истеблишмент вне себя

916        0       

данный текст должен был выйти на сайте colta.ru в разделе искусства, возглавляемом прекрасной надей плунгян. с пожеланием мира украине и надеждой на возвращение кольты и других независимых медиа публикую его здесь

юлия косульникова. без названия. картон, акрил, 2017

искусство создано, чтобы человек не угас

ильгар наджафов

язык — это диалект с армией и флотом

макс вайнрайх

в декабре–январе в мраморном дворце, который является частью государственного русского музея, прошла выставка «вне истеблишмента». на ней были представлены произведения шести художни_ц: ильгара наджафова, алексея барова, александра савченко, юлии косульниковой, алексея сахнова и сергея федулова, а также аудиоинсталляция, состоящая из подборки композиций коллектива build your house underground.

название выставки выглядит парадоксальным: прогуливаясь по залам одного из главнейших музеев страны, в некотором роде являющего собой воплощение того самого истеблишмента, мы вдруг оказываемся вне его, не выходя за дверь. заглавие проекта таким образом вносит некоторую проблему, является формой институциональной {само-}критики.

многие участни_цы выставки живут в учреждениях закрытого типа, которые также являют собой истеблишмент в его экстремальной форме. парадоксальность названия выставки в этом аспекте становится даже провокационной.

должен сразу оговориться, что имею некоторое отношение к команде выставки, лично знаю многих художни_ц и музыканто_к, мое имя даже указано в «титрах» на входе. сами эти титры многие эксперты называют революционной визибилизацией труда людей, которые готовят проект, чей вклад часто оказывается полностью вне поля зрения [истеблишмента] — см., например, мой текст о недавнем блокбастере «немосква не за горами». соответственно, моя позиция является заинтересованной, что следует учитывать при чтении этого текста.

юлия косульникова. его лечат, а он в реанимации под капельницей. сюжет из телевизора. картон, гуашь, ручка, 2020

«Вне истеблишмента» — название этой выставки.

На выставке можно увидеть картины шести художников.

Эти художники научились рисовать сами.

У этих художников есть особенности здоровья или особенности условий жизни.

Обстоятельства жизни художников — не самое важное на этой выставке.

Самое важное на этой выставке — работы этих художников.

Работы этих художников имеют художественную ценность.

Сотрудники Русского музея выбрали их поэтому.

Большая выставка таких художников проходит в Русском музее в первый раз.

Выставка называется «вне истеблишмента».

Это значит «что-то неизвестное, что-то непопулярное».

Художники с этой выставки пока не очень знамениты.

Творчество помогает этим художникам рассказывать зрителям о том, как они видят мир.

Художники с этой выставки используют разные материалы.

У каждого художника с этой выставки есть любимая тема.

Юлия Косульникова рисует больницы, тюрьмы и психоневрологические интернаты.

Юлия Косульникова рисует больницы и интернаты нежными цветами.

Алексей Сахнов рисует разные комнаты, улицы и машины.

Еще Алексей Сахнов делает дома из картона.

Алексей Баров делает медицинские инструменты, машины, провода, телефоны.

Алексей Баров делает эти предметы из пластилина.

Ильгар Наджафов рисует выдуманные миры, далекие страны.

Ильгар Наджафов рисует себя и друзей в выдуманных мирах и далеких странах.

Сергей Федулов рисует свои фантазии.

Сергей Федулов рисует известных людей и своих кошек в фантастических мирах.

Александр Савченко умеет рисовать цветы, природу, портреты.

У Александра Савченко хорошо получается рисовать обнаженных женщин.

— читают зритель_ницы на входе в экспликации выставки на ясном языке / easy-to-read. текст вышел столь поэтичным, что многие называют его «манифестом», хотя на самом деле у него прагматические задачи — создать доступное для широких групп описание проекта, понятное ребенку, человеку с ментальными особенностями или человеку, не вполне владеющему русским языком.

собственно, если бы в задачу моей статьи входило лишь представление этой выставки, я бы тоже мог ограничится этим текстом, к которому сложно что-либо добавить. но мне хотелось бы поразмышлять о смычке социально-политических проблем (этического) и художественных задач (эстетического), которые с неизбежностью пересеклись в данном проекте.

глядя на выбор художни_ц, мы сразу же натыкаемся на недоуменный вопрос: по каким критериям отобраны эти автор_ки, ведь их изобразительный стиль, сюжеты и темы так не похожи друг на друга?

ильгар наджафов. хабаровчанин (саша альбертовская) и его рыбы. одну рыбу звали маргарита с ОТВ. маша островская, так звали одну рыбу. бумага, цветные карандаши. 2014

ильгар наджафов, мой добрый приятель, умерший в начале 2021 года от ковида, рисовал по большей части цветными карандашами на обеих сторонах больших листов ватмана, часто сопровождая картины фантазиями на тему причудливых превращений его знакомых и его самого в фантастических говорящих животных в далеких странах, где они по большей части вместе веселятся и едят, празднуя без повода и беседуя на философские темы, как в сказочных пирах тысячи и одной ночи или в мирных сценах из илиады и одиссеи. эти описания потусторонних пиров удивляют своей барочной ритмикой, напоминающей восточные сказки. удивительно встретить такие сказки в петерубргском психоневрологическом интернате (далее — ПНИ), где ильгар прожил большую часть жизни, среди зловонного барачного быта и хамства. вот что говорит сам художник в интервью 2016 года.

ильгар наджафов. рисование дает мне над собой глобально задуматься и вырасти из этого, из этого мира. вырасти в другой, художественный мир, свой. где никто, где никто не мешает, где можно творить, рисовать, что в голову придет… искусство дает человеку выйти за рамки своих возможностей. то есть, он может в интернате жить и мыслить о городе — о городе санкт-петербурге, о городе — о любом другом городе мечтать… художник может думать так, что он когда-нибудь вырвется из этого интерната и где-нибудь в другом городе будет рисовать. может быть, в санкт-петербурге, может быть, в германии, может быть, еще где-то…

искусство создано для того, чтобы человек не угас, не угас, и не закончился, не сгорел.

ильгар наджафов. 2016. фото: work4food project

в качестве примера сказочных фантазий ильгара приведу его текст, которого не было на выставке:

Мой мир

Очень хочется назвать этот мир необычно, чтобы все люди были в виде животных: в виде собак, в виде кошек, в виде любых необычных животных, которые есть в мире.

Хочется, чтобы я в каком-то следующем мире воскрес и стал каким-нибудь животным, и чтобы я попал к президенту, который будет тоже в виде животного, которое будет со мной дружить. И я ему расскажу о чем-нибудь о своем. Мне как раз хочется поговорить с президентом.

Вот было бы странно, если бы мы были в странной форме, в животном обличии! Нас бы засмеяли.

Мне бы хотелось, чтобы президент был лошадью, а я, например, — змеей. Интересно, как бы человек назвал бы лошадь, если бы президент Путин превратился бы в лошадь? Как бы человек на это со стороны посмотрел? И как бы он его назвал, если бы он не знал, что это превращенный президент?

Интересно, лошадь в виде президента стала бы дружить с другими животными — или нет? Мне бы это очень хотелось посмотреть. Я бы — стал.

Если бы я был в какой-нибудь форме животного, например, змеи — чтобы человек вошел в тело змеи и почувствовал себя змеей, а президент вошел в тело лошади.

Президент бы сказал:

- Не трогайте меня, это же я — президент Путин, только я превратился в лошадь, я вошел в тело лошади и живу по лошадиным законам!

И я стал бы дружить с президентом, с этой лошадью, я стал везде с ним ходить, гулять, разговаривать, ловить рыбу, пить с ним чай, курить с ним сигарету, плавать с ним в море.

Мы плавали-плавали, плавали-плавали, плавали-плавали, плавали-плавали — и приплавливали.

И приплыли с ним в какой-то странный мир, где все наше правительство было в странных обличьях: например, Элла Памфилова была в кошачьей шкуре, превратилась в кошку, в маленькую тигрицу, и все люди подходили и кормили ее всякой едой: фруктами, хлебом, молоком — и всем необходимым.

И потом она поговорила с президентом и еще бы удивилась, что президент тоже превратился в какое-то большое странное существо под названием лошадь, а президент удивился, что Элла Памфилова превратилась в маленькую-маленькую кошку.

Вот была бы потеха, если бы все наше правительство превратилось в животный мир — и было бы странно посмотреть, как такое правительство заседает в Государственной Думе! И было бы странно посмотреть, как такое правительство разговаривает на языке животных! Вот было бы хорошо снять про это мультфильм! Нас бы за это по головке не погладили!

Потому что в человеческом обличье с правительством и президентом не поговоришь. А в животном обличье было бы странно разговаривать со всеми правительствами.

(2016)

юлия косульникова. праздник, день инвалидов. бумага, гуашь, цветные карандаши, ручки, 2020

юлия косульникова также являет собой чудо: обладая фотографической памятью, она с беспощадной точностью и при этом с определенной долей условности пишет портрет тотальной институции. юлия прожила всю жизнь в стенах закрытых учреждений (детский дом-интернат, затем психоневрологический интернат для взрослых), и когда выбиралась оттуда, то, как правило, в больницу по медицинским причинам. поэтому, видимо, больницы она изображает чаще всего — это некоторое прерывание жизненной рутины, яркий эпизод, возможно, даже отдых в некотором роде. обладая фотографической памятью, косульникова мастерски изображает как сцены из собственной жизни, скрупулезно вырисовывая все предметы на соседских тумбочках и сочленения капельниц, так и более драматичные сцены хирургических операций и родов, подсмотренные в ее любимом сериале «женский доктор». юлия скупа на слова, и сложно добиться от нее развернутых интерпретаций рисунков. из многочисленных интервью и неформальных разговоров с ней ясно только, что тотальные институции, в особенности медицинские, вызывают у нее неподдельный, жгучий интерес. наверное, сродни тому, что испытывают к ним исследователи вроде фуко. также ясно, что юлия получает огромное удовольствие от рисования. за несколько лет, что мы с ней знакомы, ее навыки в колористике сильно развились, а линия и композиционные ходы приблизилась по точности к художникам возрождения.

юлия косульникова на открытии выставки «вне истеблишмента». фото: work4food project

вот как о юлии косульниковой рассказывает волонтерка ляля таршина, впервые открывшая ее художественные работы в детском доме.

ляля таршина мы раскрашивали раскраски и в какой-то момент я заметила, что она [юлия косульникова] их не раскрашивает, а рисует что-то свое… и я попросила юлю показать эти вот работы. я сама сначала офигела и вообще я не очень поняла ценность этих работ по большому счету. и мне эти работы показались очень реалистичными, в чем-то даже страшными. и она мне принесла эту пачку, тогда же она тоже рисовала на всех этих вот обрывках, огрызках и непонятно что. вот. и ей это нравилось. да и у меня тогда родилась идея, что с этим можно что-то сделать… она показывает моменты, которые посторонний человек, не будучи ни разу в таких учреждениях, он нигде не может увидеть, никак. а тут она их показывает совершенно трезво, без каких-то приукрашиваний.

алексей сахнов внтури собственного арт-объекта на открытии выставки «вне истеблишмента». фото: work4food project

алексей сахнов — художник уже достаточно знакомый публике, имевший несколько персональных выставок на серьезных площадках. как и юлия косульникова, сахнов «зачарован» образами тотальных институций, его работы сравнивают с «фантазиями на тему темниц» пиранези и «замком» кафки, и это эмоционально точное сравнение. гнетущее состояние тревоги и беспомощности, возникающее при взгляде на бесконечные безликие коридоры, покрытые кафелем или столь же бесконечные рисунки однотипных домиков с двухскатной крышей с редким появлением людей, или, точнее, антропоморфных или зооморфных персонажей знакомо нам по кафкианским самовозобновляющимся пассажам, а сами работы сахнова, часто весьма миниатюрные, объединяются в большие серии за счет визуальной близости или сквозных сюжетов и складываются в монументальный образ замка или пиранезианской тюрьмы.

вот что говорит о работах сахнова датский фотограф кент клих, включивший его работы в свою последнюю книгу «a tree called home».

кент клих. я увидел его работы, когда впервые приехал в ПНИ (около 2001), мне их показал а* [главный врач интерната в то время], и я был удивлен тем, как… как сказать, когда я туда пришел, я был шокирован… я подумал: «а как здесь можно побыть наедине с собой? понимаешь? как себя чувствуют люди, которые здесь живут?» и я искал какие-то зацепки, но я не говорю по-русски, и когда я увидел рисунки, я вроде того, что увидел свое собственное чувство подавленности, изображенное на них.

алексей сахнов. без названия (коридор в ПНИ). бумага, цветные карандаши, восковые мелки, ручка, 2010-е гг.

помню, рисунки были по большей части пусты, на них было не слишком много людей. потом уже я увидел, что он там иногда изображает животных. и я почувствовал… пустые комнаты как будто напугали меня. для меня это был портрет — портрет его [алексея сахнова] чувств… я почувствовал, что это то, что он чувствует. он не хотел там находиться. это был портрет — портрет лагеря, можно сказать, да?

сахнов, косульникова и наджафов являются жителями психоневрологических интернатов. алексей баров живет в похожем учреждении, которое нельзя называть. это учреждение также наложило вето на публикацию настоящей фамилии художника, который пока не достиг совершеннолетия. алексей также говорит очень мало, самовыражаясь, в основном, через свои пластилиновые объекты, которые действительно образуют сильное сочетание с работами сахнова и косульниковой. по словам волонтеров, баров был очень сильно впечатлен работами последней, предпочел их всему увиденному в мраморном дворце и подолгу их рассматривал, что с ним случается крайне редко.

пластилиновые объекты барова, с одной стороны, можно соотнести со скульптурами, с другой — с инсталляциями, а с третьей — с реквизитом для перформативных или игровых практик. баров бесконечно лепит техногенные объекты, различные медицинские аппараты, огнетушители, пожарные гидранты — все это он затем использует в своих играх или ритуалах которые могут продолжаться по несколько часов. например, загадочные «инструменты для починки пальцев» используются автором именно для этих целей. баров скуп на слова, и авторской интерпретации произведений добиться от него сложно, но волонтерка евгения токарева, которая давно работает с ним, говорит, что он был свидетелем пожара, который произвел на него глубокое впечатление и с тех пор работает с этой важной для себя темой. исследователи соотносят его работы с мягкими скульптурами класа ольденбурга и с фантазиями в жанре биопанка.

о нем я спросил евгению токареву, художницу и кураторку, которая в течение 2020–21 года проводила занятия с баровым как сотрудница организации один-два-все (ранее – «шаг навстречу») и собирала его работы для грядущих выставок.

евгения токарева собственно суть моей работы с ним заключалась в том, чтобы сохранять его скульптуры… сначала я прятала его работы в волонтерской, то есть я уговаривала, выменивала их на пластилин, уговаривала, чтобы он мне их отдавал, прятала их в волонтерской, потому что он по инерции разбирал все, что делал. невозможно было с ним договориться. когда я поначалу его пыталась уговаривать, он вообще орал: «нет! нет! нет! не отдам!», — забивался в угол со своими этими работами. то есть, видимо он уже привык к тому, что в тех условиях, где он живет, у него постоянно все отнимают, ломают. в общем, доверия никакого не было. потом уже в этот шкаф я складывала скульптуры, он успокоился, понял что с ними ничего не происходит, что они есть, что к тому же я не просто так их забираю, а меняю на пластилин…

боюсь, что ему семнадцать, боюсь, что его переведут в ПНИ, а с его послужным списком больниц отправят в какую-нибудь там девятку [у петербургского ПНИ № 9 очень плохая репутация] и все будет совсем плохо. потому что в девятку обычно ребят с психиатрией отправляют чаще всего.

александр савченко — яркий живописец, чьи изобразительные приемы и стратегии ближе всего к матиссу, можно было бы его охарактеризовать как фовиста. он пишет широкими локальными цветовыми плоскостями. его полотна органично смотрелись бы рядом с постимпрессионистами, с поп-артистами, и в непосредственной ткани жизни — их хочется повесить на стену у себя дома, они дышат свежестью, их живая пластика и открытые цвета, кажется, способны победить депрессию. они свободны от глубокомысленных трактовок и сложных нарративов, и представляют собой чистое визуальное и живописное наслаждение.

вот как александр савченко сам говорит о своем творческом методе и художественных задачах:

алексей савченко. я не художник, художник я буду [когда мои работы будут выставлены] в лувре в париже. каждый художник — революционер, хотелось тоже быть революционером. я хочу нарисовать обнаженную натуру не просто, я хочу нарисовать ее душу.

выразить хотел бы — цвет. скажу так, просто: не я рисую, а цвет меня находит меня. и потом уже через цвет я рисую.

савченко описывает творческий процесс в духе сюрреалистов, для него как будто является ценностью загадочность и необъяснимость творческого процесса, он исключает автора как активного субъекта, приписывая цвету собственную творческую волю. такое афористическое описание творческого акта оставляет простор для интерпретации в мистическом духе или в ницшеанской парадигме дионисийского — о последней еще будет сказано ниже.

сергей федулов. товарищ кащенко проводит лечение инопланетян по соглашению о взаимопомощи. бумага, гуашь, 2019

сергей федулов как раз приверженец сложных сюжетных наслоений, постмодернистской иронии и его картины требуют именно прочтения, в них силен нарративный компонент. в его произведениях встречаются персонажи из разных исторических эпох и художественных вселенных, сталин может пожать руку наполеону или инопланетянину, а фрейд вместе с обамой будут наблюдать за милитаристским дефиле гламурных бодибилдеров. федулов является убежденным сталинистом, приверженцем большевистской версии социализма, в том числе и методов революционного террора. тем не менее, его произведения оказываются шире его собственных взглядов, а всепроникающая ирония делает их по-настоящему смешными, в каком-то смысле выхолащивая их человеконенавистничестский потенциал. автор обладает художественной честностью и свободой, которые деконструируют его собственную идеологию, как это происходит в картинах «ленин в отпуске на планете ЁЁ читает труд маркса “как нам обустроить галактику”» (название книги отсылает к произведению политзека и антисоветчика солженицына) или «товарищ кащенко проводит лечение инопланетян по договору о взаимопомощи» (мрачные манипуляции с инопланетянами мало походят на «взаимопомощь»).

в. и. ленин в отпуске на планете ёё изучает труд к. маркса «как нам обустроить галактику». бумага, гуашь, 2017

вот что сергей федулов рассказал мне о своей жизни и искусстве:

сергей федулов я с детства чо-то на стенках калякал, мне дед разрешал на стенках калякать дома… что-то рисовал, но так детских рисунков не сохранилось особо… работал… в строительном управлении работал, а потом работал на МПБО — механизированная переработка бытовых отходов, в общем три года я там на заводе отработал на этом. а два года на стройке…. ну, а щас-то у меня не пролетарский, у меня распиздяйский образ жизни. я там работал, пока меня это вставляло, короче, а потом чо-то плохо стало — с головушкой-то — я и уволился с МПБО. потом стал работать — в поле ездил работать… капусту там в основном рубил, машины загружал. там возьмешь, стакан примешь — хорошо, на свежем воздухе. хехехе. в поле, природа, потом устроился на полиграф-оформлении поработать — чо-то отстой какой-то, устал я, деньги получил и ушел в запой…

жизнь невозможна без искусства, можно спиться, учахнуть. я вот считаю, чтобы жить было не скучно, надо заниматься искусством.

сергей федулов. фотография предоставлена художником

музыкальный проект build your house underground созданный сотрудником благотворительной организации «перспективы» романом можаровым работает в петергофском ПНИ № 3. первый альбом коллектива был выпущен в 2016 году и попал в поле зрения aphex twin. с тех пор вышло уже несколько альбомов, проект выступает на серьезных фестивальных площадках и периодически появляется в медиа.

роман можаров. опыт с аудиоинсталляциями для русского музея весьма важен. здесь, пожалуй, самое ценное то, что творчество аудиохудожников нашего коллектива выходит за стены интерната…

выступление build your house underground (в кадре андрей рябов и роман можаров) на российско-финском фестивале трансфер 01 (2017). фото предоставлено романом можаровым

один из музыкантов, дмитрий лазарев, очень переживал, что ввиду пандемии и карантинных мер наши гости перестали прибывать к нам, а наши возможные мероприятия отменялись. и для него сюрпризом было то, что я взял его записи для выставки. очень хотелось, чтобы это и было неожиданностью, которая скажет сама за себя — насколько крутое это творчество. его записи просто идеальны и как самостоятельные треки, и в качестве саундтрека под статичные инсталляции.

более подробные описания произведений, а также аудиогид можно найти тут.

ильгар наджафов. ирина леонидовна в старой ладоге. рыбы в икре. бумага, цветные карандаши, 2014

из сказанного выше становится ясно, что в экспликации вполне справедливы слова о том, что «представленные художники обладают собственным визуальным почерком. это самостоятельные творческие единицы», но также ясно, что объединены они не по принципу визуальной или смысловой близости их произведений. вот что говорит одна из кураторо_к выставки наталья петухова:

наталья петухова как раз была задача показать очень разных авторов именно с позиции, что у них нет ничего общего. то есть визуально они все совершенно про разное. ни их опыт жизненный, ни их особенности, ни их социальный статус — ничего их не объединяет. то есть это просто люди, которые находятся действительно вне истеблишмента. тут как раз были выбраны очень разные авторы.

иными словами, за счет такого подхода к отбору кураторский коллектив стремится деконструировать тот дискурс, те понятия и термины, тот язык, которыми обычно описывается искусство людей с ментальными особенностями и/или психиатрическим опытом, показать, что с точки зрения формы таких явлений, как ар брют (что за безграмотная все-таки транслитерация устоялась в отечественном искусствоведении!) или аутсайдер арт, не существует. время покажет, насколько такой подход окажется успешным. некоторые зрительские отзывы подтверждают верность такой стратегии.

наталья петухова выступает на открытии выставки «вне истеблишмента». фото: татьяна баркова

наталья петухова. была критика от зрительницы, что зачем вообще нужно вот эти вот, вот эти разделения «люди с ментальными особенностями» — это же просто искусство, если хорошее искусство, то этого ничего не надо! я даже лайкнула ее коммент, потому что я действительно согласна с этим, действительно — не надо. но я также думаю, что это какой-то этап развития сейчас, вот сейчас нужно так сказать.

итак, здесь вступает в силу социальный критерий «ментальных особенностей и/или психиатрического опыта». такой принцип отбора может быть оправдан только в том случае, если он сопровождается развернутой дискуссией о социальных, политических и этических проблемах, связанных с этим стигматизированным статусом — и специалист_ки русского музея справляются с этой задачей в рамках впечатляющей публичной программы выставки, в которой приняли участие специалисты в различных областях (искусствоведение, социология, психиатрия), в том числе художник, исследователь и носитель опыта инвалидности антон рьянов, а также художни_цы из¬ ПНИ.

даниил рехтин. красные сандалии. акварель, 2017.

с другой стороны, такое позиционирование вызывает у кураторского коллектива некоторое напряжение. как мне показалось, куратор_ки в некотором роде находятся в плену ложной дихотомии, как если бы проект нужно было описывать либо в этических, либо в эстетических терминах, и искусствоведческий взгляд исключал этическую позицию солидарности с художни_цами, которые в действительности подвержены дискриминации, иногда в самых уродливых формах. об этом косвенно свидетельствует строка из приведенной выше экспликации: «Обстоятельства жизни художников — не самое важное на этой выставке».

вопросы насилия в ПНИ частично подняты в рамках параллельной программы на выставке «сгущенка» художника даниила рехтина, погибшего, по всей вероятности, насильственной смертью в ПНИ. на выставке принты работ даниила рехтина соседствуют с документами, свидетельствами бюрократического взаимодействия и противостояния между сотрудником благотворительной организации цоем л. б. и различными институциями в связи с длящейся ситуацией насилия в отношении даниила и его гибелью. цой л. б. предстает не слишком храбрым и довольно неуклюжим человеком, однако при этом пытающимся хоть что-то предпринять для защиты даниила.

даниил рехтин за работой. 2017. фото: work4food project

в рамках выставки рехтина я также провел презентацию своего социологического исследования о насилии в ПНИ. в текущих реалиях, принимая во внимание плачевную ситуацию с социальным положением и условиями жизни многих людей с различными формами инвалидности в россии, замалчивание этой повестки не представляется этически допустимым. вот как об этом говорит всеволод королев, поэт, исследователь, автор статьи о выставке.

всеволод королев я это воспринимаю вообще целиком — и то, что в мраморном, и то, что в открытом пространстве ты делал… как с политзаключенными, да, например, вот, мы живем, сидим, пьем чай, а эти люди в это время сидят в тюрьмах. и получается, что мы в какой-то степени живем за их счет и просто как бы складывается какой-то такой негласный консенсус, что просто есть какие-то точки, в которые лучше не смотреть. потому что туда если посмотришь, там какая-то жесть. и пока вот там нас это пока за нами омон не вломился — то как бы по… — ну не то что пофиг — то есть понятно, что все люди нормальные как бы одинаково думают — ну просто спокойней самому внутренне от этого отвернуться.

и точно так же с рехтиным, то есть, получается, что вот была такая ситуация, чувака просто убили, и в общем-то все об этом знают, но при этом, по сути, это окружено ну каким-то таким просто молчанием. …> и соответственно, если это окружено молчанием, то надо об этом говорить. и короче, ну то есть у меня тоже есть чувак, который в психоневрологическом> интернате умер.

выставка работ даниила рехтина «сгущенка» в открытом пространстве. фото: work4food project

подобные высказывания, общий тон которых можно было бы обозначить как правозащитный или явно этически окрашенный, звучат не только из уст всеволода королева, который является активистом с твердой позицией. в общем высказывания в духе «ПНИ — это концлагерь», «нужно прекратить обращаться с людьми с инвалидностью> как с животными» звучали несколько раз со сцены публичной программы выставки, при чем от самых разных людей. подобные вещи произносил и художник и исследователь константин ставров, и руководитель блока культурно-просветительских проектов благотворительного фонда «система» (спонсор выставки) сергей александров. в интервью сергей уточняет свою позицию, подчеркивая, что излагает личное мнение, а не официальную позицию фонда «система».

алексей сахнов. без названия (туалет в ПНИ). бумага, карандаши, восковые мелки. 2010-е гг.

сергей александров. за рамками дискуссии осталось вообще в целом формирование общественного мнения по отношению к людям с инвалидностью, в том числе с ментальными особенностями и сам наверное институт вот этих вот психоневрологических интернатов и закрытых учреждений, в которые мы не имеем никакого доступа, на которые мы никак не можем влиять. и мы имеем дело именно с единицами, которые тем или иным способом смогли пробиться. а пока мы не поменяем всю систему на более прозрачную и более человеческую, говорить о каком-то глобальном изменении в этом секторе мне кажется бессмысленно… в принципе, наверное, это не секрет, что социальные учреждения закрытого типа — это как бы, наверное, государство в государстве. потому что как бы ни какие-то там общественные деятели практически туда не могут проникнуть и посмотреть, там, что происходит. поэтому какие-то там трагедии, которые происходят – наверное это единичные случаи, когда действительно что-то там вот серьезное происходит, а бытовые мелочи, которые не выливаются ни в какую внешнюю сферу, они остаются за забором, за закрытыми дверями.

приведенные выше цитаты свидетельствуют, что стараниями активистского, волонтерского и журналистского сообщества повестка, связанная с системой ПНИ, входит в поле общественного внимания, и по поводу бесчеловечной природы этих учреждений вырабатывается общественный консенсус. что, конечно, не может не радовать, потому что еще несколько лет назад эти учреждения оставались во многом вне поля общественного внимания. из последний событий важную роль сыграл текст елены костюченко с фотографиями юрия козырева.

музей включил в свою орбиту активистское пространство, а вместе с ним и активистскую повестку, а активист_ки, возможно, смогли преодолеть предубеждение и разочарование перед большими государственными структурами, до того представлявшимися им неповоротливыми плохо смазанными машинами. однако не все внутри них подверглось этической эрозии. возможно, на текущем этапе это сотрудничество выгодно, скорее, активист_кам и участни_цам угнетенных групп, но и музей, включая в свою программу острые высказывания с выраженной этической доминантой, нарабатывает или подтверждает символический капитал во многих значимых и активных сегментах общества.

«вне истеблишмента» является уже не первой выставкой русского музея, на которой представлены художни_цы с ментальными особенностями и/или психиатрическим опытом, но первым проектом, осуществленным на одной из главных площадок, в непосредственном соседстве от всерьез и надолго признанных [истеблишментом] образцов современного искусства из коллекции музея людвига. ольга гончарова, кураторка выставки и по совместительству глава отдела социокультурных коммуникаций русского музея отсчитывает начало подготовки проекта с момента проведения круглого стола с несколькими благотворительными и некоммерческими организациями, работающими с художниками с различными формами инвалидности.

ольга гончарова. в 2018 все началось, когда мы в первый раз встретились (ты тоже был на этой встрече). помнишь, был такой круглый стол, мы организовали?.. вот, и как раз на этом круглом столе был вопрос, почему не выставляются художники… вопрос хороший, просто мы не являемся научным отделом. естественно, нам бы хотелось постоянно делать эти выставки, но до этого момента мы делали такие выставки-презентации на один день…

мы задумались и как раз в 2019 году случилась первая выставка, но это конечно больше про знакомство с организациями было, скорее, — не про самих художников. ар-брют: сближения. это были организации, которые приходили к нам на занятия, приводили своих ребят к нам на занятия. также был и круглый стол и тогда ильгар [наджафов] приходил, участвовал… и потом в сентябре 2020 вторая выставка: «поймать большую рыбу».

стало понятно после этих двух выставок, что, кончено же, если мы хотим привлечь профессиональное сообщество, то нужно показывать нескольких авторов — там у нас было более 50 художников — конечно, все это теряется. ты заходишь — да, классно, здорово, молодцы — но, опять же, это больше про организации, которые работают с художниками, а не про само творчество… ну и вот как раз появилась наташа [петухова], и поскольку наташа давно этим занимается, то мне хотелось, чтобы наташа у меня работала, потому что это важное направление… поддержка самобытных художников и репрезентация их в музее…

для меня важно, что это [выставка «вне истеблишмента»] случилось не где-то на задворках, а это произошло в мраморном дворце. для меня важно, что нас поддержал другой отдел, который как раз является научным отделом, занимается организацией выставок — отдел новейших течений… [внутри музея] произошла серьезная политическая работа.

ольга гончарова, таким образом, помещает «вне истеблишмента» в историю системно осуществляемой работы, сочетающей социально-ориентированные проекты, выставочную практику и теоретическое и терминологическое осмысление искусства, которому в данной точке выбрано название «искусство вне истеблишмента». ольга отдельно отмечает важность вклада александра боровского и важность его авторитета для продвижения этого проекта внутри и вне русского музея. александр боровский является и автором названия выставки — «вне истеблишмента».

уход от устоявшихся терминов art brut и outsider art в этом названии осуществился как бы не полностью и во многом это объясняется именно необходимостью научного и политического (институционального) продвижения проекта внутри музея. как говорится, нельзя просто взять и отказаться от устоявшейся терминологии. во-первых, инерция научного дискурса как будто предполагает необходимость нового термина на месте старого, а, во-вторых, тиски социальных и институциональных иерархий и стереотипов не так просто преодолеть.

это название описывает произведения, включаемые в него с социологической стороны, одновременно проблематизируя институциональные критерии отбора/назначения артефактов и авторов произведениями искусства и художни_цами, признавая, что эти процессы и статусы имеют, прежде всего, институциональную природу. «язык — это диалект с армией и флотом», — говорил лингвист макс вайнрайх, специалист по идишу. перефразируя: «искусство — это ар брют с дипломом о высшем художественном образовании».

проект «вне истеблишмента» не только знакомит публику с работами талантливых художни_ц, но и является научно-художественным экспериментом, исследованием институциональных критериев, по которым то или иное произведение признается или не признается произведением искусства, а также пытается не то нащупать новые нестигматизирующие термины, не то (скорее) — отбросить старые. в этом видится новизна этого проекта даже на общемировом фоне, хотя он безусловно лежит в общеевропейском тренде, устремленном к инклюзии. так, на венецианской биеннале 2013 под кураторством массимилиано джони работы самоучек были выставлены в одном ряду с признанными произведениями.

мария салтанова я воспринимаю этот проект как экспериментальный, гуманитарный, но в то же время художественный. то есть я прекрасно понимаю, какие стратегии у современного музея сейчас наиболее актуальны во всем мире: и политика инклюзивности, и партисипативный музей — все это одни из основных стратегий, в сторону которых движется, скажем так, реализация рекреационно образовательной функции музея…

в данном случае (проект) инклюзивный, с точки зрения того, что мы берем этих художников, как бы с точки зрения музея, но с точки зрения как бы нашего отдела как художественного — это ну какая-то, какое-то свежее дыхание с точки зрения визуальной культуры, в плане эстетики. то есть мы привносим что-то новое в выставочную политику по-настоящему — не просто потому, что это важно с социальной позиции или потому что для музея это важно исходя из его каких-то стратегий, а потому, что это действительно визуально, эстетически какое-то новое, свежее такое дыханье – и это кстати подтверждается интересом именно арт-сообщества и их реакцией.

потому что для широкой публики, возможно, именно этические моменты как раз очень большую играют роль. все равно у нас стигма в обществе определенная существует, и отчасти этой выставкой мы ее пытаемся преодолеть, тоже, да, есть какая-то прививка там толерантности, терпимости там я не знаю, какой-то первой встречи, может быть, для кого-то с подобными людьми или с тем, что они делают.

но для людей, которые именно вот в художественном сообществе находятся — уже не с одним художником или там галеристом, искусствоведом мы разговаривали — и все приходят к одному и тому же мнению, что это очень здорово, и это очень интересно, и это имеет много параллелей в принципе в современном искусстве.

на самом деле, искусствоведческое восприятие творчества людей с ментальными особенностями и психиатрическим опытом уже со времен возникновения термина ар брют содержит в себе в том числе и этический посыл. этот термин пришел на смену выражениям вроде безумное искусство (art of insane) или творчество душевнобольных (презентация одноименной книги российского психиатра карпова прошла в рамках выставки). одним из важных намерений поиска нового наименования уже тогда была попытка снятия стигмы и повышения символического статуса произведений людей с подобным опытом. также, если присмотреться к определению этого термина, мы увидим параллели с тем, как описывалось искусство большого стиля романтизма: подлинное, природное, бунтующее, иррациональное — позднее у ницще примерно такими эпитетами будет характеризоваться дионисийское начало в культуре — и как оно противопоставлялось холодному, застывшему и рассудочному искусству классицизма (условно можно соотнести это с аполлоническим началом у ницше). во всем этом явственно звучит тема подлинного искусства, тяготеющего, скорее, не к красоте (эстетическому), а к некой правде о мире, к истине (этическому). это глухое рычание правды, а вместе с тем и красота термина, возможно, служит одной из причин его живучести.

если прислушаться к тому, что александр боровский говорил в своем вступительном слове на открытии выставки, мы услышим похожие мотивы и похожие противопоставления.

александр боровский хороши и интересны они [художники, представленные на выставке «вне истеблишмента»] тем, что современное искусство слишком законцептуалено, слишком связано со стратегиями продвижения, с волей кураторов — вот тут вот без всего, это искусство, обнаженное в этом плане — это вот чисто нервы этих художников, жизнь.

стоит упомянуть яркую лекцию сотрудника научно-просветительского отдела эрмитажа павла дейнеки «новое в искусстве как шок и вызов». на ней он уделил много внимания печально известной «выставке дегенеративного искусства» времен нацистской германии, где, как известно, работы авангардистов также были выставлены вместе с работами людей с психиатрическим опытом из знаменитой коллекции ганса принцхорна. с той немаловажной разницей, что этический посыл выставки был диаметрально противоположным. нацисты пытались выставить художников-авангардистов сумасшедшими, унизив их. в то время как современные инклюзивные проекты такого рода стремятся уравнять людей с ментальными особенностями с современными художниками. павел дейнека выдвинул гипотезу, что и на «выставке дегенеративного искусства» публика могла считать посыл именно так вопреки намерениям власти. о чем косвенно свидетельствуют многочисленные произведения с этой выставки, считавшиеся уничтоженными и найденные впоследствии на месте квартир высокопоставленных нацистских офицеров, которым как раз и было поручено их уничтожение.

на самом деле, другие события публичной программы были не менее яркими, но хочется выделить даже не столько лекцию дейнеки, сколько именно эту странную историческую рифму. сравнения с тоталитарными режимами звучали и в рассуждениях некоторых спикеров, в том числе и вашего покорного слуги, о психоневрологических интернатах, и в этом случае, к сожалению, они были гораздо более релевантны.

публичная программа и образовательный зал выставки стал не только местом производства знания, но и местом установления социальных связей: молодые художники и участники выставки приносили свои работы, люди активно обсуждали саму выставку и образовательные мероприятия. ярким элементом выставочного пространства стала интерактивная стена, на которой зритель_ницы оставляли обратную связь как в форме текстов, так и в форме рисунков.

для многих современных зритель_ниц с достаточным уровнем культурного капитала эстетическая инклюзия произведений самоучек уже состоялась.

всеволод королев. я не считаю, что работы леши сахнова или там юли косульниковой как-то там хуже или слабее, чем работы кифера или баскии, которые там висят в соседнем зале. я реально так думаю.

александр боровский (из речи на открытии выставки). вот я смотрю на этих художников, убей меня бог, если бы не обстоятельства жизни, какие-то вещи могли [бы] вполне находиться и в струе, и в контексте современного новейшего искусства… то есть я лично отношусь не просто как к специальной выставке, а как к выставке… не хотелось бы никаких снисхождений. есть, конечно, обстоятельства жизни, никуда от них не уйдешь, но это очень качественные и волнующие работы.

в то же время, существуют сегменты общества, для которых и авангард начала XX века сохраняет свой шоковый потенциал.

наталья петухова когда мы начали по приглашению руководства ПНИ заниматься с людьми, живущими там, проводить занятия рисованием на отделениях — они, руководство периодически устраивает конференции для сотрудников своего интерната и других интернатов, они зовут коллег и на разные темы вызывают разных спикеров и делают такую тоже публичную программу внутри интерната… и мы решили, что это хороший повод обозначить вот эту позицию, рассказать о связи художников, живущих в интернатах, в психиатрических больницах получающих лечение, и искусстве ХХ века, про художников, которые черпали вдохновение из работ из коллекций психиатров, про психиатров, которые собирали коллекции. ну вот про эту связь с искусством рассказать. и показав работы художников ХХ века признанных, типа пикассо там, макса эрнста, художников сюрреализма, там фовистов, разных авангардных течений прочертить вот эту вот связь… чтобы врачи сказали: «ну да, конечно, мои пациенты действительно так же делают, это произведения искусства, которые требуют того, чтобы его сохраняли». ну то есть как бы цель была — наверное, наивная — показать, что эти работы требуют сохранения, чтобы они их не выбрасывали, а, наоборот, инициировали создание художественных студий внутри вот этих закрытых учреждений…

справедливости ради — к нам подходили сотрудники, говорили, что в наших интернатах действительно нужно такие студии сделать, у нас нет никаких занятий, вот было бы классно как-то с руководством об этом начать говорить — то есть, такая реакция была от людей… но когда мы показывали, были крики из зала довольно… практически в стиле какого-то, в стиле дадаистов, там, или каких-то драматических, я не знаю, постановок, реально врачи кричали: «уберите это уродство, — это про искусство двадцатого века, — сколько можно это показывать?» и был вопрос из зала, по-моему, даже не один, о том, нужно ли вообще это искусство показывать, не будет ли это влиять на психическое здоровье зрителей. я вначале когда это услышала, мне показалось, что это вообще полный бред. ну то есть, как такое вообще можно задавать? но потом я эти вопросы начала получать от журналистов разных телеканалов на выставках, от зрителей, вот в соцсетях — от совершенно разных персон… что не нужно показывать людей, у которых есть ментальные особенности, потому что если у них есть какие-то проблемы с нормативностью, то эти проблемы перейдут на зрителей.

иными словами, речь идет не только об архаических вкусах, но и об архаических представлениях почти магического характера о «волшебной силе» или вирулентности искусства, которое настолько мощно воздействует на зрительское сознание, что способно вызвать ментальные проблемы. зрительское сознание предстает уязвимым и пластичным, а искусство — агрессивным инструментом символического насилия. примерно в таком же роде трактовалась сила воздействия искусства на заре советского периода, когда авангард (или, в терминах советской критики, «формализм») был отвергнут с похожими доводами в пользу социалистического реализма. с представлениями, унаследованными из советской эпохи, наталья петухова и связывает эту позицию — взгляд на искусство как на нечто опасное, неимоверно сильное или заразное. в своих стилистических пристрастиях и политике по отношению к изобразительному искусству два главных тоталитарных режима 20 века оказались удивительно близки.

перформанс арт-группы бобо на выставке даниила рехтина «сгущенка». фото: татьяна смирнова

таким же образом и социальная инклюзия находится на разных стадиях в разных социальных группах, иногда даже в пределах одной семьи.

евгения (студентка, 1 курс, отделение музеологии). у меня мама щас работает волонтером с особенными детьми. так как она моя мама, то я точно знаю, что она действительно искренна в этих эмоциях — и она действительно их воспринимает как обычных детей. а я понимаю, что у меня этого еще не получается так делать. внешний вид, их какие-то движения, они все равно у меня вызывают какой-то может быть страх, да, вот и — ну не в плане, что я их боюсь — ну не могу, наверное, полностью принять как обычного человека — и из-за этого мне становится грустно, что не могу, но как бы это мне не до конца подконтрольно… поэтому с точки зрения вот этой вот я тоже не могу до конца понять эту выставку. ну в плане визуально, естественно, мне понравилось… но мне кажется, что это очень важно, что это [размышление об инклюзии и инаковости] началось, потому что если бы ее [выставки «вне истеблишмента»] не было, то все осталось бы на этом прежнем уровне. я, по крайней мере, над этим начинаю думать.

юлия косульникова. это вовка лежит. картон, гуашь, ручки, 2020

подобным же образом и арт-истеблишмент как будто бы испытывает безотчетный страх перед новым искусством, которое не желает укладываться в общепринятые стандарты. наверное, это естественное критическое восприятие всего нового и непривычного, а также естественный страх или шок перед тем или теми, кого воспринимают как других. но так ли радикально отличаются люди с ментальными особенностями от условно нормативных? являются ли эти отличия более значимыми и контрастными, чем отличия нормативных людей друг от друга — например, по политическим взглядам, жизненным привычкам или вкусам в искусстве?

общественная дискуссия, не всегда приятная и комфортная, но свободная от цензуры и проникнутая реальной политической волей к инклюзии, в том числе инклюзии разных позиций и мнений, включении острых и неприятных вопросов о социальных проблемах и настоящих социальных язвах продолжалась в рамках публичной программы, в стенах и на полях выставки.

в проекте «вне истеблишмента» русский музей поворачивается лицом к живым людям и их насущным проблемам, прислушивается к их речам. повторюсь, моя позиция в данном тексте не является нейтральной, но мне этот проект видится по-настоящему прогрессивным и по-настоящему инклюзивным, своего рода историческим рубежом и точкой, объединившей многих людей из разных профессиональных и социальных сфер. будем надеяться, что это станет началом долгой и интересной серии выставок восхитительных художни_ц, пока пребывающих в тени — вне истеблишмента. будем также надеяться, что в стенах русского музея будет место для персональных выставок таких художни_ц.

я благодарю всех, кто давал интервью и делился фотографиями для этой статьи. отдельное спасибо наталье петуховой и ольге гончаровой.