Эпоха ушла, а мебель осталась

Елена Ищенко — Wed, 10 Oct 2018 09:44:02 +0000

О фестивале «Штирийская осень» под кураторством Екатерины Дёготь, правом повороте и художническом взгляде в прошлое

Запись Эпоха ушла, а мебель осталась впервые появилась Aroundart.org.

6–12 ноября

Иван Козлов — Mon, 13 Nov 2017 19:26:57 +0000

Выставка в кустах выпускников Школы Родченко, столетие Октябрьской революции на Дворцовой площади (читка фем/баттл-пьесы «Чё делать, Йоу?») и в музее PERMM (кураторский проект Валентина Дьяконова) и коллективный проект о страхе в галерее на Солянке

Запись 6–12 ноября впервые появилась Aroundart.org.

В условиях севера

Анастасия Вепрева — Fri, 21 Oct 2016 13:43:49 +0000

Об участии в Arctic Art Forum и потенциале общего телесного опыта

Запись В условиях севера впервые появилась Aroundart.org.

«Почему нельзя делить на ноль?»: этический вопрос

Елена Ищенко — Mon, 06 Apr 2015 16:02:52 +0000

Ситуация вокруг выставки стала поводом для редакции Aroundart.ru еще раз поговорить о кураторской этике

Запись «Почему нельзя делить на ноль?»: этический вопрос впервые появилась Aroundart.org.

Публичная программа в узком кругу

Лизавета Матвеева — Tue, 05 Aug 2014 10:06:49 +0000

В Санкт-Петербурге завершились события в рамках Публичной программы Манифесты 10. Удалось ли ей заполнить пробелы основного проекта и параллельной программы биеннале, – размышляла Лизавета Матвеева.

Запись Публичная программа в узком кругу впервые появилась Aroundart.org.

Против беспринципного языка

Сергей Гуськов — Wed, 07 Nov 2012 11:54:03 +0000

Aroundart, человек и редакция, вписался на пару дней в питерской квартире-коммуне, где проживают участники Лаборатории поэтического акционизма Павел Арсеньев, Дина Гатина и Роман Осьминкин. Дина Гатина была на поэтических чтениях в Америке, поэтому пообщались мы только с двумя лаборантами. Беседа проходила на кухне, под шум бегущей воды и готовящейся еды, в дыму сигарет и под реплики других жильцов, заходящих в помещение. Сергей Гуськов: Вы отказались участвовать в проекте Балтийской биеннале, в конкретной институции — «Rizzordi Loft», потому что она подыгрывает «самым реакционным настроениям в обществе». Павел Арсеньев: Вне зависимости от причин, из-за прямой цензуры или так называемой политической самоцензуры и, может быть, даже с самыми лучшими намерениями, в попытке сгладить конфликт, действия фонда «Rizzordi», в конечном счете, падают в копилку пресловутых «казаков», которые пытаются что-то решать в нашем городе, что, конечно, комично, потому что никаких сильных позиций у казаков тут никогда не было, не Кубань все-таки. А если и были какие-то поползновения… Максим Алюков (зашедший покурить): Выделили 14 миллионов рублей на развитие казачества в Петербурге. ПА: Ну да, раз есть 14 миллионов — казаки могут начать задумываться о своих тонких и потенциально оскорбляемых чувствах. В 1905 году, когда у Казанского собора были волнения, казаки их подавляли, и соответственно, отношение к ним было сугубо негативным. Нигде, ни в каком городе Российской империи, не было настолько негативного отношения к казакам, как в Петербурге, хотя оно везде было откровенно недоброжелательным. На Кубани у них другие позиции, там можно и в лицо плюнуть за оскорбленные православные чувства и «гомосексуализм» изжить. В Питере это выглядит комично, здесь совсем другой культурно-исторический бэкграунд (уже после того, как интервью было подготовлено, Павел Арсеньев создал ready-written по мотивам нашей действительности — СГ). СГ: Речь не столько о казаках, сколько о «неблагоприятной атмосфере» в городе, судя по формулировке фонда «Rizzordi». ПА: Что это такое, для меня осталось загадкой. Мне вот очень нравится питерский климат, в том числе и культурный. Я себя в нем всегда очень комфортно чувствовал. Какое неблагополучие в атмосфере Петербурга видится казакам или тем, кто стремится им потакать, я не совсем понимаю. СГ: Все нынешние реакционные настроения кормятся за счет формулировок из печально известной 282 статьи и схожих текстов — из логики «разжигания» и «оскорбления». Но вот я смотрю видео с одного из митингов, и там ты, Роман, называешь свои стихи «социально разжигающими рознь речитативами». Очень многие художники, поэты и активисты берут в оборот вражескую терминологию. Роман Осьминкин: Это перенятие риторики властного дискурса. Старый метод — субверсивная аффирмация. Они говорят: «Вы разжигаете рознь», на что мы отвечаем: «Да, мы разжигаем», или «Хорошо, раз так считаете, мы будем разжигать». СГ: Могут ведь как раз и зацепится за сверхидентификацию: «Мы же говорили, что они разжигают. Вот они и сами это подтверждают». ПА: Если угодно, это не столько самостигматизация, сколько самоирония. К сожалению, я не уверен, что стихотворения, читаемые на митингах, могут разжечь что-то сильнее, чем реальные людоедские законы. Когда впервые всплыла эта формулировка «разжигание такой, сякой… и социальной розни», меня заинтересовало, что такое «социальная рознь», и я не понимаю, почему, по мнению законодателей, ей занимаются социальные и гражданские активисты. Я думаю, что социальную рознь разжигают те, кто приватизирует предприятия и сокращает рабочие места, те, кто платит женщинам и мигрантам меньше, чем «белым мужчинам». Вот это реальное разжигание социальной розни. А когда к этому пытаются привлечь внимание или создать на основе этого художественное высказывание, я не думаю, что речь может идти о разжигании. Рознь разжигают, прежде всего, экономическими санкциями, а не художественными произведениями. Последние могут только привлечь к чему-то внимание, проблематизировать, но искусство принципиально иначе, радикально двусмысленно устроено, что бы в ком-то что-то разжигать. Подозревать источником социальных проблем искусство это такое же мыслительный промах, какой происходит при интерпретации трудовых, производственных противоречий с помощью этнических терминов. Откровенная абсурдность тех положений, согласно которым в низком уровне жизни виноваты трудовые мигранты, живущие еще хуже уроженцев метрополии, а в социальной напряженности — радикальные артистические жесты и заставляет апроприировать язык власти, понятие «разжигания социальной розни» и доводить эту логику до абсурда. пример работы с дополненной прогрессивной реальностью городской повседневности, предоставленной на активистскую выставку в московском метрополитене «Искусство против нацизма» РО: В моем случае подобные действия имеют прямые коннотации с марксистским понятием «антагонизм», потому что главное в марксистском понимании — постоянный антагонизм между владельцами средств производства и угнетенными работниками. Сегодня этот антагонизм пытаются закамуфлировать идеологическими конструктами — этническими, культурными различиями… ПА: И потом, иррациональную рознь, например, националистическую, можно разжигать, возгоняя некий чувственный разрыв. В рамках этой доктрины с Другим ничего нельзя сделать, кроме того, чтобы уничтожить. Тогда как так называемая социальная рознь это не «природный» конфликт, то есть буржуев после революции можно будет перевоспитывать, а не расстреливать, смайлик. Когда либеральная докса говорит нам: «и тут, и тут будет насилие, давайте обойдемся без крайностей», — это уловка. Конечно, в ходе революционного переворота или уличной борьбы насилие может иметь место (в том числе, кстати, и в случае буржуазной революции), но «консервативная революция» всегда несет в себе неизбежное зерно уничтожения Другого, тогда как марксистская доктрина предполагает снятие противоречий. СГ: В 2009 году вы сделали еще одно заимствование из языка власти. Вы участвовали в проекте Уличного университета, который мне очень понравился, и я до сих пор привожу его в пример как изящный по форме и действенный по содержанию. В СПбГУ проводилась конференция, посвященная «фальсификации истории», куда вы совершили интервенцию под лозунгом «Фальсификация как продолжение истории другими средствами». Ведь данная акция была не только критикой псевдоакадемического бреда, создания исторической догмы, но и сама по себе стала частью живого процесса, творением истории. ПА: Честно скажу, для меня как для филолога, изучавшего на ранних курсах всякие вещи, вроде нового историзма и впитавшего с молоком alma mater понимание, что история текстуальна, а текст историчен, любой вопрос об исторической «истине», которую мы будем защищать, равно как и о «неправде», которую мы будем сейчас тут исправлять, остается двусмысленным. Разумеется, существует не История, а истории и, соответственно, группы, пытающиеся утвердить свое видение и понимание истории. В качестве господствующей существует история победителей, стремящаяся натурализовать свои основания, но есть и история проигравших, которая мне, вслед за Беньямином, представляется потенциальной точкой перезапуска истории. Отличие сегодняшнего господствующего дискурса в том, что он сомневается в своем господстве. Он боится, что ему никто не верит, и поэтому стремится не просто спокойно и размеренно развертывать свое повествование, но все время защищается и оправдывается: «Нет, это мы победили во Второй […]