Восемь сообщений о критическом методе Саши Новоженовой

947        0       

Документация перформанса Анастасии Рябовой. «Случай стука по чужому столу». 2016. Фото: Григорий Поляковский.

Однажды мы с Сашей Новоженовой разговаривали по дороге на какую-то встречу. Она пыталась сформулировать свое понимание аффекта, который впервые прочувствовала, погрузившись в политический активизм. «Это такой угар. Ты ничего не боишься, ни в чем не сомневаешься, не идешь на компромиссы. Как жар по всему телу». Саша улыбнулась, выговорившись, и добавила, что часто это, конечно, крайне проблематичный способ поведения, если взглянуть на него со стороны. Но соблюсти критическую дистанцию бывает довольно сложно, особенно когда накрывает. Она призналась, что к ней такого рода аффект приходит достаточно часто. Но, вероятно, когда Саша увидела, как точно так же – хотя чаще и с других политических позиций – накрывает окружающих ее людей, она решила подойти к этому явлению с большей осторожностью. Она временно удаляла свой аккаунт, а, когда возвращалась, старалась скрыть ленту. По соцсетям, как лесной пожар, распространялись вспышки эмоций, главным образом праведного гнева, призывы к немедленному действию и безапелляционные заявления. Если у вас не было панической атаки, то вас к ней рано или поздно приведут безостановочные, со всех сторон сыплющиеся призывы и предупреждения. Саша думала о самоограничении. Дисциплина – она повторяла это слово как спасительную мантру, хотя не всегда могла остановиться в своем аффекте. Но в критических текстах пыталась нащупать метод, свободный от активистского шаманизма.

***

Первое, что понимают критики, работающие в сфере культуры, когда по-настоящему погружаются в профессию, – их деятельность влияет на процесс, о котором они пишут, настолько слабо и косвенно, что в принципе это похоже на говорение в пустоту. Многих это разочаровывает, и они уходят. Другие занимают циничную позицию: раз так все плохо, а изменить ничего практически нельзя, можно позволить себе быть бессовестным и продажным (и всех вокруг этому учат как абсолютной истине). Третьи подключают тяжелую артиллерию в виде, например, расследовательской журналистики или изучения и формирования культурной политики, исследований в наиболее актуальном поле настоящего сезона или, наоборот, вечно верных теорий. Так они пребывают в иллюзорной уверенности, что меняют ситуацию к лучшему. Потом и эти оптимисты переживают стадии отрицания, гнева, торга, депрессии и принятия. Готовьтесь быть разочарованными. Этот урок Саша хорошо усвоила, и не единожды. Ее категорически не устраивали почти все собственные тексты. Она не просто была страшно недовольна написанным, ей не нравилось отсутствие реакции, либо слишком слабый отклик, либо то, что обсуждают совсем не ее статью, а какие-то свои фантазмы по мотивам написанного, либо то, что прицепились к пропущенной запятой или небольшой неточности, а главную мысль старательно не замечают. Но с другой стороны, Саша видела, что и нарочитое молчание и игнорирование, и риторические уловки оппонентов говорили о том, что ее тексты доходили до адресата. Били больно и туда, куда нужно. И бьют до сих пор, когда Саши уже нет.

***

Институциональная критика разочаровывает отсутствием быстрых и ощутимых результатов. Но нельзя сказать, чтобы Саша видела на месте существующей порядка пропасть, из которой нельзя выбраться. Ее отношение к состоянию отечественных институций (да и не только их) было далеко от пессимизма или меланхолии. Даже в на первый взгляд тупиковой ситуации она выбирала конструктивную позицию, не впадала в ступор и не отстранялась. Даже если Саша не могла на момент написания текста предложить какой-то рецепт по спасению мира, она пыталась максимально полно и ответственно проанализировать проблему, справедливо полагая, что это позволит кому-то другому продолжить критическую работу в том же направлении.

***

Одновременно улыбаться и грустить, смеяться и рыдать, быть уверенной и сомневаться, полной сил и валиться с ног. Так было у Саши. И так же было в ее текстах. Она не писала манифестов, не строила повествование вокруг «даешь!» и «долой!», не указывала на готовые решения. Ее статьи, даже самые радикальные, были полны осторожных предположений. Она продвигалась, ощупывая стены в темном лабиринте. Подобно археологу медленно раскапывала слой за слоем потерянное и забытое. И не боялась указать на важные вещи, о которых все вроде бы знают, но стараются не вспоминать. Именно это, а не местечковые медиаскандалы, давало Саше драйв. Библиотека для нее была храмом, возможно единственно сакральным местом в ее персональном мироустроении. Она любила приводить в пример эти потерянные, полуразрушенные институции. Руины, погибающие под натиском охотников за землей и недвижимостью, а также эффективных менеджеров от культуры, обещающих вливания молодого вина в мехи ветхие (конечно же не без помощи современного искусства). Библиотеки были для Саши не столько предпочтительным местом работы, сколько своеобразным образцом для ее собственных текстов. «Оставленное, частичное знание», обнаруженное там, она соединяла в собственных повествованиях, сооружая здания новых архивов, в которых теперь уже ее читателям необходимо было посидеть и поработать. Там можно наконец остановиться и сосредоточиться, даже если текст написан обманчиво бойко и наступательно.

***

Самый вредоносный и одновременно самый влиятельный жанр в российской журналистике последних десятилетий – колонка. С массовой интернетизацией СМИ она стала монстром, пожирающим одного журналиста за другим. Культурная критика не избежала этой чумы. Колонка ближе всего к злободневному посту в Facebook. Пишется она, даже если сказать нечего. Главное – отметиться по инфоповоду. Характерно, что про главного мастера колонок ходят легенды – с какой феноменальной скоростью он может откликнуться на то или иное событие. Саша, конечно, была прекрасно знакома с этим жанром: у нее имелся опыт работы в «Афише» и «Артхронике». И ничего, кроме отвращения, эта практика у нее не вызывала. Она часто намеренно брала отсрочку, чтобы подумать, и ее текст, связанный с каким-то событием, выходил тогда, когда шумиха первых эмоциональных реакций успевала схлынуть – в момент, когда, по логике сегодняшних отечественных СМИ, тема себя уже исчерпала. Вместо «здравого мнения» умудренного жизнью, самодовольного колумниста Саша выдавала аналитику, взвешенную и продуманную. Сама она, присылая материал редакторам, часто горестно сообщала, что, если бы у нее было дополнительное время, возможно, она написала бы гораздо лучше. И ведь смущали ее не скороспелые комментарии, а недостаточность проделанного анализа, хотя он был обычно на высоте. Сашин перфекционизм в этом вопросе действительно был укором своре колумнистов, превративших российские медиа в помойку.

***

Многих Сашиных оппонентов возмущал набор понятий, которыми она пользовалась. «Партийность» и «классовый подход» – эти два особенно раздражали комментаторов. Одних бесило упоминание Карла Маркса, других – наложение лаканианской терминологии на сферу искусства, третьих – «возрождение вульгарной социологии». Это только самые частые претензии, так-то их было гораздо больше. Проблема в том, что обычно сами эти критики в качестве альтернативы Сашиному подходу предлагали идти в фарватере сложившегося консенсуса постсоветского искусствознания. Саша видела, насколько этот статус-кво в действительности призрачен, как автоматически производятся оценки экспертами, как «все уже давно известно» и «не надо выдумывать». Интеллектуальная совесть и смелость не позволяли ей включиться в этот хор единомышленников. Где-то, конечно, из хулиганского задора, но чаще из стремления к истине она стала пробовать и искать. То есть, грубо говоря, делать то, чего окружающая ее профессиональная среда старалась избежать всеми силами. Возможно, Саша в чем-то ошибалась. Иногда задор (и тот самый аффект) мог завести ее очень далеко. Но все равно КПД такого рискованного поведения был выше, чем у сторонников сохранения статуса-кво. Она не боялась.

***

Длительное и систематическое производство критических высказываний предполагает, что рано или поздно автор почувствует невыносимую усталость. С ней невозможно договориться, и ее не получится игнорировать. Дело не только в том самом пресловутом разочаровании, которое вызвано неспособностью разрушить или изменить систему. Скорее, речь идет о естественном побочном эффекте от любой тяжелой работы. Настоящая, честная критика изматывает автора, иногда даже калечит. Она требует таких ресурсов, что человек буквально опустошается. И не факт, что эти внутренние запасы будут когда-либо в дальнейшем восполнены. Даже люди закаленные, не подверженные хроническим болезням, имеющие социальный и финансовый парашют, в полной мере ощущают мощнейшее истощение, хроническую тяжесть на плечах. Саша себя не щадила, у нее заканчивались силы. Это считывается в интонации. Чем дальше, тем больше. Но она продолжала писать, медленно себя сжигать – ради читателей, большинство из которых даже не знала.

***

Задача критики – уж простите, что пишу тут эти слова, – заключается не в том, чтобы такого-то директора институции выгнали, такой-то музей изменил политику, а выставки стали бы делаться не так, как сейчас, а как-то иначе. Это все мелочи. Первейшая причина, по которой в том числе и Саша этой неблагодарной деятельностью занималась, – предложить читателям самим стать критиками. Иногда даже научить этому. Саша просто-напросто раздавала критическое мышление, как Wi-Fi, и показывала, как предлагаемый набор приемов может работать, как лучше выстроить анализ, где настоящие проблемы, а где надуманные. Пока есть одна Саша Новоженова, критикуемым институциям на нее, по большому счету, плевать, а если таких критиков становится все больше и больше, то это уже другой коленкор. От десятков авторов, бьющих в одну и ту же точку, не так-то просто отмахнуться. На это и был расчет. Саша предлагала своеобразный метод, возможно не до конца сформулированный, но он все же был далек от бездумного протестного аффекта. Не лавина перепостов и выкриков капслоком в соцсетях, а формирование анонимного кружка или даже школы. Организованная и планомерная работа, хотел бы я сказать. Однако скорее это был утопический, отчасти воображаемый союз – союз не просто недовольных, но действующих и думающих. К сожалению, Саша не успела развить свои наработки и находки. Но по текстам разных лет проницательный читатель сможет восстановить ее труд и продолжить его.