Александра Гарт

2 166        0       

Илья Крончев-Иванов (ИК): Расскажи, где ты училась?

Александра Гарт (АГ): Сначала я училась по специальности «изобразительное искусство» в педагогическом университете имени Герцена, на заочном отделении. Вы представляете, что такое заочная учеба? Я появлялась в университете два раза в год во время сессии и защиты проектов. У нас не было как таковых лекций или занятий с преподавателями. Нам просто давали задание по различным предметам и мы их выполняли самостоятельно. Никто ничему особо не учил.

Полина Слепенкова (ПС): А как строилась образовательная программа? Что вы изучали, если так можно сказать? 

АГ: Программа была довольно классическая. Все начиналось с натюрмортов, сначала акварелью, потом маслом. Затем были портреты, «обнаженка». Свой диплом я выбрала делать в графике. На самом деле, в заочном обучении есть плюсы — по большей части тебя никто не напрягает, только два раза в год. Также преимущество моего образования заключается в том, что мы в Герцена пробовали различные техники, виды искусства, медиа. Например, я имею представление как о керамике или печатной графике, так и о классической станковой живописи или академическом рисунке. То есть, если студенты Штиглица, которые, например, учились на монументальной живописи, фокусируются только на своем предмете и не погружаются в печатную графику или керамику, то нас учили многому, но понемногу, «чему-нибудь и как-нибудь», но более менее всему. Это, конечно, на мой взгляд, преимущество. В целом, это позволяет представить какие существуют техники, инструменты и формы для своего выражения, а так художественное образование — это какая-та ерунда. 

ПС: Была ли у тебя тогда какая-то художественная тусовка? 

АГ: Нет, тусовки не было, потому что учеба была заочная. Вы представляете себе студентов заочного отделения? В основном, это были, как мне тогда казалось, очень взрослые женщины из регионов, которые поступали туда чтобы получить корочку педагога. Было два мальчика, странных…

ИК: Почему странных?

АГ: Какой нормальный человек пойдет учиться на заочку в Герцена? Тем более юноши, которых это не освобождает от армии. Значит, их освободило что-то другое…. Один из них был просто странный. А второй — просто восхитительный. У меня есть про него три истории. Первая, как он однажды пришел на «площадь отчаяния» и… Вы знаете что такое «площадь отчаяния»? 

ИК: Нет. 

АГ: Это площадь напротив собора Святой Екатерины на Невском, где художники продают свои работы. В общем, он пришел туда с фотографиями натурщицы, которая нам тогда позировала, и попросил художников с площади нарисовать её, потому что сам совсем не умел это делать. Вторая история — однажды на общей встрече во время очередной сессии он посреди занятия поднялся и громко сказал «как же я вас всех ненавижу!». Я была впечатлена. Третья история приключилась после занятия по ДПИ (прим. декоративно-прикладное искусство), когда мы изучили народные орнаменты. После окончания встречи он взял тюбик красной краски, вышел в коридор и нарисовал «свастон» (прим. свастика). На вопрос «зачем?» он отвечал, что ему велели так сделать. 

Марина Пугина (МА): Скажи, а этот «странный парень» как-то включен сейчас в художественную жизнь или пропал совсем?

АГ: Нет, он кажется, даже диплом не делал. Из всего моего потока, кажется, было четыре группы, никто не стал художником. Не было такой задачи ни у ВУЗа, ни у студентов.

ИК: А история про тебя есть какая-нибудь? Которая тебе запомнилась из этого времени? 

АГ: За год до моего выпуска факультет сгорел. Вообще, все места, в которых я когда-либо проводила долгий период времени своей жизни каким-то образом исчезали. Необязательно сгорали. Роддом, в котором я родилась, — разрушен. Детского сада, в который я ходила, больше нет. Даже школу расформировали. И вот факультет сгорел. Вот такая история про меня. 

Александра Гарт. Без названия, 2020, Линогравюра.

ИК: Когда ты училась в Герцена, чем ты занималась в свободное время? 

АГ: Слушай, положа руку на сердце, мне кажется, что я в основном пила. Потому что эти пять лет полностью испарились из моей памяти. Но если напрячься и подумать «что я делала»…я, например, много писала маслом. 

ИК: Для себя или для учебы? 

АГ: Для себя. Хотя я не разделяла. Например, было задание — написать два портрета к сессии за полгода. И все приносили два портрета. А я приносила 15 холстов. Меня очень не любили за это. Также я работала натурщицей. Продавала художественные материалы в магазине товаров для художников, хотя вот именно там я в основном и пила. Учила английский и читала много английской поэзии 

ИК: Какого века? 

АГ: Двадцатого. Американская тоже была, но больше английской. В общем, эти пять лет как-то испарились. Может быть, поэтому я смотрю сейчас на двадцатилетних и мне становится немножко больно за бесцельно прожитые годы. Хотя, с другой стороны, может быть я так медленно развиваюсь. Они вот в 20 лет уже все поняли, а и в свои 30 не очень понимаю.

ПС: А что было потом? После Герцена? 

АГ: После выпуска я работала преподавателем в художественной школе в Царском селе где-то полтора года. 

ПС: Ты работала с детьми? 

АГ: Я и в общеобразовательной школе работала в Купчино с детьми мигрантов. Очень хорошо. Дети были замечательные. И в кружке работала. Было нормально. Мне нравилось. В общем, после окончания я преподавала. Также я пошла учиться в Санкт-Петербургскую печатную студию на курс печатной графики. Именно там я узнала, что есть галереи современного искусства. 

Александра Гарт в Графическом кабинете в Малом манеже. Источник: ВКонтакте.

ИК: Почему ты решила пойти на этот курс? 

АГ: Тогда это был единственный в городе курс печатной графики. Мне хотелось узнать про нее чуть больше, чем нам рассказывали в Герцена. Это было прикольно. Было время, когда я ходила куда-то учиться. Например, я прошла курс управления мотоциклом и у меня были права категории «А», занималась на курсах английского. 

ИК: А откуда появилось такое желание ходить на эти разные курсы? 

АГ: Мне было прикольно. Я бы и сейчас, если бы у меня было больше времени и больше денег походила. Я вот думаю записаться на курс по японскому языку. Не знаю. Когда ты ничего не делаешь и у тебя есть работа, которая не занимает все твое время, когда не было такого количества социальных сетей — что еще делать. Можно было пойти куда-то поучиться. Сейчас нужен какой-то более грамотный тайм-менеджмент, чтобы решиться на это. 

ИК: И ключевым для твоего пути стал, к сожалению, а может, к счастью, не курс по управлению мотоциклом, а именно печатная графика? 

АГ: Да, я узнала что есть разные галереи современного искусства, современные художники. Познакомилась с этим сообществом и стала ходить на выставки. 

ПС: Как ты стала куратором Графического кабинета в Малом манеже?

АГ: На тот момент он назывался Малый манеж, сейчас это называется МИСП. Тогда команда этой институции получила грант на создание графического кабинета, то есть студии печатной графики, которая была бы общедоступна и знакомила публику с этим искусством. Они вышли на меня и попросили стать куратором этого проекта. Я там делала выставки. Например, придумала проект «12 недель черно-белого искусства», где в течение 12 недель по одной недели шли выставки печатной графики. Это были специально созданные работы. Было 6 уже признанных художников и 6 молодых, которых я нашла сама, в частности, так я прокурировала первую выставку Ани Андржиевской. Также открыла выставку Александра Вилкина, которую закрыли после двух дней работы по требованиям каких-то старушек. Они туда пришли и им не понравилось. 

ИК: Когда все таки произошел тот момент, когда ты поняла, что ты современный художник? Где прошла эта граница в твоей жизни? 

АГ: Эта история связана с моим уходом из художественной школы в Царском селе, где я работала после выпуска из Герцена. Это был 2012 год. В какой-то момент узнала про open-call на участие в Ночи музеев в Красноярске. Я отправила какую-то идею, даже не помню, что это именно это было, но им понравилось. Они пригласили меня в Красноярск для реализации проекта. Выставка проходила как раз во время каникул и мне казалось, что это очень удачное совпадение. Но когда я попросила у администрации школы отгул на несколько дней, они меня не отпустили. И более того, попросили в день моего отъезда прийти на собрание, на котором меня бы «пропесочили». Я подумала «Что?! Вы серьезно мне это говорите? До свидания!». 

АГ: Было грустно расставаться с детьми. Они плакали. Я тогда говорила: «Дети, я еду делать выставку. Вы же хотите, чтобы ваша любимая Александра Сергеевна была известной художницей, а не училкой, которая даже никуда не может поехать». Я помню, они плакали: «Ой, а может вы не поедете? А может вы останетесь с нами». Я им отвечала: «Я все понимаю, мне очень жалко с вами расставаться, но поверьте, так будет лучше для всех». Да, я буду художницей. Я стану хокаге. 

Гарт в образе Наруто. Автор мема: Алина Кугуш.

МА: Скажи, а в школах современного искусства ты училась или они обошли тебя стороной? 

АГ: В 2015 я поступила в Школу молодого художника «Про Арте», проучилась там полтора года, но потом нас всех отчислили [LoL].

МА: Ого, так ты попала на легендарный поток «Без Местья» с которого началась институциональная критика в отношении арт-школ в Петербурге?

АГ: Ахаха, ну можно и так сказать. Вот ещё вопрос, началась ли с нас институциональная критика или, наоборот, закончилась. Да, там была такая история, что мы должны были участвовать в молодёжной биеннале в Москве, но нас категорически не устроила кураторская концепция, которую нам пытались навязать. Мы начали пытаться что-то с этим делать, переосмыслить как-то. Так мы объединились в группировку под названием «BZMST», «безместье» то есть.

АГ: Это, конечно, стало критикой со временем, но изначально, интенция была другая, как мне кажется. Это была такая отчаянная попытка сблизиться, объединиться. На первых порах мы, кажется, не планировали делать какие-то критические высказывания. Но, возможно, это я так вижу – нас было 16 человек, думаю, у всех тогда свой взгляд на ситуацию был.

АГ: В общем, мы организовали эту группировку через несколько месяцев после начала учёбы, сделали проект на Молодёжной биеннале в Москве, потом показали его в Люде, поучаствовали в Арт Проспекте и Уральской биеннале. Может, где-то ещё, не помню точно. А потом, в процессе подготовки выпускной выставки, когда обучение уже было закончено, произошло какое-то непонимание между нами и администрацией, и нас всех исключили как раз во время очередного обсуждения выставки.

ИК: Потом ты стала участвовать в зарубежных резиденциях? Видно, что курс английского языка пригодился. Одна из них — это венецианская студия печатной графики. Расскажи про этот опыт? Что нового ты узнала? 

АГ: Узнала, что итальянцы не знают английский язык. Ты с ними договариваешься на две недели, а они как бы не понимают, что это «two weeks», они думают, что это «one week» и потом говорят «до свидания», и у тебя оказывается еще неделя, которую нужно где-то жить и куда-то девать. Это был стресс. 

Александра Гарт в Литве во время резиденции в Центре культурной коммуникации в Клайпеде. Из личного архива художницы.

ПС: Но, в итоге, для тебя был это полезный опыт? 

АГ: Конечно, я в Венецию съездила! Полезно! Биеннале посмотрела. Если честно, я не очень понимаю, для чего приезжают в резиденции. 

ИК: Обычно после резиденций художники презентует какие-то новые проекты? У тебя это так работает? 

АГ: У меня всё так работает. Я смотрю аниме и это работает. Я еду на тачке где — нибудь по «промзоне» и это работает. После этой резиденции я сделала какие-то гравюры на дереве, но не потому что я очень хотела их сделать. Просто там больше ничего другого не было. Это все, что я могла сделать технически. Тупым резцом я вырезала очень лаконичные картиночки. Я это и вынесла, что можно оказывается не шлифовать фактуру фанеры, а оставлять ее такой, какой она есть. То есть, это какие-то очевидные вещи. Но все равно, я нашла для себя новые визуальные ходы.

АГ: Ну, и Венеция — это же прекрасно. Мы были в ноябре, когда не было большого наплыва туристов. Все было так красиво, такое серое, «acqua alta», периодически затапливало, биеннале…

ИК: У тебя достаточно мало выставок, где бы ты работала с куратором. А в своих последних проектах ты берешь на себя полный контроль и ответственность. Получается такая сугубо авторская история. Почему так происходит? Как ты вообще относишься к кураторству в современном искусстве? 

АГ: Это до сих пор очень редкая ситуация, когда человек, называющий себя куратором, не просто пишет текст к выставке, а работает с художником. В большинстве случаев художник как-то сам все делает.

ПС: У тебя ни разу не было опыта работы с куратором? 

АГ: Нет, у меня не было такого опыта. Я ни разу не встречала куратора, который подошел бы ко мне и сказал: «давай сделаем выставку вместе! давай обсудим ее: ты скажешь, что ты хочешь, я скажу, что я хочу и мы будем находится в диалоге». Вот такого у меня не было. 

ИК: Тебе был бы интересен подобный опыт? 

АГ: Конечно, мне это интересно. Когда отчасти ты перекладываешь груз ответственности, а не несешь его один. А нет. Вру! У меня была забавная история работы с куратором. В 2018 году меня очень раздражало то, что происходит в мире петербургского искусства, особенно открытия выставок. Все эти люди, которые фотографируются в ужасных позах на фоне работ и кривляются. Меня это очень сильно бесило. И тогда я подумала, что хочу такую выставку, где этого не будет. Независимое пространство fftn идеально для этого подходила, так как там не могло поместиться много людей и им было бы определенно сложно фотографироваться. Но я не хотела заниматься организацией выставки сама и тогда позвала быть куратором свою приятельницу Александру Цибулю [поэтесса, литературный критик], с которой вместе училась в школе журналистики от Манифесты. Она согласилась. Мы с ней обсудили мою выставку [проект «Другое место»], она придумала развеску, написала кураторский текст, где упомянула Фрейда и термин «unheimliche». Все как надо. В том тексте был один момент, который я до сих пор помню, и он даже стал таким локальным мемом. Текст начинался с фразы «Проект Александры Гарт — это очередное исследование… ». Когда я прочитала текст, то сказала Саше, что все хорошо, но надо полностью убрать первое предложение. Потому что нельзя говорить слово «исследование», тем более «очередное». Это очень плохо. Мы так не говорим. Она долго не понимала, что меня не устраивает в этом слове. Но, блин, какое еще исследование! Я просто рисую картинки. Но теперь словосочетание «очередное исследование» стало одним из любимых оборотов. 

АГ: Так что получается у меня был опыт работы с куратором, но Саша все-таки не куратор. Но мне понравилось. Было классно. Ты ничего не делаешь, ни о чем не думаешь. Просто рисуешь картинки. Это так хорошо переложить на кого-то ответственность…

ИК: За что? 

АГ: За все! 

ИК: Но ты же сама нарисовала эти картинки? 

АГ: Да, я их нарисовала, но это нормально. А все остальное — не моя область компетенции. Я нарисовала, а вы там дальше сами как нибудь…

ИК: Но ведь в проектах STYD ты работаешь одна? 

АГ: Это другое. У нас же нет текстов. Ничего не надо объяснять. Ты просто придумываешь локацию, в которую помещается персонаж, то есть посетитель. Это немножко другое. Это больше похоже на сценографию. 

ИК: Кстати, многие отмечают, что в твоих последних проектах присутствует эффект театральности. Ты с этим согласна? 

АГ: Да, конечно. В моих последних проектах присутствует театральность. Но при этом я ненавижу театр. С одной стороны, меня тянет туда. Мне очень нравится театральная сценография. Ты создаешь какое-то новое пространство, которое само по себе начинает работать, но я ненавижу русский драматический театр. Хотя очень люблю читать пьесы. Но когда ты в зале и актеры начинают что-то делать — это кринж. Это очень неприятно. Я в этом вижу фальшь. Очень много фальши. Но я заставляю себя преодолевать это. Например, хожу с ребенком на детские кукольные спектакли. Это еще более менее. Но когда на сцене появляется живой человек и начинает что-то делать, что-то говорить…это какой-то испанский стыд. Это очень неловко, особенно если актеры делают все это плохо, а чаще всего они делают это очень плохо…

АГ: Ну и главное отличие моих проектов от театра, что там нет актеров. Там нет людей. Зритель сам себе актер и он там что-то как-то проживает. 

ИК: А когда это произошло? Когда ты вышла из плоскости в пространство? Когда «Гарт-график» стала «Гарт-инсталлятором»? 

АГ: Мне кажется, я всегда к этому стремилась. В проекте «Другое место» уже это есть. Мои работы — это как бы эскизы к таким пространствам. А, вообще, я бы хотела оформлять какие-нибудь техно вечеринки, техно клубы. Мы уже с Женей [Евгений Кузьмичев. исследователь игр и сооснователь пространства STYD] делали что-то подобное в Изиче, но нам не давали ничего перекрашивать в черный цвет. 

Александра Гарт, Евгений Кузьмичев, Анна Баринова. Автор фото: Михаил Вильчук. Предоставлено галереей современного искусства Anna Nova.

ИК: Там же и так темно и все кажется черным?

АГ: Ну…а мы то знали, что оно не черное…. 

ИК: Как ты себя идентифицируешь в проекте STYD? Ты художник, куратор, основатель? 

АГ: Я — генеральный спонсор [смеется], я плачу аренду. 

ИК: Почему ты решила участвовать в этой истории? 

АГ: Я не решила участвовать, я это придумала….Мы с Женей все время обсуждали как нас раздражает все, что происходит в петербургском мире искусства. Нас достали эти открытия, эти ужасные выставки. И тогда мы решили, что хватит это терпеть. Хватит просто бесконечно ворчать. Критикуешь — предлагай. Нам надоело критиковать и мы решили сделать что-то свое. Сделать так, как нам нравится и как мы считаем нужным. Изначально это был наш с Женей телефонный разговор. Очень долгий разговор. Мы обсуждали, как было бы хорошо открыть свое пространство, куда мы пускали бы людей, которые нам нравятся. И не пускали бы тех, которые нам не нравится. Поняли, что входная плата в три сотки отлично справится с этой задачей.

ИК: Были случае когда вы кому-то отказывали в посещение STYD? 

АГ: Да, такие были. 

ИК: Хорошо. А как к проекту присоединилась Александра Генералова? 

АГ: Мы поняли с Женей, что не можем это делать вдвоем. Двое могут поссориться, перестать разговаривать друг с другом. Нужно трое. Это такая устойчивая фигура. Даже если эти трое будут необязательными людьми, они все равно смогут как-то вести дела. Тогда я предложила Жене, чтобы он позвал Сашу Генералову. Он помогал ей с проектом «Маргинальный дизайн». Сейчас понятно, что без Саши бы это все не получилось. Нет такого, что мы с Женей это начали, а потом позвали Генералову. Нет. Мы бы без нее не смогли начать. Мы бы вдвоем не стали бы все это затевать. 

ИК: Честно скажу, мне казалось, будто STYD — генераловский проект и она все это придумала. Я думал, что тебя туда как раз и пригласили как художника…

АГ: Ну вот так. Однажды Генералова даже написала мне: «Гарт откуда ты вообще взялась? [смеется]. Но я-то знаю откуда взялась Генералова! Ей просто позвонил Женя, и она, даже не видя пространства, согласилась. 

ИК: Отчаянная!

АГ: Да, вот такая женщина! Стала вместе с нами придумывать этот проект. Мы сидели в моей мастерской, слушали Shortparis и думали. Но, кстати, по сути, оказалось, что треть Петербурга ненавидит Генералову, треть Петербурга ненавидит Женю и треть Петербурга ненавидит меня. И это все разные люди. Мы нашли друг друга. Это «брак, заключенный на болотах», как говорит Женя. 

ИК: Какой из своих проектов в STYD ты считаешь самым сильным? 

АГ: Наверное, «Провал». Он был самый впечатляющий. Но мне сложно оценить с точки зрения зрителя. 

ПС: А с точки зрения художника, а не зрителя? 

АГ: С точки зрения художника, они все тогда получились такими, какими я их задумывала. Не было такого, что я придумала, а оно не работает, потому что я все не правильно придумала. 

ПС: А откуда появилась идея создавать именно «иммерсивное» пространство?

АГ: Вот это, возможно, была идея Жени Кузьмичева, которую Генералова с легкой руки так обозвала. Меня в принципе мало волновала иммерсивность. Я как художник хочу себе сделать такую коробочку, похожую на свою графику, превратить ее в свое пространство. Попытка продумать как зритель себя поведет — это, в большей степени, тактика Жени. Кстати, он всегда мне советует учитывать это в своих проектах: где зрителя замедлить, где нужно, чтобы он куда-то обратил внимание и т.д. Я раньше об этом не думала.

ИК: То есть в проектах STYD ты начала думать о зрителе? 

АГ: Меня заставили об этом думать. 

ПС: А в проекте в галерее Anna Nova «Лес паутин»? 

АГ: Уже приходилось, конечно. Уже привыкла. Уже понимала, что будут ругать, если не подумаю. 

ПС: Чем различается процесс создания проекта в STYD и в галерее? 

АГ: STYD — это все таки настоящий куб, то есть комната, в которой нет окон. Там можно полностью менять пол, опускать уровень потолка. По-сути, мы безграничны в пространстве, но ограничены в финансах. А в галерее наоборот. Я не могу ничего сделать с наличием лестниц, с тем, что там огромные окна в первом зале. Пришлось подстраиваться под пространство.

ИК: Думала ли ты о какой-то драматургии в галерейном проекте? 

АГ: Естественно, была драматургия. Но я не могу полностью повлиять на то, что думает зритель. Но была сама идея, что это все начинается с минимализма, начинается с чего-то странного непонятного. Потом зритель думает, что что-то появилось понятное, картиночки, а потом он поднимается и опять все не очень понятно. Я не продумываю выставку как игру или квест, но все равно думаю о процессе ее прохождения. 

ИК: Почему ты решила заниматься графикой? Что для тебя значит это искусство? Как ты его для себя объясняешь? Какие видишь в нем вызовы для себя как автора?

АГ: Просто нравится. Я могу артикулировать, что мне нравится в печатной графике. Мне нравится, что я могу переложить ответственность на технику, на некие божественные силы, которые участвуют в процессе создания печатной графики. Как говорил Петр Швецов, печатная графика — это магия. Может получится, а может нет. Результат не зависит от тебя на 100%, можно постараться сделать все так, чтобы результат зависел полностью от твоих усилий, но я стараюсь вообще минимизировать свое присутствие как автора. 

Фрагмент экспозиции Collector’s Lounge. Александра Гарт. Без названия, 2020. Гравюра на картоне. Автор фото: Алексей Боголепов. Предоставлено галереей современного искусства Anna Nova

АГ: За много лет занятий печатной графикой я к этому так привыкла. Расслабилась. Мне было приятно, что я не несу ответственность за то, что происходит на листе бумаги. А потом у меня сломался печатный станок. Я поняла, что мне придется рисовать руками… Это было страшно, потому что я понимала, что несу ответственность за каждую линию, каждый штрих. Было очень некомфортно. Я не понимала, что делать, не понимала зачем вообще рисовать. Это была осень 2020 года. Я тогда была в упадническом настроении. Но потом, что-то произошло, и я придумала проект «Провал», в котором было все нарисовано от руки. Я как-то решила для себя эту проблему.

ИК: Кто из современных художников тебе близок?

АГ: Дэвид Линч. 

ИК: И последний вопрос. Можешь вспомнить свое самое яркое впечатление из детства?

АГ: Дохлая крыса. Я увидела в одном месте дохлую крысу. Мне понравилось. Потом я несколько лет ходила мимо этого места. С надеждой, что там еще будет дохлая крыса.