Максим Крекотнев - Aroundart.org

Дидактический детектив

Максим Крекотнев — Mon, 01 Oct 2012 07:17:54 +0000

До конца неясно, какие смысловые выводы произведет на месте данной инсталляции зритель, малознакомый с медгерменевтической вселенной текстов. Но эта ситуация точно укладывается в формулу идеологии неизвестного, выработанную Павлом Пепперштейном: «Нам точно известно, что нам неизвестно, известно ли нам неизвестное или неизвестно», а также позволяет увидеть «взгляд в бинокль» с помощью, в свою очередь, удвоенной оптики: через линзу 1995 года и уже столь отдаленного от него дня сегодняшнего.«Аллея долголетия» выставляется почти 10 лет, поддерживая свой трансисторический статус судьбоносностью именования. Тем временем, «Риджину» Владимира Овчаренко всегда манил зов молодой крови, поэтому кажется важным понять, как реактуализация хрестоматийного проекта соотносится со стратегическим контекстом «heat seeking missile». Здесь помогли бы розыскные работы, проясняющие возникновение выставленных улик и их роль в этой сцене: портретов бесконечно отсроченных от момента рождения младенцев и стариков, круглый коридор трубы, уютной «комнатки» в его глубине, и, наконец, бинокль, которым посетитель нащупывает и приближает картинку этого недостижимого объекта желания. Любое интерпретационное усилие, приложенное к материальной вещи, генетически родственно детективному расследованию, поэтому стоит проверить список этих предметов в базе предыдущих дел, не удовлетворяясь показаниями, которые предоставлены галерейных текстами. Выясняется, что первые следы бинокля зафиксированы как раз в год создания «Аллеи» – это рассказ Пепперштейна и Ануфриева «Бинокль и Монокль 1», ставший частью военно-психоделической эпопеи «Мифогенная любовь каст» (1, 2), а также «Бинокль и Монокль 2», преломляющий содержание первого на занятии школьного литературного кружка в фантазматическом 2008 году. В центральном сюжете речь идет об офицере СС Юргене фон Кранахе, прибывшем в Белоруссию, чтобы провести анализ активности партизанских отрядов. Его фрондерский монокль атрибутирует союз артистической натуры и изощренного ума, которые, в итоге, заставили заключить странную сделку с одним из подозреваемых, врачом-самоучкой Коконовым – принять вместе с ним на дознании раствор первитина. Впоследствии офицера посещают галлюцинации-флэшбэки, в которых главный персонаж повести, парторг Дунаев, разбивает тяжелым военным биноклем монокль Кранаха. Вскоре тот возвращается в Берлин, умолчав в донесениях о своем главном открытии. Авторский комментарий Пепперштейна разъясняет, что бинокль и монокль – овеществленные «идеи зрения»: монокулярного параноидного и бинокулярного шизофренического. Перед нами разворачивается битва инструментов, столкновение которых несет дидактическое и врачующее значение, поскольку вес «точки зрения» Дунаева по сути спасает Кранаха от продвижения в опасном для него направлении к его метафизическому антагонисту Коконову. Удар биноклем становится «стадией некоего «лечения» или некоего «педагогического курса»», восстанавливая шизофреническую связь биографических означающих у заблудившегося прямолинейного взгляда: «Расщепляющий шизо-удар спасает »внутреннее зрение». Шизофрения «подхватывает» паранойю в тот момент, когда она уже зависает на грани падения в бездну девальвации». В свою очередь в сиквеле «Бинокль и монокль 2» видéние сливающихся монокля и бинокля исцеляет пожилого учителя литературы, вступающего в период цветущей новорожденной старости. Пробуждающий дзенский хлопок готова совершить даже смотрительница галереи, остерегающая от взгляда в перевернутый бинокль (многократно удлиняющий путь к «комнатке»). Ведь очевидно, что труба инсталляции – разросшийся монокль, прицеливающий и направляющий раздвоенное зрение. Благодаря их союзу к зрителю приближается образ уютного помещения, представляющий еще один ключевой термин Инспекции, иногда определяемый как «Норка». Она воплощает дискурс непрерывной «приватизации» пространств, противопоставлявшийся в середине 90-х художественным стратегиям публичности, воспринимаемой тогда в качестве скандальной актуальности. Предсказуемый парадокс, однако, состоит в том, что инспекционная приватность приводит к особой форме актуального долголетия. «Неправильно говорить об уходе в галлюциноз как о социальном эскапизме. К сожалению, на этом пути нет и не может быть освобождения от реальности… Галлюциноз не скрывает, а «раздувает» принцип реальности… Что есть галлюциноз как не конъюнкутра фантазмов и ощущений?» Так выясняется, что еще в 1995 году в виде художественной инсталляции был построен терапевтический механизм, обучающий зрителя тонкому сочетанию несводимых оптик зрения, призванных подвести его к неуловимой точке, где сходятся временные перспективы «рая нерожденных» и благородной вечности – состоянию предельной современности. Цитаты: «Полюс холода. «Инспекция Медицинская Герменевтика» и русское искусство 1990-х годов»; «Бинокль и Монокль 1. Комментарий». Фотографии: Ольга Данилкина Материал подготовил Максим Крекотнев

Запись Дидактический детектив впервые появилась Aroundart.org.

Идеальный урок

Максим Крекотнев — Thu, 15 Mar 2012 21:32:56 +0000

Как хорошо и давно известно, лучшее художественное произведение – реалистическое. С одним уточнением: оно не принадлежит «просто реализму». Такая работа передает определенный опыт, который вскрывает схематическое переживание реальности вне искусства. И это не значит, что освобожденный взгляд получает для себя свежую истинную реальность. Скорее, возникает осознание еще более противоречивой, сопротивляющейся, находящейся в постоянном становлении ситуации. Открывается политика Реального, которую, как доказывает все реалистическое искусство, нельзя представить в отрепетированной форме. Восемь школьников Полины Канис поднимают синий бархат занавеса на сцене одной чрезвычайно важной и невозможной репрезентации. В проекте «Идеальная фотография», выставленном в галерее «Paperworks», мы видим, как старшеклассники частной Европейской гимназии, приняв игровое предложение Полины, пытаются найти положения в пространстве, полностью совпадающие с идеалами их самовыражения и согласованные между собой на общей групповой фотографии. Обладательница Премии Кандинского в своем фирменном стиле неприукрашенной документации показывает фото и видеоотчет некоего саморазвивающегося процесса (на этот раз – почти без автора в кадре). Разворачивается лаконичная драма постепенного проявления нарциссических воображений участников, которые, сталкиваясь между собой и постоянно наблюдая за другими, совершенствуются в самопредставлении. Преодолевается трехчасовой путь от дисциплинированного сидения на стульях к сверхэкспрессивной вакханалии все еще стереотипных индивидуальностей. Однако, неудивительно, что финальная картина законченного переплетения множества желаний никем не опознается идеальной. Это очевидно стороннему зрителю и, тем более, агентам исследования. Видеосвидетельство дискуссий, определявших каждый кадр съемки, ясно говорит, что компромисс явился результатом заговора производителей, откровенно признавшихся в нехватке ресурсов времени и терпения. В истории искусства уже есть пример художественного произведения, созданного по диктату организованного голосования, итог которого также никем не может быть признан. Почти двадцать лет назад бесконечно ироничные Комар и Меламид опутали сетями заказных соцопросов тысячи граждан из стран обоих полушарий. С тех пор проект «Выбор народа» стал классическим. Дюжина «самых желанных» и «нежеланных» картин, тщательно изготовленных на основе подробнейших анкет о предпочтительных цветах, размерах, предметах и сюжетах, как бы закрепляет мифологию культурного космоса, сложенного из непересекающихся миров популярного китча и отталкивающего авангарда. Симптоматично, как в отечественной критике за это время смещался акцент в оценке задач коллектива КМ. В середине 90-х картины с «работающими детьми и Иисусом» еще считались разоблачением претензий к слишком далекому от народа современному искусству, где художник наконец стал объективным судьей массовому вкусу. Но уже в 2000-х все чаще стали обращать внимание на авторские моменты намеренной псевдонаучности опросника, где, к примеру, из любимых размеров картины предлагалось выбрать только между масштабами книги, телевизора или холодильника. КМ не могли разоблачить выбор народа, поскольку изобразили как раз его непредставимость. КМ сымитировали авторитетную позицию экспертного института, который под видом объективной процедуры манипулирует результатом в угоду заготовленной идеологической картине. Полина честно пытается воспроизвести утопическую ситуацию, где метод соединения разных интересов изобретается самими голосующими, каждый шаг воплощения общей воли прозрачен и доступен мгновенной редакции. КМ живописали разоблачительную критику идеи представительной демократии, которая получила оглушительное развитие в собраниях движения Occupy (состоявшегося преимущественно в странах, граждане которых когда-то были опрошены КМ). Полина в свою очередь предъявляет потенциальные формы материализации коллективного желания и сложную границу текущих возможностей для реализации идей прямой демократии, экспериментально выращиваемой в тех же сообществах движения Occupy. Выясняется, что идеальный результат требует идеального процесса, равного по диалектической изощренности взаимопереплетению разочарований и революционных открытий. Материал подготовил Максим Крекотнев

Запись Идеальный урок впервые появилась Aroundart.org.