Соц-арт - Aroundart.org

Борис Орлов — Фантомные боли

aroundart — Sun, 31 Mar 2013 12:07:59 +0000

Зал спецпроектов Государственной Третьяковской галереи на Крымском валу, Москва 1 марта — 23 июня, 2013 Фото: Ольга Данилкина Борис Константинович Орлов – один из ярких представителей андеграунда 1970–1980-х годов. В среде московских концептуалистов вместе с А.С.Косолаповым и Л.П.Соковым Б.Орлов развивал идеи соц-арта. Иронизируя над идеологическими и визуальными штампами советского времени, он создавал скульптурные объекты-тотемы, увешанные орденами, медалями и другими атрибутами власти, которые тиражировались и внедрялись в массовое сознание через экраны телевизоров, наглядную агитацию, все сферы жизни. С развалом Советского Союза разрушились привычные клише и стали проявляться новые. В этот период в творчестве Б.Орлова также произошел перелом – ирония отступила, на первый план вышли размышления о катаклизмах истории, феномене времени, человеческой памяти и забвении. Выставочная трилогия 1990-х – «Пламенеющая империя» (1990, Чикаго), «Гибель богов» (1991, Москва), «Парад астральных тел» (1994, Москва) – продемонстрировала, что эти темы стали определяющими в творчестве художника. Новый проект «Фантомные боли» продолжает и обостряет рефлексии на темы гибели империи, безжалостного Времени и его героев. Экспозиция включает 23 произведения, среди которых скульптурные и живописные объекты, настенные рельефы. Название проекта отсылает к чему-то утраченному, но постоянно – болезненно или просто навязчиво – напоминающему о себе как о существующем. Такой утраченной, но оказавшейся благодатным источником идей и вдохновения для художника стала советская эпоха. В своих произведениях Б.Орлов выступает и как отстраненный свидетель исторического перелома, крушения прежних устоев страны, и, одновременно с этим, как участник происходящего. Б.Орлов «расчищает» воспоминания о советской империи, ее культурные и социальные коды, деконструирует мифы и создает новые. Проект состоит из двух частей – «Безжалостный Хронос» и «Опыты реставрации». В первой художник размышляет о неотвратимости забвения, тщетности попыток удержать в памяти образы советской эпохи как идеалы, ориентиры, связывающие поколения. Б.Орлов сталкивает общественную память, запечатлевшую героев, характерные типажи, исторические сцены 1920–1940-х годов на узнаваемых фотографиях А.М.Родченко, Е.А.Халдея и других фотографов с Временем, все поглощающим и предающим забвению («Пионер», «Маршал Жуков», «Парад спортсменок». Все 2001–2012). Произведения представляют собой крупноформатные живописные объекты, исполненные на высокотехнологичном композитном материале – дибонде. Художник демонстрирует, как Память сопротивляется Хроносу, с которым у Б.Орлова ассоциируется prima materia (первичная материя), визуализирующаяся в виде растительного орнамента, неизменного в течение веков. Этот орнамент, выполненный яркой эмалью, – воплощение беспощадной, но равнодушной энергии, которой человек бессилен противостоять. Художник переживает утрату общественной памяти. Ощущение оборванности, «ампутированности» связи времен и поколений вызывает у него фантомные боли. Но Б.Орлов не склонен к ностальгии и сентиментальности, он наблюдает за реальностью и пытается отстраненно анализировать происходящее. Эти размышления находят продолжение во второй части проекта – «Опыты реставрации». Б.Орлов стремится воссоздать ряд понятий, частично изменившихся или утраченных с исчезновением Империи, в таких произведениях, как «Велизарий (Георгий Жуков)» (2010, фаянс, свинец), «Триумфальный бюст с лентами» (1988–2012, бронза), «Триумфальная композиция» (2011–2012, дерево, алкидная эмаль). Художник переосмысливает темы сакральности власти, героизма, стремясь определить их современное понимание. Он констатирует утрату веры в Утопию.

Запись Борис Орлов — Фантомные боли впервые появилась Aroundart.org.

Борис Орлов: «Самая страшная критика – критика по гамбургскому счету»

Ольга Данилкина — Sun, 31 Mar 2013 05:51:10 +0000

В начале марта в зале спецпроектов Государственной Третьяковской галереи на Крымском валу открылась выставка «Фантомные боли» художника Бориса Орлова, она продлится до июня этого года. Двадцать три работы расположены в пространстве зала по периметру: фотографии — на стенах, скульптуры — на постаментах, настенные рельефы — на индивидуальных фальшь-стенах. «Просто повесить работы по стенам — это к погибели, у них разный масштаб. Я как монументалист, прирожденный и по школе, понимаю, что с масштабом надо считаться. Значит, я должен сделать другую стену — скульптуры вписываются в нее, а плоское изображение оказывается на основной, уходя за скобки», — объясняет Орлов студентам-искусствоведам МГХПУ им. С. Г. Строганова, для которых здесь организовали его лекцию. Выпускник Строгановки, Орлов стал одним из героев советского андерграунда 1970-х. Сейчас, проработав уже более тридцати лет и продолжая работать, он прочно ассоциируется с соц-артом и «имперской» атрибутикой Советского союза. Начало нашего интервью прерывает редкий для ранних часов зритель — впечатлен выставкой, интересуется художником и спрашивает, нет ли информационного проспекта о нем. «Я вас огорчу, буклеты кончились. Спасибо за теплые слова!» — отвечает ему Орлов. Ольга Данилкина: Такое внимание, наверное, самое приятное. Борис Орлов: Да, у меня в жизни были вещи, которые не могу себе простить. В начале 1990-х я только вернулся из Америки и был участником одной коллективной выставки. На ней ко мне подошел человек лет сорока и попросил поставить автограф на папочке. Я спросил: «Что же это за папочка?». Он разворачивает, а там вырезки моих работ из разных публикаций, все наклеены на паспорту. Я обалдел: я же был художником в андерграунде без фанатов и не подозревал, что вообще кто-то может со стороны так сильно интересоваться. Я папочку подписал, а меня куда-то дергают — ушел. Потом думаю: ко мне человек спустился с неба, это же мой друг пришел. Стал его разыскивать и не нашел. Так я не осторожно поступил и и больше его не встречал ни разу. ОД: «Фантомные боли» заявлена как новый проект Бориса Орлова, а вещи все довольно знакомые на первый взгляд — что для вас здесь нового? БО: До этого была моя большая выставка в Московском музее современного искусства в 2008 году. Хотя она была ретроспективной, тема диктовала свое — «Воинство земное и воинство небесное», большинство работ относились к моему «героическому» периоду, яркие, интенсивные, мажорные. Однако там я показал и совсем ранние работы, которые для многих были неизвестны. С тем пространством я тоже очень серьезно работал, ранние вещи поместил на верхний этаж — он почему-то из всего здания самый прохладный. По стенам я повесил черные полотнища, на которых разместил свои сферический скульптурные композиции, а «расколотые» вещи, как нынешний «Велизарий», разместил в стеклянные коробки. ОД: Как в музее. БО: Да, они разрушенные в витринах, в комнате холодок — музеефицировал раннее творчество. Приходишь туда как в другую эпоху. Что касается «героических», это моя тема, в отношении которой я был мотивировал своей внутренней конституцией. Я люблю интенсивные яркие цвета, интенсивную подачу. Весь этот комплекс привел меня к такому искусству, и предметы моей любви того же рода. ОД: Например? БО: Я люблю классическое искусство, например, Жака Луи Давида. Одна из моих любимых картин — это «Наполеон на перевале Сен-Бернард» (Наполеон на коне), но не потому, что Наполеона люблю, а потому что она отлично подана. Поскольку все мои рефлексии были направлены на имперское искусство и тема эта была моей на протяжении уже более тридцати лет, сформировался определенный строй цвета, композиции, жесткость решений. После того, как сделал выставку в 2008 году, я почувствовал, что живу в XXI веке, а то время ушло безвозвратно. Вся его наполненность, даже в смысле «пост», — ушла. Я живу в другое время и надо как-то этот вопрос решать. Тут же начались такие фантазии: размер увеличился, ведь мелкие вещи в прошлом кажутся громадными, все они потемнели как старые иконы. Это, возможно, взгляд на себя даже не из второго десятилетия XXI века, но даже XXII или XXIII. Если «героический» период — это разговор с тем, что мне противостояло, то нынешний — разговор с самим собой. Я хоть и антисоветский человек, советскую систему не любил с самого детства, но эта культура стала моей плотью. Все кончилось, а я оглядываюсь назад и понимаю, что я из советского времени. Ведь в те времена были такие писатели, как Александр Солженицын — и он тоже был советским писателем; море композиторов обслуживало власть, но ведь были и Сергей Прокофьев, и Дмитрий Шостакович. Это вопрос «что есть я?» и не просто какие-то раскопки, а часть моей сущности и искусства — я все несу в себе, все потемневшее, руинированное. Что интересно: свой ранний период я называю экзистенциалистским, и возвращаюсь я опять будто туда же, но в период уже нового экзистенциализма, где опять встает вопрос самоопределения. Ведь что такое «фантомные боли»? То, что отсечено, но болит. И ты начинаешь копаться, что было, как было, в какой степени было невыносимо, а в какой — животворяще. Это противостояние наполнило жизнь, отказаться, отрезать — значит, отрезать часть жизни. ОД: Кстати, кроме того, что потемнели и стали больше, эти работы выглядят чуть более машинными, здесь совсем нет рукотворности предыдущих работ, той же «Гибели богов», что этажом ниже в постоянной экспозиции отдела новейших течений. БО: На самом деле, нерукотворны только фотографии, остальное я делал сам. Меня спрашивали, на каком заводе хохлому расписывали — так я сам расписал и даже в альбомы не заглядывал. Чужими руками я никогда ничего не делаю, хотя у меня были опыты изготовления на заводах, когда я работал в Америке. После даже часто стремился к этому качеству нерукотворности, абсолютного звучания. Первую серию фотографий я делал вручную: вызывал с помощью специальных процессов серебро, мне жутко это нравилось. Потом стало ясно, что в большом размере, как здесь, такое технологически невозможно. Поэтому я переснял те фотографии, их уже накатали на жесткий пластик дебонт, он вообще не портится, почти вечный. Я не фанат современных технологий, использую их только когда считаю оправданным. ОД: Вы говорили о противостоянии и часто в своих интервью упоминали о системе двух языков, в которой существовал советский андерграунд. Советского союза нет, а есть ли сейчас те же два языка? БО: Началось все как раз с экзистенциализма, который был на рубеже 1960—1970-х годов доминирующим на нашей интеллектуально площадке. Он и определил эти языки в очень грубой форме. Первый язык для нас — это язык официальной пропаганды, куда входил соц-реализм. Установка соцреализма — создать конец истории, сейчас коммунизм и дальше коммунизм. Так […]

Запись Борис Орлов: «Самая страшная критика – критика по гамбургскому счету» впервые появилась Aroundart.org.