение», хотя была раньше. Есть какие-то стипендии, но если мы сравниваем их с севером Норвегии, или севером Финляндии, где находится Университет Лапландии, с севером США, где есть частные музеи и образовательные центры, то мы просто еще поднимаем целину.

Форум поддержал Президентский грант, он выделен на проведение оцифровки и исследований архивов и создание выставки, связанной с изучением северных росписей. Поддержка российских и международных организаций — это примерно 50 на 50, но проблема в том, то российские деньги не покрывают привоз международных партнеров, а международные деньги выделяются только на собственное участие. У каждых грантодателей — свои зоны интересов. Существуют внешние политические разногласия, но существует огромное количество конфликтов и недопониманий другого рода. Политика между Осло и Москвой зачастую не затрагивает жителей Севера. А у жителей Севера — гораздо большего общего, чем с остальными жителями стран. Недавно я выступала на онлайн-конференции «Единство непохожих» в Музее космонавтики. Там же выступал наш коллега Евгений Тенетов из Северного морского музея в Архангельске. С его приходом музей зажил новой жизнью, стал одним из наиболее прогрессивных в регионе. Сейчас Евгений интересуется темой поморских лодок, деревянного судостроения. Во время выступления прозвучал комментарий от кого-то из публики, что якобы поморы — это история, созданная при участии соседних государств.

Проблема в том, что люди, которые говорят такие вещи, не знакомы с фактами, не идут к первоисточникам. В российских и международных архивах, в Национальной библиотеке Норвегии можно найти оцифрованные документы о поморской торговле — разговорники руссенорскa, регистры, отчеты. Нередко незнание языка, неумение отличать первоисточник от толкования и непонимание особенностей культур приводит к конфликтам. Нам важна работа в дипломатическом поле и создание диалога.

К. Д.: Я убеждена, что общеполитическая ситуация влияет на состояние нашей работы. Если мы говорим о поддержке российских фондов, то распределение средств в поле государственных организаций культуры и в поле культурных некоммерческих организаций очень сильно разнится. НКО, которые зачастую являются проводниками новых знаний, новых форм и тенденций, которые могут улавливать их гораздо быстрее, чем иерархичная институция — часто оказываются неподдержанными по каким-то формальным критериям. Хотя их заявки конкурентоспособны.

Е. Ш.: В России есть фонды: Президентский фонд, Российский культурный фонд. У России много денег. Больше, чем у Норвегии. Вопрос в том, на какие цели они распределяются. Что касается коммерческих компаний: «Новатэк» открывает на Ямале газодобычу, в Мурманске строится большой завод в Белокаменке. Добывающие компании на Севере в 1990-е годы не проводили социальной политики, это началось в 2010-е годы. Мы с работниками приграничного Печенгского района в 2015 году написали первую заявку на создание арт-центра «Вторая школа» — этот проект сегодня живет своей жизнью и является точкой сборки местных сил, существует арт-резиденция на его базе. Одна из наших задач — прокоммуницировать, что здесь, на Севере, есть человек.

К. Ю.: Ряд российских институтов поддержки современного искусства — бенефициары компаний, ответственных за хищническое сырьевое потребление. Следуя ли западным тенденциям или процессу зеленого камуфляжа (greenwashing), они приглашают художников работать с экологической повесткой. Меня очень интересует ваше мнение по поводу этики художественного производства.

А. Б.: Одна из таких институций — музей «Гараж» — основной учредитель которой получил сверхсостояние через «Газпромнефть», занимающуюся разведкой и разработкой месторождений нефти и газа. Их недавняя выставка про экологию вызывает действительно много вопросов этического порядка. Российская реальность такова, что здесь сложно солидаризироваться и делать радикальные жесты, которые мы могли видеть, к примеру, на биеннале Уитни в 2019 году, когда вице-президента музея Уитни Уаррена Кандерса попросили уйти, потому что он владел компанией, производящей слезоточивый газ для разгона демонстраций. Другой пример — Сиднейская биеннале, которая в 2014 году отказалась от своего основного спонсора, компании Transfield, строящей в Австралии центры принудительного содержания беженцев. Такие радикальные кейсы вряд ли возможны сейчас в России. Вся система и принятие решений, как правило, замыкаются на одном человеке. Часто финансирование осуществляется не рядом компаний, когда можно отказаться от одной, и остаться с другими партнерами, руководствующимися этическими ценностями. Вертикаль власти доминирует как на высшем уровне, так и на уровне частных институций.

М. В.: Я думаю про такой спорный пример, как фонд Потанина. Но и думаю, сколько он сделал за все время существования. Какие люди там работают, и какие подвижки в области музейного дела произошли, особенно в разных регионах России. Эта дихотомия — что искусство спонсируется недобросовестными корпорациями — свойственна не только России. Стратегия поддержки как искупление своих грехов, отбеливание репутации деньгами. Понятно, что у художников и музеев, зависящих от этих денег, не всегда есть выбор. Потому как нет альтернативы. У меня нет однозначного ответа.

А. Б.: Ситуация вокруг «Немосквы» — это хороший признак, шаг к какой-то новой глубокой комплексной или даже радикальной институциональной критике.

Должны ли художники продолжать сотрудничество? Мне кажется, что да, но внутри этой системы вести подрывную деятельность. Находить тот язык, художественные методы, которые будут обнажать реальность, в которой мы существуем. Я сама не фанат бойкотов, так как бойкотировать намного проще, чем постараться что-то изменить. В этом вопросе у меня тоже, скорее, феминистская оптика. Вся философия ТОКа построена на том, чтобы внедряться в системы, находить единомышленников, запускать процессы, ведущие к социальным изменениям.

«Марьин дом», дом-музей имени Марии Дмитриевны Кривополеновой и художественная резиденция в деревне Чакола Пинежского района Архангельской области. Фото: Ирина Ефимова, 2019.

К. Ю.: В художественном мире определенные темы становятся модными и, не ровен час, все хором кинутся исследовать Русский Север. Насколько важно исследователю иметь прямую историческую, семейную, культурную связь? Если же нет, то как быть с риском повторной колонизации?

М. В.: Джулиан Рид давно и глубоко работает в Лапландии, оперирует понятием коренного видения, или коренного образа жизни — довольно сложно перевести indigeneity на русский язык. У него вышла книга о том, как сегодня происходит переприсвоение коренного образа жизни. Сейчас, когда прогресс не является ответом на вопросы развития, а ведет к истощению ресурсов, Запад обратился к коренным практикам как к альтернативному пути обращения с природой и ее ресурсами. С одной стороны, происходит поворот к забытым практикам, созвучным с природой. А с другой, мы можем наблюдать процесс повторной колонизации, который маскируется под деколонизацию.

Е. Ш.: Норвежский Офис современного искусства представил только что художников, которые примут участие в Венецианской биеннале 2022 года. Это будут саамские художники, представители малых народов — Паулина Федорофф, Андерс Сунна и Марет Анне Сара, которые хорошо знакомы по различным проектам на границе, в Киркенесе или Хельсинки. Паулина живет в Финляндии, она саамка, предки которой жили на Кольском полуострове. В России ситуация иная: мы о русских на Севере не так много знаем, не говоря о малых народах. Но на форуме эта тема поднимается каждый год.

В 2016 году на Форум приезжал куратор музея в Анкоридже (Аляска). Мы узнали, что первой столицей Аляски был город Новоархангельск. Почему мы этого никогда не изучали в школе? Художник Николай Галанин, живущий в Ситке (бывший Новоархангельск), представит свой проект открытия этой истории через искусство. Галанин, как многие сейчас, выступает против колонизаторских памятников, один из них — монумент основателю Новоархангельска Александру Баранову, родившемуся в маленьком городе Каргополь в Архангельской области, установленный в центре Ситки в 1989 году и перемещенный в местный музей под давлением жителей. Почему это происходит? Интересно задать вопросы, которые не были заданы и осмыслены ранее.

Север — это сообщество, многие встречаются как на нашем форуме, так и на мероприятиях Арктической сети культуры и искусства Университета Арктики. Есть мероприятия ассоциации «Голос Севера» в Москве, их соорганизует Дарвиновский музей, на базе которого мы делали междисциплинарный художественный проект со шведскими художниками «Ракета» еще в 2013 году. Если говорить про Арктику — в 2021 году на Юконе, в Канаде, будет проходить очередной Арктический саммит искусств (Arctic Arts Summit), где мы представляем Россию.

К. Ю.: Ваша глобальная задача — это не делать культуру Севера частностью, касающейся только жителей Севера, но поменять сознание широкой аудитории, что регион Арктики касается каждого из нас. Несмотря на то, что вы настаиваете на очевидности этого утверждения, но это совсем не значит, что подобное планетарное мышление доступно массам людей. Феномен Греты Тунберг это подчеркнул: когда она лаконично и жестко сформулировала проблему — многие как будто очнулись. Как будто не знали раньше. То есть существует проблема не только понимания, но и доступного сообщения через простой канал коммуникации. Для человека — не вовлеченного в контекст, а для неподготовленного случайного посетителя — как бы вы задали точку входа, что он имеет дело не c «примитивным» искусством?

К. Д.: Если говорить о конкретных примерах, например, о работе «Идут на демонстрацию» (1932–1933) Марии Выучейской, я бы начала разговор, акцентировав внимание на причины ее создания. Я вижу взаимодействие с аудиторией как возможность встреч в рамках созданных для этого безопасных пространств, где есть возможность без оценок выслушать альтернативную точку зрения. Наша аудитория — это аудитория заинтересованных. Это не всегда представители профессионального поля.

М. В.: Конечно, это не массовая аудитория. Это, скорее, люди, которые интересуются процессами, о которых мы говорим. Мы с коллегами разделились во мнениях о взгляде на аудиторию: для ТОКа важна профессиональная аудитория, которая сложилась у нас. Но по сравнению с прошлым симпозиумом, где у нас в составе участников были только кураторы, мы решили расширить пул спикеров. Это связано с нашими собственными интересами, нам хотелось выйти за пределы кураторской дисциплины и захотелось послушать мнения людей, занимающихся темой экологии и экологического будущего и воображения плотнее и с разных точек зрения.

Е. Ш.: Почему мы выходим в поле архитектуры и прикладного искусства? В 2017 году на форуме «Медленная культура» мы начали работать с дизайном и архитектурой — тем, что мы видим вокруг, что понятно и осязаемо. Если мы говорим об архитектуре Севера — до того, как пришел Советский Союз, здесь существовала целая экосистема, которая была самым неэкологичным образом перестроена в кратчайшие сроки. На Севере сохранены наиболее уникальные и древние свидетельства русской культуры, в том числе и деревянной архитектуры — которая была свезена в музеи, так как прежняя экосистема была нарушена жесткими методами советской индустриализации.

К. Д.: В программе этого года мы будем показывать несколько фильмов, они будут интересны широкой аудитории и останутся доступны онлайн до конца форума. Один из них посвящен зданию Центра дикой природы Тромсё (Tromso Wilderness Center), в котором использовано много принципов саамской архитектуры. В России это все тоже было, но многие свидетельства этой культуры утрачены или лежат в архивах.

Е. Ш.: Все три фильма посвящены концепции устойчивого развития (sustainability). На Севере после Шиеса тема переработки мусора стала очень модной. Москву это пока не трогает — перерабатывают только какие-то совестливые одиночки. Малые народы в своей архитектуре изначально закладывали принцип ответственного использования. Я вижу, как мои друзья-саамы относятся к миру, они говорят не только о правах (европейская парадигма), но об обязанностях и не ставят человека в центр. Чтобы это понимать, нужно себя убрать из центра мира.

Узнайте больше: с этого года сайт Арктического института искусств реструктурируется и становится цифровой платформой знаний о Севере: культуре и искусстве. Сайт аккумулирует тексты, документацию всех событий института и регулярно обновляет каталог северных художников.