Проникать и проникаться: железногорский «Цикорий» о гонзо-кураторстве, межагентной романтике и порнобиеннале

828        0       

Открытие выставки «Сверхзадача: хрупкая, коллективная, невозможная» о сомнениях «Цикория» как институции. ЖЦСИ «Цикорий». Фото Андрей Аранович, 2019.

В дискуссии, раскрывающей принципы работы Железногорского Центра современного искусства «Цикорий», работающего с 2018 года в Курской области, приняли участие: Александра Дорофеева — основательница и работница ЖЦСИ «Цикорий». Урбанист, искусствовед и художник, исследует художественные практики как инструмент для работы с пространством и преобразования действительности.

Николай Сальков — художник и работник ЖЦСИ «Цикорий». Развивает медиум чуда, совмещая художественные и административные практики.

Никита Клён — художник, куратор, независимый исследователь «межагентной романтики», работник Старооскольского художественного музея. Живет и работает в Старом Осколе, участвует в проектах ЖЦСИ «Цикорий».

Маша Копылова — исследовательница современного искусства и культуры, независимый куратор, сокуратор 2-й Железногорской биеннале. Родилась в Железногорске, живет и работает в Москве.

Эдуард Душный — тату-мастер и «ситуативный художник». Профессионал в другой области, использующий художественные практики без карьерных амбиций только в рамках деятельности «Цикория».

Межагентная романтика

А. Д.: Когда «Цикорий» только возникал, мы поняли, что это что-то одушевленное. Это не просто система. С ней нужно флиртовать, можно ее обижать, нужно на нее обижаться и проявлять разные эмоции и чувства. Мы поняли, что хотим войти в романтические отношения с институцией, а именно с ЖЦСИ «Цикорий».

Это желание также подтвердилось деятельностью Никиты Клена, особенно в рамках нашего проекта «Эстафета художественных исследований» (2020), где он также хотел вступить в романтические связи с железногорской Центральной библиотекой им. Носова.

Оказалось, что есть такая парадигма, существующая в малых городах: овеществление, романтизация, объективизация, сексуализация неодушевленных структур вроде библиотеки, ДК или города. Люди любят город, ходят с ним на свидание. Все это мы обозначили этим летом зонтичным термином — «межагентная романтика».

Как вы думаете, эта аффектация образовалась благодаря существованию «Цикория», или это в принципе присуще культурной работе в малых российских городах? Чувствуете ли вы, что она существует и работает? Или вам показалось, что я произнесла полный бред?

Никита Клён: Это характерная черта городов, не являющихся областными центрами, в которых не принимают политических решений.

В регионах, небольших городах, таких как Железногорск и Старый Оскол, люди, которые занимаются современным искусством, сфокусированы на построении взаимоотношений. Это связано с коммуникацией, отношениями между институциями в поле современного искусства и классическими: ДК, художественный колледж, краеведческий музей.

Чтобы выстраивать эти дружеские отношения, нужно идти на самые разные тактики. Кто-то обращается к любовным, я, например, — к своим «Старооскольским тактикам очарования» (2020), тактикам больше депутатским. Приходишь к замечательным женщинам, которые работают в ДК или библиотеке, и даришь им цветы, конфеты и пытаешься с ними подружиться. Этот тренд характерен для многих городов России, особенно для небольших, в которых только зарождается культурная среда. Эти техники еще никто сильно не маркировал, и это связано с тем, что в малых городах ценятся больше личные отношения, нежели административные.

Межагентная романтика в крупных городах

Эдуард Душный: Как вы думаете, испытывают ли такие же чувства москвичи или петербуржцы?

Маша Копылова: Для меня тема регионального искусства нова. Но когда Саша рассказала про «межагентную романтику», я все поняла. Это звучит очень чудесно. Я вообще не представляю, чтобы такое было возможно в Москве или других больших городах, потому что там большие культурные центры с развитым сообществом, которое, вместе с институциями, большими музеями, подвергается разнообразной критике. Как раз эти институции имеют ограничения на бюрократическом и идеологическом уровне. Конечно же, с одной стороны, региональные ЦСИ, ДК, библиотеки и, с другой стороны, институции в крупных городах — разные структуры. И мне даже сложно представлять «Цикорий» словом «институция», потому что для меня оно означает совершенно другие вещи.

Пара бюрократии и дружеских отношений, о которой говорил Никита — это очень важный дуализм, интересно работающий.

Все, о чем мечтают музеи и большие институции, к чему они стремятся и чего не достигнут никогда — это дружеские отношения. Они хотят горизонтальных, любовных отношений, хотят сообщество, но им сложно их организовать. А в Железногорске они существуют сами по себе.

Триеннале «Гаража»

Например, триеннале «Гаража». В этом году художники, которые выставляются в «Гараже», были выбраны художниками прошлой триеннале. На каждой экспликации было указано, в каких отношениях старый художник состоит с новым. Если ты дружишь с каким-то художником, значит, ты будешь выставляться в «Гараже», а если нет — извините. Это очень показательная черта, которой они демонстрируют неформальность своих связей. С другой стороны, это очень герметичное сообщество, которое не принимает всех подряд. Эта дружественность связей обыгрывается неоднозначно.

А. Д.: Механизм триеннале совпадает с нашим образом жизни: мы делаем проекты только с теми, кто нам нравится. Мы тоже двигаемся посредством дружеских связей.

М. К.: В случае биеннале в Железногорске и в случае триеннале в «Гараже» эти связи работают по-разному. Дружеские связи в Железногорске нужны: так происходит механизм набора художников и поиска их в принципе. Поиска творческой силы в городе и регионе. Все собирается как пазл по кусочкам между заинтересованными людьми.

Н. К.: Эта система зациклена на себе самой. Если мы говорим про дружеские связи и про методологию Саши, это безусловно круто. Но если мы говорим про уязвимость этой системы, то она не учитывает возможных ситуаций, когда могут возникать недопонимания и конфликты между ее агентами, между художниками и кураторами, к примеру. Они могут возникать даже в том же самом Железногорске. Получается, что художнику легко выпасть из художественного поля.

Если бы эти отношения строились междисциплинарно, к примеру, на дружеских связях и частично бюрократических, то, возможно, эта система перешла на новый уровень. Не было бы этой легкости, которая присутствовала у «Цикория» как у сообщества, но, возможно, была бы приобретена мощь осознанной институции.

Комментарий А. Д.: Важно отметить, что, говоря о личной симпатии, участники дискуссии имели в виду уважение в контексте активистского регионального движения в сторону обновления смыслов и методов работы в сфере культуры. Тот же флагманский проект «Цикория» — Железногорская биеннале — это прежде всего активистский и социальный проект, а не имиджевый. Большинство выставочных проектов «Цикория» в 2018–2020 гг. были критически заряженными: например, «Человек-bug: исключение/вовлечение» — о маргинальном положении независимых культурных работников в регионах, «Выход из кольца через цирк» — о необходимости пересматривать методы работы на привычных местах через художественные практики, «Нежелезногорский русский космизм» — о культурной изоляции малых городов, о дискурсах в режиме сломанного телефона.

Институция

М. К.: Что ты подразумеваешь под словом «институция»?

Н. К.: Я понимаю «институцию» как некое физическое пространство, у которого есть совокупность юридических документов и есть понимание того, как она функционирует. К примеру: есть свод выставочной деятельности, ежегодная выставка, критерии оценки и регулярная система поощрений, а работа с художниками оформлена договорами и актами. По поводу договоров — это очень важно. Я призываю всех оформлять любые отношения через договор, чтобы в дальнейшем не возникало недопонимания с обеих сторон. Когда оформляется контракт, то институция принимает ответственность за произведение искусства, за предоставленный артефакт. Это будет подталкивать людей к пониманию, что они занимаются осознанной деятельностью. К тому же фиксация архивируется и в дальнейшем может послужить отличным материалом для архивной или дидактической выставки через 20–30 лет.

А. Д.: Ты опять говоришь об институции как о художественном проекте, правильно?

Н. К.: Любая институция может стать художественным проектом. Например, моя работа в Старооскольском музее воспринимается мной как тотальный сюрреалистический проект.

Комментарий А. Д.: Воспринимать институцию как художественный проект и обслуживать ее в соответствии с этим — важнейший принцип функционирования «Цикория». По мнению работников «Цикория», художественность сегодня концентрируется не в руках художников и кураторов, а в руках функционеров прогрессивных институций. К сожалению, пока это не общепринятое мнение, и инфраструктуры для анализа данного предположения, скорее всего, отсутствуют, хотя сами работники чувствуют разочарование в традиционных художественных проектах, нацеленных на экспонирование, исследования или критику. Именно функционеры обладают сейчас потенциалом для конструктивных перемен.

В связи с этим «Цикорий» осуществляет также художественно-экспериментальную деятельность в формате медиа- и физических интервенций, заигрываниями с форматами шоу (реалити-шоу «Вкоммуне») и исследований коммуникаций внутри команды.

Гонзо-кураторство

А. Д.: Насколько договоры и бюрократия выходят за принципы «гонзо-кураторства»?

Если говорить о «гонзо-кураторстве», то стоит назвать несколько его принципов:

● Обещай всегда только здоровое провинциальное счастье.

● Никаких персоналок, никогда.

● Работай с пространством, оставляй все как есть. Например,
включай в экспозицию половые тряпки и т. п. Растворяй искусство в том, что тебе послал Бог.

● Выставка за шесть часов. Ты приезжаешь на тачке туда, где можно пособирать искусство, загружаешь и привозишь на место, заранее не зная ни списка художников, ничего, и делаешь выставку за шесть часов.

● Куратор не отбирает, а принимает.

● Искусство как повод для встречи: ситуативность, партиципаторность.

Никита, ты до сих пор работаешь и живешь по принципам «гонзо-кураторства»?

Н. К.: Я не могу ответить однозначно: с одной стороны, я готовлю музейные выставки, у которых другие задачи. С другой, мы недавно открыли экспозицию «Постфактум–2020», и как раз поиграли с пространством. Мне нравится этот прием. Я готовился к этой выставке около недели, написал большой текст, но в то же время мы приняли всех — никого не отбирали и не обидели. Мне все же кажется, что «гонзо-кураторство» — локальный, региональный бренд. Когда с учетом существующих ресурсов ты создаешь что-то уникальное.

М. К.: У меня есть еще вопрос к Саше и Никите: живете ли вы еще по этим принципам? Если отошли от них, то почему? И что на это повлияло?

Н. К.: У меня сейчас переломный момент, и тяжело понять, по какому принципу я живу. У меня, скорее, не принципы, а стадии. Сейчас у меня новая стадия.

А. Д.: Какая?

Н. К.: Стадия легкого флирта.

Все зависит от моего эмоционального состояния, пока что я сильно утратил энергию, и не могу сказать, что работаю по какой-то специализированной методологии. У меня сейчас одна цель — реализовать все проекты до конца 2020 года.

Скоро прилетят ласточки, а потом, может быть, я смогу улучшить «гонзо-кураторство» или отойти от него.

А. Д.: Я тоже ушла, но немного по другому поводу. Я решила, что мне прежде всего нужно заботиться о себе — делать все так, как мне это интересно делать. Когда ты больше смотришь на себя, меньше смотришь на других. А «гонзо-кураторство» — это альтруизм, конечно же. И жить по этим правилам я уже не хочу, потому что теперь я «ковбой современного искусства».

Да, я бросила «гонзо-кураторство», потому что в Москве галереи не живут по этим принципам. А после Cosmoscow я ощущаю нас на этом уровне уже.

Мы очень часто мимикрируем под контекст: мы называем это нежным проникновением. Мы так сильно проникаемся, что делаем это уже от души. Сравниваем себя с хамелеонами: да, сегодня мы галерея, а завтра — активистский проект.

Проникновение

М. К.: Расскажите про опыт Cosmoscow побольше. Как вообще изменилась самоидентификация «Цикория»? Вы стали похожи на московские галереи?

Николай Сальков: Мы много думали об этом, плохо это или хорошо, но так и не пришли к однозначному заключению. Как сказала Саша, мы настолько проникли и прониклись, что уже делаем это от души. Абсолютно, опыт на ярмарке был положительным, и мы даже задумали открыть параллельную программу — галерею «Цикорий». Потому что это поле для новых проектов и исследований.

Вообще очень интересно наблюдать за «Цикорием» с момента его появления, за его достижениями. Потому что изначально это была андеграунд-тусовка, которая спустя несколько лет — через фильтры выставок и биеннале — выкристаллизовалась. Показательным итогом первой шлифовки стала ярмарка, на которой мы произвели действительно фурор, показав лицо нашего ЦСИ.

А. Д.: Маша, могла бы ты прокомментировать эту стратегию, «проникновение»? Она метафорически обыграна даже в названии нашего центра: цикорий — это распространенное в наших широтах растение, появляющееся в самых непредсказуемых местах (вроде свалок). Слово «цикорий» также переводится как «идущий в поле». «Поле» мы, конечно, представляем экспериментальное. На этом поле мы также ведем войну против карго-культа.

М. К.: Я не уверена, что это для меня «проникновение». Скорее, его топический антоним — «произрастание».

Если рассматривать выставки на альтернативных площадках, не в музеях, а например: в лесу, на даче, магазине, квартире, где угодно, — такие выставки в контексте Москвы я бы назвала «проникновением», интервенцией. А в контексте Железногорска — это естественные места, откуда произрастает искусство, через которые оно распространяется и пытается наладить контакт с аудиторией. Я не вижу в этом интервенции, это закономерное развитие вещей.

А. Д.: Если мы говорим конкретно про Cosmoscow, то это тоже такая поросль, а не «проникновение» с нашей стороны? То есть мы просто выросли на Cosmoscow?

М. К.: Да, потому что Москва как культурный центр с кучей музеев, различных выставочных залов и центров повидала много художественных, кураторских практик и экспериментов. Поэтому там очередная выставка в супермаркете, подъезде или на рынке выглядит как новый эксперимент, который вступает в диалог с предыдущими, потому что такое уже делалось.

Цикорий — брендированный, постный продукт, без ГМО и консервантов, на площадке Cosmoscow

Н. К.: Мне кажется, в Железногорске Цикорий — это локальный, постный, без ГМО продукт, брендированный, который чувствует себя очень уместно, потому что был выращен на черноземных полях. А в Москве — это что-то новое, и стенд очень сильно отличался с точки зрения кураторских решений. Действительно, он смотрелся очень органично — рассказывал локальную историю железногорского искусства.

М. К.: Cosmoscow — это своеобразная площадка. Это прежде всего ярмарка, самая большая ярмарка современного искусства в России. Галереи, которые покупают стенд, имеют одну цель — продавать. И то, как их стенды выглядят, оправдано их мотивацией.

Н. К.: Маша, я с тобой полностью согласен, ярмарка — это про продажу. Но если раньше Cosmoscow действительно была исключительно ярмаркой, сейчас это кроме нее и институциональные программы. Они создали фонд, образовательную программу «Ближе», также платформу TEO, работают с региональными институциями: «Типографией», «Цикорием»… Возможно, это интересно зрителю. Не знаю, насколько интересно покупателю, но мне кажется, что все их новые элементы играют на новых взаимоотношениях со зрителем.

Если мы выбираем более осознанные кураторские решения в оформлении стенда, то он более заметен. Вот на стенде «Цикория» чувствовалась продуманность. Подобного чувства у меня не вызывали другие стенды галерей, которые там были представлены. Но они и «Цикорий» решали разные задачи.

М. К.: Было бы очень интересно (я об этом подумала на 2-й Железногорской биеннале прошедшим летом), если у «Цикория» была параллельная программа в Москве, и она проходила на какой-нибудь площадке вроде галереи «Электрозавод»… Как бы сыграли работы Железногорской биеннале или художников, которые сотрудничают с «Цикорием», будучи выставлены в Москве самостоятельно, не на крупной площадке?

Н. К.: Я с тобой солидарен, мне тяжело говорить о Cosmoscow или же триеннале, потому что я отождествляю себя и «Цикорий» отчасти с другими материями. «Цикорию» вообще надо в следующем году участвовать в «Blazar». Потому что это экспериментальная история, в которую стоит и даже нужно вписаться.

А. Д.: Да, мы очень хотим.

Классная мысль о параллельных программах биеннале в других городах.

Порнобиеннале 2022

К слову, о порнобиеннале. В Железногорске мы можем оставить порнобиеннале как главный проект, а все остальные вещи будут происходить в разных городах России.

Э. Д.: Да. Это мощная тема, и никому не надо ехать никуда, все будут у себя мутить. Чисто балдеж…

Н. К.: Порнобиеннале?

Н. С.: Да, мы откроем open call, на который будут подавать заявки не художники, не команды, не кураторы, а сразу институции с предложениями выставочных проектов. И порнобиеннале накроет всю Россию.

А. Д.: Когда мы говорили про интервенцию, «проникновение» для Маши — это что-то агрессивное, но для нас это просто секс.

М. К.: Не знаю, насколько бы я это отождествляла. «Проникновение» — это когда что-то инородное куда-то приходит и проникает, а бывает, наоборот, произрастает.

А. Д.: То есть это был не какой-то герметичный мир, в который мы проникаем, а место, где можно расти, правильно? То есть открытый мир?

Может быть, действительно, мы сами себе все эти пределы придумали и теперь в них проникаем?

Программа «Открытие»

А. Д.: Мы побывали в Москве и поняли, что все открытия душные и закрытые. Нужно поработать над программой «Открытие». Я не понимаю, они намеренно снобистски к этому относятся, или в Москве реально невозможно сделать крутую тусовку?

М. К.: Это мощный вопрос, потому что это меня волнует и раздражает. Снобизма очень много, и это одна из причин, по которым весь хейт льется на институции. Снобизм — это герметичность сообщества.

VIP показы

Н. К.: Для того чтобы любое сообщество существовало, оно должно быть герметичным.

Вопрос в том, как сторонние агенты, которые хотят попасть в это сообщество, могут в него проникнуть. Если есть желание проникнуть на закрытый вернисаж, это не составит особого труда. Это вопрос твоей мотивации.

А. Д.: В любом случае эти показы же душные.

М. К.: Большим институциям, ярмаркам и музеям нужны закрытые открытия, потому что на них приходят те, кто их спонсирует. Но согласна, это душно и и закрыто.

А. Д.: Бывает ли там вообще весело?

Э. Д.: Мы были на вечере вернисажей на Винзаводе, и там тоже было невесело.

А. Д.: Хотя там «открытые» открытия.

В конце дискуссии участники пришли к выводу: открытия душные, потому что люди едут потом на афтепати. Саша Дорофеева и Николай Сальков решили открыть галерею «Цикорий» и оформиться по трудовому договору, возможно, пройти медосмотр.