В галерее «RuArts» открылась выставка «Цветение» художника из Швейцарии Штефана Шпихера. Этот проект был показан в Музее Людвига в Русском музее в 2007 году, а сейчас, дополненный новыми работами, приехал в Москву. Художник, работающий на грани декоративного и абстрактного искусства, рассказал Aroundart о своем увлечении тотальностью природы и о том, что Швейцарии на культурной карте мира просто не существует. Елена Ищенко: Несколько лет назад в Русском музее в Петербурге уже проходила выставка ваших работ под таким же название – «Цветение». Сейчас в «RuArts» те же работы? Штефан Шпихер: Не совсем, здесь есть и совсем новые произведения. Первую серию работ я сделал еще в 2006 году. Тогда я начинал с золотого цвета, который, если можно так сказать, у меня в крови: я итальянец, и основа нашей культуры – это произведения Джотто, Чимабуэ. Золотой цвет в их работах – это базис, и мне всегда было любопытно, как я могу его взять и переосмыслить в новом, современном ключе. Конечно, я не стал останавливаться только на цвете, я исследовал саму форму цветения. Но завершенными мои работы можно считать только тогда, когда они уже висят на стене, потому что картина – это не просто мой холст, это вся стена, весь зал, где они выставлены. Сначала эти помещения (залы галереи «RuArts» – прим.) были пустыми, стерильными, а теперь здесь распустились цветы. Вся стена – это огромное полотно, состоящее из пяти или шести форм. ЕИ: Но почему именно цветение – ведь именно это ваша главная тема? ШШ: Для меня цветение – метафора всей жизни. Мы рождаемся, подрастаем, взрослеем, стареем, умираем – это круг жизни, от него не уйдешь. Цветок – это одно из самых чистых и безупречных творений природы, всего несколько мгновений ты наслаждаешься его беспримесной, только вспыхнувшей красотой, а потом он умирает. Это идеальная метафора: такова природа, такова жизнь. В последнее время, я работаю над формами увядания, которые стремятся к разрушению, к пустоте, обратно к семени, из которого они появились. Мне интересно находить красоту в уродстве. И мне важно, что в отличие от Русского музея, здесь представлены все формы цветения. ЕИ: Но вдохновение вы всегда находите в природе? ШШ: Даже не в природе, а в ее цельности, тотальности. ЕИ: Но сейчас сам образ цветка воспринимается скорее как анахронизм, удел прошлых эпох, или как декоративная, прикладная составляющая, чье место скорее в дизайне, чем в искусстве. ШШ: Почему нет? Цветы красивы: эта комната белая, но вы украсите ее цветами, и она преобразится. Декоративная функция искусства – это не так уж плохо, но для меня самым важным является все-таки внутренний процесс, который происходит у каждого художника и отражается в его произведениях. Конечно, в искусстве существует социальная критика, но это не мой путь. Мне по душе создавать произведения, взяв за основу то, что нас окружает – природу. ЕИ: Вы часто ломаете границы живописного произведения: то, что изображено на холсте, выходит за его пределы. ШШ: Да. Знаете, холст – это окно, вы открываете его и смотрите наружу. Но ведь то, что существует вокруг него, – это тоже реальность. Мне нравится работать с пространством, много лет назад я делал проекты с линиями, которые тянулись по холсту, уходили куда-то вверх, в небо, потом возвращались обратно. И благодаря тому, что линии были частью пространства, они не были мертвы, они приближались к природе. Здесь, в «RuArts» у меня не до конца получилось сделать что-то подобное, потому что куратор хотела увидеть более классическую выставку. Хотя, повторюсь, я обожаю работать с пространством, у меня даже есть несколько архитектурных проектов. ЕИ: А в каком окружении вы начинали свой путь в искусстве? ШШ: Я начинал в конце 60-х – начале 70-х. Это было по-настоящему революционное время и в жизни и в искусстве. Учился в Школе искусств в Базеле, она была достаточно хорошей, но слишком классической. Как ни крути, до середины 60-х искусство развивалось в достаточно консервативном ключе, а потом случился перелом, появились хиппи, венский акционизм, новые медиа, телевидение, потом камеры, а вместе с ними – и видеоарт. Но я всегда хотел быть именно живописцем, меня тянуло к этому. ЕИ: Почему? ШШ: Я не могу так просто ответить на этот вопрос. Но писать картины – ни с чем не сравнимый процесс. Учась в Базеле, я иногда участвовал в каких-то перформансах, пробовал заниматься новыми направлениями в искусстве, но меня все равно тянуло к живописи, я хотел сконцентрироваться именно на ней. У базельской школы был важный плюс – очень сильная история искусств, мы знали ее на зубок. Сейчас, к сожалению, многие молодые художники вообще не знают историю искусств. ЕИ: Почему история – это так важно? ШШ: Потому что каждый из нас – это история. В своих работах я использую 24-каратное золото – то же, что использовал Чимабуэ, и я чувствую эту связь времен. Дух каждой эпохи можно почувствовать через искусство. Но вопросы, на которые мы пытаемся найти ответы, в принципе остались такими же, и главный из них – это осмысление того, что же мы все-таки делаем. И каждая эпоха ставит этот вопрос под другим углом, но если не знаешь истории, то не сможешь взглянуть на вечное по-новому. ЕИ: Вы живете в Швейцарии, учились там. Можете рассказать, что сейчас происходит в швейцарском искусстве? ШШ: Это может показаться странным, но не только швейцарского искусства, но и швейцарской культуры не существует. Швейцария – это просто политические границы, обозначенные на карте. В этой стране существуют три культуры: итальянская, французская и немецкая. Причем Швейцария четко делится на границы влияния этих культур. Ее итальянская часть очень сильно отличается от немецкой или французской. Базель и Цюрих, например, это города, которые смотрят на Германию, там немецкая культура. А все мои друзья, которые живут в итальянской части Швейцарии, чувствуют свою близость к Милану или Турину, но никак не к Берлину или Парижу. Школа в Базеле, в которой я учился, была построена на традициях Баухауса, известного художественного, дизайнерского течения, которое зародилось в Германии, в Мюнхене. Но в итальянской части Швейцарии об этой школе и слышать ничего не хотят. В 1992 году художник Бен Вотье представил павильон Швейцарии на Всемирной выставке в Севилье произведением, которое называлось «La Suisse n’existe pas» – «Швейцарии не существует». И он был прав. ЕИ: Но при этом на Венецианской биеннале до сих пор существует павильон Швейцарии. ШШ: Конечно, в Швейцарии живет и работает множество прекрасных художников. Например, известная видеохудожница Пипилотти Рист, но она могла бы жить в Нью-Йорке и создавать там […]
Запись Штефан Шпихер: «Писать картины – ни с чем не сравнимый процесс» впервые появилась Aroundart.org.
]]>