Парк культуры картины купить

1 291        0       

Андрей Ишонин, «4276 3801 7326 7720 Сбер», 2020. Вид экспозиции. Фото Кристина Матвеева.
Название выставки — номер банковской карты автора. Следуя духу финтехнического подрезания посредников, такое обнажение товаризованного статуса идентичности и имени собственного делает продажу искусства в контексте ярмарки более прямолинейной, направленной на художественную предметность, отождествленную с жизненной тканью. Последняя обнаружена в своем оголенном обнищании, обращенном к филантропической риторике рынка предметов искусства.

Не хочется быть другом, приятелем и хозяином мягкого слова, когда твои члены полны гноя и желают вывернуться наизнанку. Устоявшиеся механизмы и закостенелые системы снимают мой стыд перед их представителями, которые являются такими же мешками с кровью и дерьмом, как и я. Ничего личного, друзья, и никакого бизнеса, речь пойдет об искусстве как искусстве и области его пребывания в современной России.

Хроническая усталость, пожирающая художников, соприкасается с областью мейнстрима и рыночной профанации. Финансовая поддержка искусства обтекает свою цель, потоки устремляются в капитал или идеологию (в искусство, которое государство для себя и строчки в бюджете определило как современное и актуальное[1]Современное искусство по Минкульту // Артгид, 19 июля 2017.).

Сегодня нельзя однозначно сказать, что поддерживается только «плохое» искусство, нельзя разделить прямой чертой лагери художников и заявить о соответствии критерию качественности/некачественности. В критикуемой области едят намазанные воском фрукты и талантливые люди. Надеюсь, не поперхнутся. Но от этой единичной видимости не легче. Более того, встраивание художника, который прокалывал наши закрытые веки, в машину больших институций, обезопашивает его для зрителя. Теперь никакой боли, пожалуйста; остерегайтесь политических высказываний: рисуйте на веках зрачки, а не прорезайте их.

Произведения увеличивают дистанцию, становятся мертво нейтральными, превращаются в витринные экземпляры.

Андрей Ишонин, «Обувь из оберток от чизбургеров», 2018–2020. Фото Кристина Матвеева.

Андрей Ишонин, «4276 3801 7326 7720 Сбер», 2020. Виды экспозиции. Фото Кристина Матвеева.

Андрей Ишонин, «4276 3801 7326 7720 Сбер», 2020. Виды экспозиции. Фото Кристина Матвеева.

На данный момент я являюсь относительно видных институций маргинализированным художником, чье место находится в пекле художественного процесса, а не у цифровых каминов на периферии. Мы с коллегами измазаны сажей, под наши ногти забит пигмент, а на спинах проступает пот. Мы точки в безликой толпе. Скрежет песка на зубах — способ нашей записи.

В 2020 году мне предоставилось несколько возможностей побарахтаться на поверхности, чтобы отдыхающие на золотом пляже смогли оценить мои загорелые плечи над водой. Последняя из них — это участие в ярмарке современного искусства blazar, сателлите Cosmoscow. «Ммм… пончик», — как говорит Гомер Симпсон, и я решил просунуть в его дырку свои слюнявые пальцы.

Этим опытом я и хочу поделиться с коллегами.

Начну с того, что на ярмарку, будучи критическим художником и каким-то отщепенцем, самостоятельно попасть абсолютно невозможно. Это первая и, может быть, одна из самых высоких преград. Здесь решают проблему только знакомства, связи и личная протекция. Только они.

Единственным исключением явилась на ярмарке фигура Яна Тамковича-Фриске. Он к настоящему дню достаточно известен, даже несмотря на то, что сотрудники The Art Newspaper Russia ничего о нем не слышали. Кто одобрил заявку или пригласил его, каков был мотив, я не знаю, но хотелось бы обладать такой информацией.

Вернемся к тихой шпане. Пары слов, сказанных за вас на этапе отбора, для реального участия в ярмарке мало. Кто-то должен сопровождать вас на всем пути, выбивать, если понадобиться, закрытые двери с ноги, ввязываться в процесс согласования, а именно оспаривать его и прижигать языки. Иначе ваше появление ограничится анонсами в социальных сетях или мертвечиной на стенде.

Ярмарка — это не то место, где господствуют куратор и отобранная им идея. Здесь нет соответствующей связи между произведениями, нет похожести. Под одной крышей собирается множество галерей, и каждая демонстрирует что-то свое. Но это все чушь. Игра в демократию закончится, как только вы перейдете границу «формата». А он не определен явно, его единственная самоочевидная характеристика заключается в том, что он никак не соотносится с областью искусства.

Мне предложили участвовать в ярмарке старшие товарищи, учреждению которых выделили зал. Они были готовы отдать мне в распоряжение свой стенд целиком. Стоит ли говорить, что за этим стояла не коммерческая галерея, а иная организация? Институт «База», который я окончил, предоставил мне возможность сделать персональную выставку на предстоящем мероприятии.

Такая поддержка студентов и выпускников не уникальна. Наверное, каждая школа искусства в Москве занимается подобным.

Я принял предложение: глупо было отказываться от такого опыта и ряда плюшек, и так, критикуя рынок, я стал одним из его участников. Выставка не могла не заговорить, наличие высказывания предполагалось изначально. Булавки с воротника моей зеленой рубашки давно пережеваны мной, а их осколки продолжают хранится под языком. Я готов лизнуть человека настолько животрепещуще, что разрежу ему лицо.

Андрей Ишонин, «4276 3801 7326 7720 Сбер», 2020. Виды экспозиции. Фото Кристина Матвеева.

Андрей Ишонин, «4276 3801 7326 7720 Сбер», 2020. Виды экспозиции. Фото Кристина Матвеева.

Я понимал, что буду являться представителем «Базы» на ярмарке, но мне было важно сохранить автономность. Микрофон со сцены оказался в зале, кому-то из темноты дали слово, через секунду его осветит прожектор.

Я выступал за художников, которые заняты своим делом, а не продажами, выступал за искусство, которое не сводится к рыночным отношениям. Ты можешь писать в стол и быть видимым только за кассой Бургер Кинга, но это не означает, что твое искусство дерьмище и «ни о чем». Возможно, им нельзя разбавить заполненную китчем спальню знакомых, по этой же причине тебя игнорируют галеристы, а до музеев тебе как человеку с улицы далеко, но их мнение не должно быть определяющим, императивным или карающим для тебя. Нахуй эту систему. Создавай материал для искусства, для истории. Будь Летовым и не будь никем, кроме себя.

Я получил место на ярмарке бесплатно. Более того, «База» взяла на себя все обязательства и расходы по монтажу. Я немного помогал: выбирал холодильник (часть произведения) и занимался организацией его доставки, но мне содействовали и полностью все оплатили.

Blazar предоставил стенд институту бесплатно, вероятно, как и всем образовательным учреждениям-участникам, но с тем условием, что ярмарке отойдет 25% от реализованных продаж.

О прибыльности нашего мероприятия у меня с руководителями «Базы» разговора вообще не было. Несколько раз в их речи звучало приятное для меня слово «высказывание», они повторяли: «Мы даем тебе полную свободу». Если я начну сейчас рассказывать о мотивах их поведения, которые сам разыскал, письмо не будет отличаться от рекламного. Так что просто: настрой мне нравился, я был доволен.

В одной из очных встреч тема выручки поднималась, и мы договорились, что я отдам им 10% с продаж. Символическая сумма, так как даже в случае реализации всех товаров (максимальная выручка, до уплаты всех процентов — 146 тыс. рублей) покрыть расходы на монтаж вряд ли получилось бы.

Мое сомнение здесь не случайно: я не знаю точных цифр, не стал спрашивать, ведь это не мой кошелек. Дали — беру, а дантист принимает лошадей только в следующем месяце. Монтаж обошелся не дороже, чем в 50 тысяч рублей. Озвучивание такой суммы точно напрягло бы меня, и я чувствовал бы себя обязанным. Но ни в коем случае не призываю никого к подобной этике, это мои индивидуальные поведение, опыт и решения, которые были выстроены осознанно в соответствии с личными взглядами.

Вышеуказанные 10% — это, чтобы быть точным, напоминание, сказанное мне, когда я разбирался ближе к концу ярмарки, кто сколько получит денег.

В итоге на ярмарке были проданы 2 работы в сумме на 21000 рублей, еще около 2 500 рублей я выручил в рамках перформанса «Продажа ресниц». Ряд произведений оказался забронирован, но сделка не состоялась.

Я не стал отправлять «Базе» 10%, а отправил 25%, оставив себе 50% выручки. Мог бы отдать и больше, но постарался выглядеть, как профессионал, который не согласится получить с продажи собственной работы менее 50%. Для меня в 2020 году перевести 6 тысяч рублей за хорошее дело — пустяки, особенно, когда эти деньги часть чистой прибыли.

Погружение в расчеты отвело нас с вами от разговора, который случился до выставки. Тогда мы решили, что экспонаты будут иметь реальный и подъемный прайс, и они вообще там будут. Это было необходимо для мягкого проникновения в другой мир.

С одной стороны, это часть продвижения, с другой, это склонение головы на плахе, а с третьей — и мне эта сторона нравится больше всего — это организация доверия, где нет провокаций, опасений и страхов, где я способен бесконфликтно войти в усредненного посетителя ярмарки, щекоча его уже доступные органы.

Цены назначал я, ранжировал их в соответствии с популярностью произведений и значимостью по личной оценке. Но даже не предполагал, что нечто могут реально купить. Адекватные для неизвестного художника цены не сдвигали в моих планах гипотетические 0 рублей дохода.

Я недооценил bazar (sic) и первую продажу совершил почти сразу после открытия дверей на private view. Я начал думать, что может получиться сбыть все объекты. Но время меня осадило.

Дело не только в том, что первый день — самый урожайный на прибыль, поскольку на него съезжаются основные покупатели, но и в том, что тогда со мной постоянно находился другой представитель «Базы», который был со многими гостями знаком лично и качественно им меня представлял. Последующие бездоходные дни работы выставки показали, насколько это важно.

Первая продажа была показательной. Покупательница № 1 (имя изменено, это руководительница крупного частного учреждения) была знакома с руководителями «Базы», и меня ей представили как хорошего художника, выпускника института, чей персональный проект они презентуют.

Я немного рассказал о выставке, прокомментировал ряд работ. Мы остановились у обуви из оберток от чизбургеров, и я упомянул историка философии Дмитрия Хаустова, который в одной из своих лекций рассказывал об этой работе как об идее, чью реализацию мы вряд ли увидим в бутиках.

Я сказал Покупательнице № 1, что эту обувь никто не купит для ношения, и, хотя, возможно, применение мной не озвучивалось, оно было понятно исходя из контекста.

Собеседница ответила: «Тогда я возьму их» (не дословно). Когда она уходила, то добавила: «Это вам [деньги за работу], чтобы не прекращали заниматься искусством». Я счел такое поведение за игру и снисхождение, то есть не увидел искренности в желании приобрести товар, лишь благодушное соглашение на сделку.

Надеюсь, моя интерпретация не имеет ничего общего с действительной мотивацией Покупательницы № 1.

Но в чем моя уверенность крепче, так это в том, что большинство лиц, рассматривающих возможность приобретения произведений, приходили к такой мысли через разговор со своим старым знакомым — руководителем «Базы», у которого за спиной стоял худой мальчик, вчерашний студент. Надо поддержать этого юнца покупкой. Но никто ничего не покупал, и, может быть, я слишком много фантазирую.

Вторая же реальная покупательница (сотрудница частного музея), то есть по факту последняя, была искренней в своем желании. Никаких личных знакомств, дружеских поддавков. Понравилась работа, сколько стоит, беру!

Андрей Ишонин, «Форма», 2020. Вид сзади. Фото Елена Ямлиханова.

Андрей Ишонин, «Сушка картофеля фри», 2020. Фото автора.

Андрей Ишонин, «Продажа желаний», 2020. Перформанс. Художник и Анастасия Пальчукевич. Фото Ольга Бубнова.

Теперь поговорим подробнее о возможности высказывания на ярмарке современного искусства.

О нем вас спрашивать никто не будет. Оно здесь дополнение, главное — презентовать товар. Придерутся скорее к формальным деталям, к частям, изымание или изменение которых разрушит сконструированное вами высказывание.

Никого не волнуют синергетические эффекты, а конкретные ограничения никем не описываются. Ты готовишь проект выставки целиком и на согласовании можешь получить отказ. Ясно, что скандальная и провокативная задумка от ноунейма, скорее всего, столкнется с такой трудностью, но здесь речь идет и о допустимости цвета, который используется в оформлении пространства. Один из семи цветов радуги выбрал — нет уж, не бывать такому.

В моем случае требовался ковролин красного цвета. Он являлся важной частью концептуального оформления выставки. «База» была готова его предоставить, постелить и ничем не беспокоить персонал ярмарки. Но идея красного в пространстве организаторам не понравилась. Они сказали, что наш пол будет смотреться плохо, так как там особые стены и вокруг много бетона, металла. Ну, некрасиво же. О нас позаботились — мило, только совет был обязывающим.

Я разозлился и начал думать о том, как обойти эту ситуацию, не влияя на другие компоненты выставки. Но альтернативы демонстрировали свою ущербность в композиции. На месте большого цветового пятна появлялась рукописная точка. Проект терял свой шарм и превращался в артефакт другого проекта.

К выставке я подготовил четыре перформанса/события, которые тоже надо было согласовать. Один мог столкнуться с реальными трудностями, поскольку на используемом реквизите было написано матерное слово. Остальные были безопасными, добродушными и просто зажаренными в масле.

Но абсолютно все оказались отвергнуты. Хоть один конкретный довод в обоснование своего решения могли бы привести. Но сотрудники ярмарки удостоили нас только поверхностным, их же уничижающим объяснением, что подобные работы не могут быть реализованы в рамках их мероприятия.

Мое первое образование расположило меня к правилу: чьи деньги, тот и правит бал. Я понимаю, что на своей ярмарке они могут делать все, что захотят, брать и исключать участников по прихоти. Рецензировать они тоже не обязаны, для этого нужны вообще другие специалисты. Если же меня что-то не устраивает, то могут ответить: «Не нравится — делай свою ярмарку».

Но мне кажется, что ряд ограничений было бы неплохо обозначить заранее.

Добавлю определенности: в ходе одного проекта я планировал посушить в пространстве своей выставки мокрый картофель фри. На время растянуть в углу бельевую веревку и прищепками прицепить к ней дольки. Не разрешили. Полагаю, мои действия попадали под ст. 148 УК РФ в связи с оскорблением чувств верующих в угождающее взгляду искусство.

Такое положение дел никого из нашего коллектива не устроило. Вопрос участия в ярмарке стал ребром. Проект выставки подрезали так, что лучше было его вообще не осуществлять. Но собственным достоинством и уважением к своей работе дело не ограничивалось, в моем рассуждении появлялись стратегические задачи, планы, переприсвоение, потенциальные возможности. Даже отказ рассматривался как художественный проект с эксплуатацией блазаровских акторов.

Андрей Ишонин, «Камушек в коже. 2020. Смешанная техника. Фото автора.

Андрей Ишонин, «Без названия». 2019. Макароны, проволока. Фото автора.

Андрей Ишонин, «Палитра», 2019. Рабочая палитра из блистера от антидепрессанта, акрил. Фото автора.

Здесь на арену вышел батя. Очень авторитетный в сообществе человек с черным поясом по современному искусству. Сниму завесу тайны, это был Анатолий Осмоловский, российский художник, ректор института «База». Он решил лично переговорить с вышестоящим начальством ярмарки, что и сделал. Я не знаю содержания разговора, но он подействовал моментально. Разрешили три перформанса из четырех — один не взяли из-за мата, так как возрастной рейтинг мероприятия был уже определен, и позволили постелить красный ковролин.

Проблем с художественными объектами не возникало, вернее, я такой информации не получал. Согласование брюк с дырками либо проходило после утверждения моих временны́х проектов, либо его вообще не было. Но никакой негативной реакции не последовало.

Не уверен даже, что в глазах цензоров реализация моих идей сильно подпортила ярмарку. Ничего страшного ведь не произошло, это как мазок из зева.

В итоге выставка состоялась, как и планировалась. Получилось цельное высказывание, без выпавших согласных. Но описанные перипетии еще до начала ярмарки дали понять, что мне и моим коллегам по цеху невозможно попасть на такие мероприятия в качестве художников. Только связи, личные беседы с отброшенными формальностями, протекция способны пропустить нас на модные выставки, где можно стать видимым.

Примечание:

* Уточнение, добавлено 9 ноября. В ходе переговоров после изначального безгонорарного предложения и моего встречного запроса об оплате мне была предложена сумма в три раза меньшая запрашиваемой — 5 тысяч рублей. Я согласился сделать за 10, но не получил ответа.

1 Современное искусство по Минкульту // Артгид, 19 июля 2017.

Андрей Ишонин, «Я заполнил холодильник своим дыханием», 2020. Фото Елена Ямлиханова.

Андрей Ишонин, «Карандаш», 2020. Смешанная техника. Фото автора.

Андрей Ишонин, «Слепок дыхания. Выдох. 2», 2019. Карбонат кальция. Фото автора.

Андрей Ишонин, «Сигарета, забитая семечками». 2019–2020. Смешанная техника. Фото автора.

Никита Ширяев, «RA Investigation bureau», 2020. По вопросам данного объявления обращаться к Андрею Ишонину.

Андрей Ишонин и Светлана Баскова, директор института База. Фото Кристина Матвеева.

Анастасия Хаустова

Андрей Ишонин: cдвиг

Если целая сложная жизнь многих людей проходит бессознательно, то эта жизнь как бы не была.

— запись из дневника Льва Толстого 1 марта 1897 года, Никольское.

Мы уже привыкли к тому, что на любой выставке современного искусства обязательно есть художник и его работы; куратор, который их оформляет; текст как связующее звено между искусством и дискурсом; и, конечно, набор обязательных дополнений: таблички, вернисаж, белоснежные улыбки, медиатор и немного вина из пластикового стаканчика. Зрители фланируют от работы к работе или от стенда к стенду, скользя по гладкой поверхности предметов искусства, словно прокручивая колесико мышки, спускаясь вниз или вверх по новостной ленте любимой соцсети. Вот здесь — картина, здесь — разворачивается перформанс, а здесь — большой объект, достаточно спектакулярный, чтобы задержать взгляд на подольше. Знакомый художественный критик, встреченный по дороге, обязательно расскажет о том, как правильно смотреть на работу художника или похвастается, что он приобрел на последнем аукционе.

Искусство, существующее в таком конвенциональном потоке, рискует потерять одну из главных своих функций: сообщать зрителю о мире нечто большее, нежели чем то, что он уже и так прекрасно знает. Или, по крайней мере, думает, что знает. Причиной такой уверенности выступает «автоматизм восприятия», который для русской формальной школы и, в частности, Виктора Шкловского, был тем, что должно преодолеть. Цитируя в своей статье 1917 года «Искусство как прием» Льва Толстого, рассуждающего в дневниках об автоматической уборке помещения («Я обтирал пыль в комнате и, обойдя кругом, подошел к дивану и не мог вспомнить, обтирал ли я его или нет»[1]Шкловский В. Искусство как прием // Самое Шкловское. М.: Редакция Елены Шубиной, 2017.), Шкловский приходит к выводу, что автоматизм восприятия позволяет нам уловить лишь поверхность вещи, которая даже не появляется в сознании: «Так пропадает, в ничто вменяясь, жизнь. Автоматизация съедает вещи, платье, мебель, жену и страх войны»[2]Там же..

Искусство, по мнению Шкловского, как раз и существует для того, чтобы вернуть ощущение жизни и так «почувствовать вещи», чтобы приблизиться к их пониманию и познанию: «Целью искусства является дать ощущение вещи как ви́дение, а не как узнавание»[3]Там же.. Таким образом, основным художественным приемом станет тот, который увеличит трудность и продолжительность восприятия, то есть позволит задержаться на вещи дольше и посмотреть на нее шире и глубже. Этот прием, который Шкловский назовет «остранением», основан на попытке описать вещь, названную другим именем, как в первый раз увиденную. Одним из примеров использования остранения станет определение понятия «сечения» в статье Льва Толстого «Стыдно»: «Людей, нарушавших законы, взрослых и иногда старых людей, оголять, валить на пол и бить прутьями по заднице …> стегать по оголенным ягодицам …> и почему именно этот глупый, дикий прием причинения боли, а не какой-нибудь другой: колоть иголками плечи или какое-либо другое место тела, сжимать в тиски руки или ноги или еще что-нибудь подобное?»[4]Там же. Такое остранение, «добираясь до совести», позволяет по-другому взглянуть на устоявшуюся дворянскую практику, сообщая ей новые качества: жестокость, абсурдность и стыд.

Как можно сообщить эту странность там, где оригинальность поставлена на поток и где каждое новое произведение искусства, даже когда новизна невозможна, стремится войти в архив культуры, не терпящий повторений? Объекты Андрея Ишонина — это примеры шизовещей, которые пересобирают привычные нам образы, остраняя их, и позволяют столкнуться с новыми, ранее не испытанными, впечатлениями и ассоциациями.

Эти бессмысленные на первый взгляд объекты могут стать вместилищем любого смысла, однако главная их функция — возвращать нас обратно к самой сути вещей. Например, «Кухонная подставка» из художественных кистей, использованных не по назначению, абсурдизирует сам пафос прагматики и полезности искусства. «Слепок дыхания. Выдох», который должен быть легким и невесомым, как у Кляйна — отсутствующим, у Ишонина превращается в четырехкилограммовый объект из карбоната кальция. Нелепая «Шапочка из макарон» может сойти за митру пастафарианского патриарха, однако до функциональности и шапки, и макарон ей очень и очень далеко.

Именно сдвиг знаменует переход от обыденного восприятия к восприятию осознанному, включенному. Искусство Ишонина — это искусство микросдвигов, сообщающих повседневности что-то неестественное, и, таким образом, вытесняющих нас за ее границы. Как в философии Александра Пятигорского: «Сдвиг — это смещение или даже смена фокуса восприятия, когда все знаемое (и незнаемое) ранее предстает в ином свете, совсем не так, как прежде»[5]Мелихов Г. Сдвиг и осознавание: А. Пятигорский о философии одного переулка // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. 2011. Т. 153, кн. 1.. Его «Устав для индивидуального члена класса по выработке очуженного мышления»[6]Пятигорский А. Устав для индивидуального члена класса по выработке очуженного мышления. прежде всего нацелен на достижение такого состояния сознания, при котором свое мышление волевым усилием преобразуется в чужое. Такое состояние сознания и называется осознанностью, в нем мы как бы смотрим на свое мышление со стороны, а значит, фиксируем ошибки, запоминаем ход. При его наличии Лев Толстой не забыл бы, обтер он пыль на диване или нет. Для выхода из автоматизма восприятия как раз и нужно совершить этот сдвиг, перемену ума — древнегреческую μετάνοια, разделиться на себя и чуждого себе, ознаменовав тем самым всестороннюю открытость миру в его многообразии и готовность сообщить каждой вещи ее место и значение.

Андрей Ишонин, «Без названия (кисточка с лезвием)», 2018. Смешанная техника. Фото автора.

Андрей Ишонин, «Покусанная вата», 2017–2020. Хлопок, слюна. Фото автора.

Андрей Ишонин, «Чип знаний, умений и навыков. Версия 1.2», 2020. Бумага, карандаш, мелок. Фото автора.

Андрей Ишонин, «Навязчивость». 2020. Смешанная техника. Фото автора.

Подход Ишонина основан на постоянной рефлексии собственного положения и истока создаваемых произведений. Отсюда вытекает сверхъестественная важность текста, которым он сопровождает большинство своих работ, и речи, которая является главной функцией Ишонина-медиатора. Словно на сеансе психоанализа, он пытается посмотреть на свои эмоции, впечатления и тревоги со стороны: «Я художник, который, может быть, и беспомощный в физическом измерении, но точно не готовый мириться с устоявшимся положением дел умственно. Поэтому на fb-странице Андрея Ишонина (меня как героя-персонажа) — человека, страдающего от депрессии и социального угнетения — регулярно появляются в постах документации небольших художественных проектов, которые он (то есть я), как кажется, сделал за тот единственный в сутки час, свободный от тотального отчуждения»[7]Ишонин А. Заявление художника // Сайт художника, доступно по http://www.ishonin.com/.. Интересно, что именно отчуждение позволяет «сдвинуться», обнаружив в этом редком и коротком часу свою жизнь в искусстве как в открытости и в том, ради чего, возможно, только и стоит жить.

Конвенциональному художественному сценарию закрыт доступ к другому и чужому как носителям остранения, следовательно — закрыт и выход к смыслу вещей.

«Вещи не случайны в том, что они есть вместо того чтобы им не быть»[8]Бибихин В. Узнай себя. СПб.: Наука, 1998.. Фланер, озабоченный своим поверхностным впечатлением, всегда рискует пройти мимо того, что просит его пристального взгляда. Нонспектакулярная требовательность объектов Ишонина, которая обнаруживает себя в микросдвигах, возвращает нас в том числе и к себе. Ведь и мы не случайны в том, что мы есть, вместо того, чтобы нам не быть.

Примечания:

1 Шкловский В. Искусство как прием // Самое Шкловское. М.: Редакция Елены Шубиной, 2017.

2 Там же.

3 Там же.

4 Там же.

5 Мелихов Г. Сдвиг и осознавание: А. Пятигорский о философии одного переулка // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. 2011. Т. 153, кн. 1.

6 Пятигорский А. Устав для индивидуального члена класса по выработке очуженного мышления.

7 Ишонин А. Заявление художника // Сайт художника, доступно по http://www.ishonin.com/.

8 Бибихин В. Узнай себя. СПб.: Наука, 1998.