Арсеньев Павел - Aroundart.org

Главные работы 2014 года

aroundart — Wed, 21 Jan 2015 14:58:31 +0000

Не удовлетворившись предсказуемыми списками других изданий, мы составили свой – 50 важнейших работ прошедшего года, которые точно отразили тенденции, надежды, страхи и – простите за пафос – дух времени.

Запись Главные работы 2014 года впервые появилась Aroundart.org.

Против беспринципного языка

Сергей Гуськов — Wed, 07 Nov 2012 11:54:03 +0000

Aroundart, человек и редакция, вписался на пару дней в питерской квартире-коммуне, где проживают участники Лаборатории поэтического акционизма Павел Арсеньев, Дина Гатина и Роман Осьминкин. Дина Гатина была на поэтических чтениях в Америке, поэтому пообщались мы только с двумя лаборантами. Беседа проходила на кухне, под шум бегущей воды и готовящейся еды, в дыму сигарет и под реплики других жильцов, заходящих в помещение. Сергей Гуськов: Вы отказались участвовать в проекте Балтийской биеннале, в конкретной институции — «Rizzordi Loft», потому что она подыгрывает «самым реакционным настроениям в обществе». Павел Арсеньев: Вне зависимости от причин, из-за прямой цензуры или так называемой политической самоцензуры и, может быть, даже с самыми лучшими намерениями, в попытке сгладить конфликт, действия фонда «Rizzordi», в конечном счете, падают в копилку пресловутых «казаков», которые пытаются что-то решать в нашем городе, что, конечно, комично, потому что никаких сильных позиций у казаков тут никогда не было, не Кубань все-таки. А если и были какие-то поползновения… Максим Алюков (зашедший покурить): Выделили 14 миллионов рублей на развитие казачества в Петербурге. ПА: Ну да, раз есть 14 миллионов — казаки могут начать задумываться о своих тонких и потенциально оскорбляемых чувствах. В 1905 году, когда у Казанского собора были волнения, казаки их подавляли, и соответственно, отношение к ним было сугубо негативным. Нигде, ни в каком городе Российской империи, не было настолько негативного отношения к казакам, как в Петербурге, хотя оно везде было откровенно недоброжелательным. На Кубани у них другие позиции, там можно и в лицо плюнуть за оскорбленные православные чувства и «гомосексуализм» изжить. В Питере это выглядит комично, здесь совсем другой культурно-исторический бэкграунд (уже после того, как интервью было подготовлено, Павел Арсеньев создал ready-written по мотивам нашей действительности — СГ). СГ: Речь не столько о казаках, сколько о «неблагоприятной атмосфере» в городе, судя по формулировке фонда «Rizzordi». ПА: Что это такое, для меня осталось загадкой. Мне вот очень нравится питерский климат, в том числе и культурный. Я себя в нем всегда очень комфортно чувствовал. Какое неблагополучие в атмосфере Петербурга видится казакам или тем, кто стремится им потакать, я не совсем понимаю. СГ: Все нынешние реакционные настроения кормятся за счет формулировок из печально известной 282 статьи и схожих текстов — из логики «разжигания» и «оскорбления». Но вот я смотрю видео с одного из митингов, и там ты, Роман, называешь свои стихи «социально разжигающими рознь речитативами». Очень многие художники, поэты и активисты берут в оборот вражескую терминологию. Роман Осьминкин: Это перенятие риторики властного дискурса. Старый метод — субверсивная аффирмация. Они говорят: «Вы разжигаете рознь», на что мы отвечаем: «Да, мы разжигаем», или «Хорошо, раз так считаете, мы будем разжигать». СГ: Могут ведь как раз и зацепится за сверхидентификацию: «Мы же говорили, что они разжигают. Вот они и сами это подтверждают». ПА: Если угодно, это не столько самостигматизация, сколько самоирония. К сожалению, я не уверен, что стихотворения, читаемые на митингах, могут разжечь что-то сильнее, чем реальные людоедские законы. Когда впервые всплыла эта формулировка «разжигание такой, сякой… и социальной розни», меня заинтересовало, что такое «социальная рознь», и я не понимаю, почему, по мнению законодателей, ей занимаются социальные и гражданские активисты. Я думаю, что социальную рознь разжигают те, кто приватизирует предприятия и сокращает рабочие места, те, кто платит женщинам и мигрантам меньше, чем «белым мужчинам». Вот это реальное разжигание социальной розни. А когда к этому пытаются привлечь внимание или создать на основе этого художественное высказывание, я не думаю, что речь может идти о разжигании. Рознь разжигают, прежде всего, экономическими санкциями, а не художественными произведениями. Последние могут только привлечь к чему-то внимание, проблематизировать, но искусство принципиально иначе, радикально двусмысленно устроено, что бы в ком-то что-то разжигать. Подозревать источником социальных проблем искусство это такое же мыслительный промах, какой происходит при интерпретации трудовых, производственных противоречий с помощью этнических терминов. Откровенная абсурдность тех положений, согласно которым в низком уровне жизни виноваты трудовые мигранты, живущие еще хуже уроженцев метрополии, а в социальной напряженности — радикальные артистические жесты и заставляет апроприировать язык власти, понятие «разжигания социальной розни» и доводить эту логику до абсурда. пример работы с дополненной прогрессивной реальностью городской повседневности, предоставленной на активистскую выставку в московском метрополитене «Искусство против нацизма» РО: В моем случае подобные действия имеют прямые коннотации с марксистским понятием «антагонизм», потому что главное в марксистском понимании — постоянный антагонизм между владельцами средств производства и угнетенными работниками. Сегодня этот антагонизм пытаются закамуфлировать идеологическими конструктами — этническими, культурными различиями… ПА: И потом, иррациональную рознь, например, националистическую, можно разжигать, возгоняя некий чувственный разрыв. В рамках этой доктрины с Другим ничего нельзя сделать, кроме того, чтобы уничтожить. Тогда как так называемая социальная рознь это не «природный» конфликт, то есть буржуев после революции можно будет перевоспитывать, а не расстреливать, смайлик. Когда либеральная докса говорит нам: «и тут, и тут будет насилие, давайте обойдемся без крайностей», — это уловка. Конечно, в ходе революционного переворота или уличной борьбы насилие может иметь место (в том числе, кстати, и в случае буржуазной революции), но «консервативная революция» всегда несет в себе неизбежное зерно уничтожения Другого, тогда как марксистская доктрина предполагает снятие противоречий. СГ: В 2009 году вы сделали еще одно заимствование из языка власти. Вы участвовали в проекте Уличного университета, который мне очень понравился, и я до сих пор привожу его в пример как изящный по форме и действенный по содержанию. В СПбГУ проводилась конференция, посвященная «фальсификации истории», куда вы совершили интервенцию под лозунгом «Фальсификация как продолжение истории другими средствами». Ведь данная акция была не только критикой псевдоакадемического бреда, создания исторической догмы, но и сама по себе стала частью живого процесса, творением истории. ПА: Честно скажу, для меня как для филолога, изучавшего на ранних курсах всякие вещи, вроде нового историзма и впитавшего с молоком alma mater понимание, что история текстуальна, а текст историчен, любой вопрос об исторической «истине», которую мы будем защищать, равно как и о «неправде», которую мы будем сейчас тут исправлять, остается двусмысленным. Разумеется, существует не История, а истории и, соответственно, группы, пытающиеся утвердить свое видение и понимание истории. В качестве господствующей существует история победителей, стремящаяся натурализовать свои основания, но есть и история проигравших, которая мне, вслед за Беньямином, представляется потенциальной точкой перезапуска истории. Отличие сегодняшнего господствующего дискурса в том, что он сомневается в своем господстве. Он боится, что ему никто не верит, и поэтому стремится не просто спокойно и размеренно развертывать свое повествование, но все время защищается и оправдывается: «Нет, это мы победили во Второй […]

Запись Против беспринципного языка впервые появилась Aroundart.org.

Нужно за эту форму бороться

Михаил Заиканов — Fri, 04 May 2012 19:27:40 +0000

По просьбе Aroundart художник Михаил Заиканов, чья выставка на площадке молодого искусства «СТАРТ» откроется в середине мая, побеседовал с Павлом Арсеньевым, проект которого – «Орфография сохранена» – можно посмотреть там же на «СТАРТе» до 13 мая. Павел Арсеньев, «Орфография сохранена», вернисаж; фотографии предоставлены площадкой молодого искусства «СТАРТ» Михаил Заиканов: Ну что начнем наш разговор? Павел Арсеньев: Давай. МЗ: Ты в первую очередь поэт. Понятно, что сейчас все грани стерты и почти не осталось обособленных областей. Но все-таки как ты понимаешь роль поэзии и ее отношения с современным искусством? ПА: Разные виды искусств переживают в разные эпохи свои рассветы и свои закаты. Поэзия была царицей искусств довольно долгое время, кульминацией чего был, возможно, период примерно с середины XIX до середины ХХ столетия, названный Аленом Бадью «Веком Поэтов». С середины XX века поэзия находится в загоне, согласно диагнозу Слуцкого, в котором она оказалась в силу подъема прогрессистской технократической рациональности в Советском Союзе, с одной стороны, и – под подозрением, согласно формуле Адорно, вследствие невозможности символизации «невозможной реальности» во всем остальном мире (в Советском Союзе подобное табу накладывает Варлам Шаламов), с другой. Таким образом, с какого-то момента поэзия оказывается на нелегальном положении в современности – причем одновременно и в силу ее констатируемой слабости и в силу ее непристойной возвышенности. Что до личного читательского опыта, то для меня поэзия была всегда одной из форм современного искусства. Конечно, это связано, с такой точкой отсчета, как модернистская поэтика, когда пишущие стихи все больше стали ощущать негарантированность своего положения в прежнем виде. Хотя многие поэты (что подкрепляется и читательским спросом) предпочитают и сейчас мыслить себя как таких чудаков, которые сидят где-то на чердаке с бумажкой и огрызком карандаша и чрезвычайно далеки от жизни, нужно помнить слова одной из переходных (от классического к модернистскому типу поэтической субъективности) фигур – еще до своего окончательного разрыва с поэзией Артюр Рембо декларировал не менее важный разрыв с пассеизмом, ей в принципе свойственным: «Нужно быть безоговорочно современным». И одним из способов быть «безоговорочно современным» для поэта с тех пор регулярно оказывался активный интерес и взаимодействие с визуальными искусствами: Аполлинер, Маяковский и другие футуристы, леттристы и т.д. Для меня поэзия – это одна из самых потенциальных и интенсивных областей современного искусства, которая постоянно рискует быть подведенной своим медиумом (голоса, рукописи, печатного листа) и потому требует постоянного переизобретения не только своей языковой формы, но и форм своего репрезентационного бытования. МЗ: По этому поводу у меня сразу два комментария. Я вспоминаю журнал «Полутона», на который долго был подписан. ПА: Ну не совсем так. Журнал называется «РЕЦ», а «Полутона» – это сайт. Михаил Заиканов, «Здесь» МЗ: Да. Ты меня поправляй, кстати. Их рассылка раньше приходила раз месяц или как-то так, потом – реже. Мне в какой-то момент показалось, что они сосредоточены исключительно на бумаге, поэтому я отписался. И второй момент – есть много примеров поэтов, завязавших с литературой и сосредоточившихся на современном искусстве, вот например Вито Аккончи… ПА: Ну да. Были и другие. МЗ: Да. Мне интересно. То, что ты сейчас делаешь на «СТАРТе», формой укоренено больше в бумажном. Как ты видишь дальнейший отход от бумаги? ПА: Как сказать, бумага же это не какое-то табу, просто ее не нужно мыслить как единственный и само собой разумеющийся медиум поэзии. Что касается нас, то мы тоже начинали в некотором роде с перформансов. Сначала нам хотелось просто читать тексты в неожиданных местах, мы осваивали и заброшенные места и открытое уличное пространство, затем художественные интервенции обрели некоторую политическую составляющую. Но, прежде всего, нами руководило ощущение необходимости выведения поэзии за конвенциональные пределы салона. После этого мы почувствовали интерес не только к действиям в публичном пространстве, но и к пространственным композициям. К нам присоединилась Дина Гатина, она прежде всего поэт, но у нее художественное образование и очень артистическая оптика. С ней мы стали проектировать разные формы партизанского присутствия текста в городской среде – надписи, опредмеченные буквы и так далее. И нечто подобное тому, что сейчас было сделано на «Винзаводе», впервые было опробовано как раз на открытом (и даже лесном) воздухе под Питером. МЗ: Как ты считаешь, какой поддержки стоит ждать молодым художникам от институций? ПА: Очень часто я слышу, как молодые художники с какого-то перепугу начинают говорить о гонорарах, продажах, резиденциях. Я считаю, что такая хозяйская ставка – говорит прежде всего о дефиците артистической интенции. Вот если тебе хочется делать – ты фигачишь, а не калькулируешь. Понятно, что всякий энтузиазм рискует оказаться вовлеченным в эксплуатацию, но в общем правило сохраняется. Михаил Заиканов, «Бегство» МЗ: Да, я тоже с этим сталкивался. И я с тобой согласен: если ты хочешь делать, то делаешь. Потому что все эти «я жду солнечного дня, чтобы снять кино»… Нужно хотя бы эскизы делать. ПА: Я знаю по генеалогии проектов, что самые удачные идеи, когда они появляются, будучи закреплены в виде эскиза или хоть как-то артикулированы, не позволяют ждать бюджета, условий и всего остального. Когда мне в голову приходит какая-то идея, я не думаю, к чему это могло бы быть приурочено. И Питер в этом смысле – предоставляет довольно девственную ситуацию, провинциальный дефицит художественных институций, площадок и событий приводит к тому, что художником остается тот, кто не может жить иначе. МЗ: А какие у тебя взаимоотношения с видео? ПА: Как я уже сказал, сначала был лист, потом акции, которые практически не документировались (первая документация акции – блокаж входа в Казанский собор, сделанная друзьями, случайно захватившими камеру). Это тоже характерный момент, что в какой-то момент публичное пространство представлялось нам самодостаточным пространством записи, таким как бы вбирающим в себя и регистрирующим все происходящее. Основной нерв акционизма, конечно, укоренен в этой фантазии, даже если авторам акций и приходится заботиться о документации или полностью переносить вес на репрезентационную конструкцию (как в шумящей нынче акции, событие которой произошло не в XXC, а в монтаже). Залог и оправдание акционизма именно в этом аффекте принадлежности к «реальной реальности» в эпоху обостренной потребности в ней и ее дефицита. В какой-то момент, разумеется, мы стали все больше и больше осмыслять видео как полноценную художественную единицу, а не только накладывать титры и монтировать. Кроме документации акций, в видео появился текст (листовок). То есть видеоформа для меня, все равно, является прежде всего пространством развертывания текста, тогда как кинематографическая визуальность и иллюстративная видеопоэзия как ее дочерний популяризаторский жанр меня не очень интересует. Почему-то, если экранизируют стихотворение, непременно разыгрывают какие-то сценки. Мне видятся […]

Запись Нужно за эту форму бороться впервые появилась Aroundart.org.

Окончания, суффиксы и служебные слова

Александр Биккенин — Thu, 19 Apr 2012 10:40:43 +0000

На площадке молодого искусства «СТАРТ» открылась выставка «Орфография сохранена» – новый проект поэта и активиста Павла Арсеньева, отчаянно напоминающего Сергея Попова из кинофильма «Шапито-Шоу». В книге отзывов всегда можно встретить самые интересные новости и характеристики увиденного. Лучшее, что я успел там углядеть, это – «такой молодой и уже (или все равно?) старается». Нужно быть, конечно, самым одиноким или самым несчастным критиком, чтобы так критически относиться к юному искусству. Тем более, что в нашем случае речь вообще идет не о «художнике», а исключительно о молодом активисте, гражданине, ну и, конечно, поэте – хотя в тексте к выставке нам сообщают, что «инсталляция “Орфография сохранена” – обращение молодого российского художника к поэзии». Непонятно, неужели же действительно у Павла Арсеньева есть амбиции художника. Худо не будет, конечно, почему нет и кому какое дело, если молодых художников действительно мало. А Павел Арсеньев, чьи статьи пестрят словами «сейчас» и «сегодня» в начале почти каждого абзаца, скорее прагматично использует любую возможность для Заявления. Жизненный путь Ноама Хомского, видимо, стал ориентиром для молодого автора. Если под руководством Анастасии Шавлоховой «СТАРТ» пестрил случайными находками, а с Арсением Жиляевым был оживлен калейдоскопом разнящихся произведений его знакомых, то у куратора Елены Яичниковой площадка стала пространством для масштабных инсталляций, как правило, с прицелом на некую социально-политическую злободневность. Последовательным шагом в этой системе координат стало привлечение Павла Арсеньева, особенно заинтересовавшего москвичей на волне зимних протестов и, в частности, шлягером «Вы нас даже не представляете». Выставка на «СТАРТе» поначалу представляет зрителю совсем иной по сравнению с повседневным пафосом молодого петербуржца ракурс – здесь сохранился только протест в духе стихотворения «Местонахождение». Между белыми неровно вырезанными из пенопласта буквами, гуляют и фотографируются, это эффектно. Литеры, как указано в пресс-релизе, цитирующие Всеволода Некрасова, одного из любимых авторов Павла Арсеньева: «ТО ЧТО НИКАКАЯ ЭТО ТУТ НЕ УТОПИЯ НАЗЫВАЕТСЯ А ЭТО НАДЕЖДА А ЭТО РАЗНИЦА». Стиль резьбы напоминает самый расхожий советский шрифт, а вот самое первое, самое крупное «ТО», встречающее зрителя на пороге, конечно, вызывает в памяти классические приемы Эрика Булатова. Правда, с одним «но» – означающее с означаемым в нашем случае совпадает лишь с учетом того, что сквозь рамку буквы «О» маячат только перебивающие друг друга строки из белого пенопласта. Такой метод превращения стихотворения в произведение визуального искусства уже был опробован Лабораторией поэтического акционизма (Павел Арсеньев, Дина Гатина, Роман Осминкин) в проекте «Много буков» (пространственная композиция в лесу) на фестивале «Артерия» летом 2010 года. Он же был использован как обложка для афиш и приглашений на выставку. Поэтика отчужденности была доведена там до пределов разумного с учетом того, что молодые авторы в своем тексте к работе яростно набрасываются на организаторов фестиваля и «на его роль в деле загородной джентрификации и на риторику безоглядной креативности в любых условиях». «В вегетарианские периоды прямая ангажированность, возможно, и ненеобходима для художника, но в иные эпохи открытая политическая ангажированность становится уже вопросом выживания и творческой состоятельности художника», – такие строки можно встретить у молодого, но все равно пламенного автора в другом тексте. Дело не в том, что институциональная критика – это как-то не очень, – очень, очень даже. Но выглядит странно, если молодой поэт-активист-гражданин, спеша использовать любое воздушное пространство для языкового упражнения, утверждая необходимость прямой связи жизни и искусства и публикуя статьи о группе «Война», выбирает для выставки в ЦСИ «Винзавод» невинные строки из творчества советского диссидента, к творчеству которого не питает нежности разве что самый равнодушный и черствый ребенок. Вслед за пространством, полностью занятом буквами на уровне головы, возникает дверной проем, за которым располагается стол, на котором стоит зеленая лампа, освещающая кипу отксеренных текстов под названием «Заключение эксперта № 247 / 21-ФЗ», имитирующих шрифт канувшей в лету печатной машинки. Это «кабинет следователя», в котором зачитывается текст, изложенный на рассыпанных бумагах. Этот текст – стихотворение автора выставки. «Машина иронии», всплывающая в отношении поэтических текстов Павла Арсеньева, закругляет следы склонного к гигантомании советского прошлого. Здесь в крайне остроумной и ироничной форме поэт декларирует свою виновность в том и этом, но главное – в статье 280 УК РФ. Претенциозность вызывает улыбку, вызывая сочувствие – одновременно к автору и к самим себе. Почему не покрыть стены площадки «СТАРТ» площадными, уличными знаками, притащить сюда людей, заставляя их голодать или танцевать, испачкать стены надписями, заполняющими как заборы, так и сетевое пространство, почему не заламинировать собственное дерьмо или отрезанное ухо, «выйти на улицу и стрелять по случайным прохожим», если противоречия немилосердного мира не дают покоя – тем более, что они не дают покоя никому. «Пора пробовать голос!» – возглашали поэты Лаборатории поэтического акционизма, если не ошибаюсь, во время интервенции на выставку «Пространство тишины» несколько лет назад. Так вот пробил час – Павел Арсеньев, превратившийся в молодого российского художника, делает инсталляцию для площадки молодого искусства «СТАРТ», имея все шансы попасть в десятку художников, работающих с текстом для какого-нибудь Look At Me в разделе искусства. С современным искусством частенько та же ситуация, что и с телевидением в нашей стране: пока востребовано, everything goes. Активная жизненная позиция и бесконечное равнодушие. Фотографии предоставлены площадкой молодого искусства «СТАРТ» Материал подготовил Александр Биккенин

Запись Окончания, суффиксы и служебные слова впервые появилась Aroundart.org.