Петр Жуков - Aroundart.org

Снова о смерти и еде

Петр Жуков — Tue, 17 Apr 2012 11:20:02 +0000

(продолжение, начало – здесь) Баррандов, римский акведук День третий. С рассветом «Студенческие автобусные линии» несут нас из Берлина в Прагу. Бывшая граница проходит в горах. Снег и оставленные наблюдательные вышки навевают тревогу. Прибыв и съев по прелестной булочке, разделяемся: Никита отправляется на конспиративную квартиру героев своего фильма, мы же – в Баррандов, в гарсонку (однокомнатная, без выделенного кухонного пространства квартирка) нашей петербуржской знакомой, прекрасной Ольги Серебряной, философа и персонажа альбома Виктора Пивоварова «The Philosophical Papers of Olga Serebryanaya». Баррандов, трамвай Тут хотелось бы сделать небольшое отступление, дабы проявить, что делало наше пребывание в этом месте столь захватывающим. Для начала немного истории: в конце 1920-х Вацлав Гавел, папа Вацлава Гавела, будущего президента Чехии, в творческом озарении решает построить на скале над левым берегом Влтавы жилой комплекс категории люкс, а его брат Милош разумно советует тут же возвести киностудию. Новый район и киностудию назовут в честь геолога и палеонтолога (почва и прах!) Йоахима Баррандова, проводившего тут исследования в XIX веке (баррандиен – это тоже в честь него). Слава ученым! Киностудия, помимо популярных немецких фильмов 40-х годов, последнего художественного фильма Ленни Рифеншталь и новой чешской волны, может похвастаться обширным списком отличного европейского кино: «Сказка странствий», «Трудно быть богом», «Фауст», «Идентификация Борна», «Чужой против Хищника» etc. Можно только порадоваться за чехов и их киноиндустрию. Кроме того, мы жили в бывшей (в советские времена) творческой даче мультипликаторов, что само по себе очень трепетно и для меня и для Кати, где, как мы выяснили в результате небольшого ресерча, судя по всему, действовал (со времени немецкой оккупации и где-то до начала 80-х) подпольный кружок художников, работавших с реалистической традицией и осозновавших себя в оппозиции фашистской, а после и советской идеологии. Баррандов кинематографический Первый день полностью прошел в кабаке при киностудии, где с 15 до 21 часов, познав непередаваемую похлебку из потрохов, мы обсуждали за пивом особенности и различия смертей художников и философов. Утро наступило незаметно. часы у пражских синагог идут против часовой стрелки Отправляемся в центр, где под звуки смерти, потрясающей над толпой туристов колокольчиком, встречаем Никиту и Яну. Первым делом отправляемся в синагоги. Они, вкупе со старым еврейским кладбищем, переведены в ранг музея, с соответствующим ощутимым взиманием платы за вход. Билет на кладбище, да и в молельный дом, странным образом взаимодействует с подразумеваемой сакральностью. Тайно собираем земли для художника Даниила с могилы рабби Леви, знакомимся с увлекательными артефактами еврейского похоронного общества, конструкцией машинки для проделывания дырочек в маце, схожей с уменьшенным инструментом дознания святой инквизиции (исток легенд о крови младенцев становится ясным). Когда доходим до части экспозиции, посвященной депортациям, Никита разрывается в чувствах: гордиться за первую Родину-освободительницу, печалиться за вторую Родину-страдалицу или же плакать вместе с представителями Родины желанной. Самоидентификация и катастрофы ХХ века – для русского эмигранта тема довольно тонкая. в музее пражских синагог Свинцовое небо грозится дождем, а мы в продолжаем поиски образов мортале в религиозном изводе и отправляемся в церковь святого Якуба. Как-то здесь под алтарем был похоронен достопочтенный герцог Вацлав Вратислав (сподвижник Рудольфа II, друга алхимиков и заказчика художника Джузеппе Арчимбольдо), а через некоторое время из глубины стали доноситься страшные звуки. Прихожане в ужасе молились, совершали обряды, кропили надгробье святой водой – звуки стихли, да после оказалось, что Вацлав, проснувшись от летаргического сна, ломился наружу, но такой вариант никто не учел (что-то близкое видится в этом). Есть у церкви и художественная легенда: когда в городе бушевала чума, она никак не брала художника, работавшего над скульптурой Девы Марии, и, только закончив ее, он сиюминутно помер – в силе искусства никто и не сомневался; наша же цель – сушеная рука. Рука вора, по легенде, потянувшегося к деревянной Деве Марии, тут статуя его и схватила так, что утром руку отпилили и повесили в храме, сразу у входа справа вверху. С трудом нашли. Отсняли. Искусство, религия, артефакт. Просвятившись, идем в «Золотого тигра», несмотря на зарезервированное место Богумила Грабала, есть и пить тут более чем возможно и достойно; заказываю тартар, Катя – сосиску, Никита – сыры; пиво приносят по умолчанию сразу – момент насколько туристический, настолько же и аутентичный (современности) как потом окажется (тут, конечно же, всплыл Мартынов с музыкой opus vs. res facta). рука вора в церкви святого Якуба Следующей точкой пространства выбираем «Galerie Václava Špály», с выставкой тайного общества «Bude Konec Světa», достославного еще в давние времена и работающего со столь близкой нам темой культов смерти. Не буду пытаться дословно описать экспозицию, ибо ребята в экспозиционной идеологии оказались довольно близки нам, и большая часть работ – артефакты (гораздо больше, чем выставок, они провели съездов и акций), а следовательно в пересказе пойдут уже на второй круг. Опишу только начало. У общества было на сегодня две персональной выставки, обе прошли в этой галерее, оба раза в открытии участвовал Пивоваров, обе после 90-х, когда общество стало не столь тайным. В день открытия гостям назначается сбор в близлежащем кафе «Славия» – довольно буржуазном, со своей большой историей; стоит отметить горячий школоад с абсентом, – в которое в некий момент приносят гробы, в них при общем изумлении невинных неподозревающих посетителей ложатся авторы, коих далее несут в галерею, где гробы и останутся, ибо авторские. Помимо мортальных тем и архивов общества, внимания заслуживает большой объем материалов, посвященный гуситскому восстанию, точнее народному оружию – тоже форма искусства не хуже прялок (чем-то напомнило Анатолия Белкина). После мы починили проектор, и Никита уснул. Разбудили, пошли в «Славию», напоили шоколадом с абсентом. Отправляемся на Град. Злата уличка, платная днем, и пирамидка, изменяющая голос, найденная по гуглмапс и яндекс поиск, безусловно, интересны, но вот дом Яна Шванкмайера – поистине прекрасное и увлекательное место, жаль, только, что закрылась его галерея, кажется, после смерти жены. Следуем далее, в кабак, конечно, в еще одну чешскую пивную старого типа «У черного вола». Никита в исследовательском порыве заказывает что-то, что не только из потрохов, но и в уксусе и под луком – кислое и холодное. Выпитое пиво превращается в полоски, а мы перемещаемся в родной Баррандов. Над Прагой сгущается ночь. на выставке «Bude Konec Světa» Пятый день начинаем с культового посещения домика великого Йозефа Судека. Оригинальный дом сгорел в 1985 году, и был восстановлен (реплицирован, как пишут на сайте) в 2000. Это навевает мысли о доме Тарковского, который Никита успел сфотографировать в 2002 году […]

Запись Снова о смерти и еде впервые появилась Aroundart.org.

От алтаря и пляски смерти к сосискам с бельгийским пивом

Петр Жуков — Thu, 29 Mar 2012 11:52:25 +0000

Екатерина Гаврилова и Петр Жуков Первыми теплыми лучами солнца и радостной улыбкой моего старого друга кинодокументалиста Никиты Павлова встречает нас Берлин. Автор самого правдивого фильма о группе “Война” согласился приютить и сопровождать нас, а также помогать мне в съемках во время нашего небольшого путешествия в конце февраля, целью которого, помимо рекоммуникации, является сбор материала для нового номера видео-журнала Vidiot, с темой, заставляющей трепетать творческий дух любого свободомыслящего художника — Dance macabre. Нойкельн Никита живет в Нойкельне на славной Карл-Маркс-штрассе, где, пока он с нетерпением ожидает благословенной джентрификации, раз в неделю открывается по новой дёнерной, а богема всё не едет. Никита говорит, что сейчас вся его надежда на приезд объединения “Вверх!” и обращение местного населения. Но пока мы бросаем вещи и, перехватив ливанский дёнер с “чаем” из кипятка и мяты, первым делом направляемся в Мариенкирхе за фреской “Пляски смерти” XV века. Увы, она не только в плачевном состоянии, но и отгорожена от трепетного дыхания художников, туристов и прихожан стеклянной стеной (с этим медиумом нам еще предстоит повстречаться при более удачных обстоятельствах). С наскока выжать из фрески достойный документальный видеоматериал не выходит, и расстроенный Никита углубляется в церковь, изобилующую изображениями черепов, костей, часов и прочих моменто мори. Берлинский парк В приподнятом духе отправляемся далее, в программе — Пергамский алтарь. По пути Никита желает нам показать живописный парк и любимые им районы — он явно скучает по родному Марьино. Берлин в таком изводе начинает напоминать Москву. Нас настигает паника, но спасает Музейный остров. Здравствуй, Пергамский алтарь. Мы столь много о тебе говорили с художником Даниилом (Даниил Зинченко, участник объединения “Вверх!” — прим. ред.), сидя в землянке! Никита Павлов на ступенях Пергамского алтаря Немцы, конечно, молодцы, не отстали от соседей по Европе, приняли посильное участие в растаскивании античного мира. Особо мило смотрится зал с коллекцией колонн различных греческих храмов. Так они и видятся — оставшиеся с прореженными колоннадами, подобные гостеприимным улыбкам ребят с работ Врубеля-Тимофеевой. Но алтарь. Это не про Vidiot, это про “Вверх!”. И скажу, что, как по мне, так для современной художественной ситуации, как раз очень важно осознание вот этого существования артефактов эпох, предшествоваших Возрождению, а особо Античности в музейном пространстве — это дорога к конструктивному, недиснейлендовскому преображению музея. Но алтарь. Двухярусный. Как музей преображает! Всё же вещи, которые всегда там оказываются перенесенными. Но меня поразило другое: всегда до этого (слава доверчивому восприятию через фотодокумент) я был в полной уверенности, что перенесен он в музей целиком, и вот с благоговением поднявшись по ступеням и вступив в пространство жертвенника, я обнаруживаю там музейный зал со скульптурами с фронтона, фрагментами сохранившихся мозаик — музей множится внутрь себя по алтарному принципу — сущность познается с непредсказуемой стороны. Никита в это время инстаграмится на ступенях храма и снимает проходящих барышень. знак, что здесь точка, где можно приобрести наркотики Далее ведомые Катей (Екатерина Гаврилова, художница, супруга Петра Жукова — прим. ред.) движемся по широким проспектам армейского государства в Гуггенхайм на выставку “Found in Translation”. Музей оказывается размером чуть больше московской галереи, а выставка со столь актуальной в нашем глобализующемся мире темой — милой экспозицией с шуршанием кинопроекции, револьверным слайдпроектором и нашептыванием текстов. Однако трогает живостью, а язык требует жизни, только одна работа — попытка визуализировать стихотворение Лизы Оппенхейм, но, возможно, мне так показалось просто из-за моей слабости к 16-миллиметровым проекциям. Никита тем временем уехал забирать дочку из садика. очередь на выставку Герхарда Рихтера Наша следующая цель и точка встречи — музей Кэты Кёльвиц, незаслуженно убранный из свежего издания путеводителя “Афишы”. И это конечно мощь! Всё же велик потенциал фигуративного в левом искусстве, а художник, остающийся в своей работе внутри пластики материала и использующий ее для достижения целей, соотносимых с его убеждениями, оказывается сильнее художника, переносящего политический жест в художественное поле — мне кажется, здесь содержится частичка ответа и на текст Екатерины Деготь про протест, утерянный в креативности, и на европейскую практику институциональной поддержки политического искусства. Но это тема для отдельной дискуссии, а мы встречаем Никиту с Идой Леей в багажнике, спящей на кочках столь крепко, что я даже вначале пугаюсь. Совершаем рейд в книжный и направляемые foursquare’ом попадаем в бар с дешевым кальвадосом. Пока папа пьет, Ида бегает за официантами. Наконец ребенок пойман, и мы возвращаемся домой в Нойкельн, где под Вертинского учим Никиту печь блины на зависть его соседке. музейный лук День второй нас встречает легким дождем и длиннющей очередью на выставку Рихтера в Новой национальной галерее. Пока стоим в очереди, успеваем порадоваться коллажу из Рихтера и неизвестного художника в автобусе продавца кофе. За стеклом же все фигачат луки на фоне полосочек, ныне без этого никуда. Рихтер — один из тех современных художников, которого всегда приятно увидеть и поразглядывать (даже Никита нашел для себя вид Иерусалима, а после отправился снимать картину с черепом). Но сразу после деконструирующей инсталляции — наслоения стекол, представляющих пространство картин Герхарда в реальности, к нам в разум закралась теория заговора: нигде вокруг, а выставка носила ретроспективный характер, не было ни одной из его острополитических работ — ни дядюшки, ни рафовцев. После виденной пару лет назад, заставленной строительными лесами витрины польского культурного центра с портретами господина Шикельгрубера, меня этот факт насторожил. Позже оказалось, что эти работы представлены на других берлинских выставках автора, все-таки юбилей. Но осадочек остался. анонимный Братцо Дмитриевич Этажем ниже выставка, собранная по принципу, близкому к ерофеевскому, — все работы 69 года. Среди них выключеный из розетки Хааке и забавная интерактивная инсталляция, включаемая раз в час. Мы думали, это катафоты для веселых бликов, а оно оказалось детектором движения зрителей. Дэн Флавин в Гамбургер банхоф И вот мы в Гамбургер банхоф. Целое крыло благословенного Бойса, которого в Берлине, в принципе, много, но относятся к нему все равно аккуратно. Йозеф, конечно, очень сильно связан с запахом и тактильностью, от чего приятно видеть его работы вживую, особенно на близком расстоянии — не то, что в Помпиду. Но по пути к нему случается казус: Катя и Никита так увлекаются просмотром работ Опалки, что принимают за одну из них серую штору, закрывающую окно, какое-то время даже приходится переубеждать (в лучших традициях анекдотов про совриск). Еще одна странность — идея сочетать в одном пространстве объекты Бойса и свечение Дэна Флавина. Вроде бы работают с непересекающимися формами, но каждый стремится тотально подчинить пространство, что убавляет сил обоим, особо […]

Запись От алтаря и пляски смерти к сосискам с бельгийским пивом впервые появилась Aroundart.org.