Симон Мраз:
«Новый «Мерседес» – это так скучно»

424        0       

Aroundart продолжает рассказывать о коллекционерах российского современного искусства. Для сегодняшнего выпуска Анна Краснослободцева поговорила с Симоном Мразом, директором Австрийского культурного форума, куратором и собирателем молодого российского искусства.

АК: Вы приехали в Москву в 2009 году работать в Австрийском культурном форуме. А когда вы начали коллекционировать произведения современного искусства? До приезда в Москву вы тоже этим занимались?

СМ: В Австрии я работал в аукционном доме, занимался антиквариатом – я искусствовед по образованию. Коллекционированием особо не занимался. Да и сейчас не могу сказать, что у меня есть коллекция. Есть отдельные работы русских художников, но я не рассматриваю их как нечто единое. Есть коллекционеры, которые занимаются этим специально, думают о коллекции, как о чем-то целом. Для меня это второстепенная деятельность. Просто так сложилось, что по роду своей деятельности я постоянно общаюсь с русскими художниками, могу что-то у них приобрести, иногда они что-то дарят. В моей квартире вообще мало моих произведений, так как я постоянно провожу здесь выставки разных художников, и места для личных работ здесь просто нет.

АК: То есть австрийское искусство вы не коллекционируете?

СМ: Австрийскими художниками я часто занимаюсь, так как работаю в Австрийском культурном форуме. Но общаюсь в основном с русскими, и люблю за это свою работу. Если человек меня трогает, я могу купить у него произведение. И оно будет мне нравится, даже если через 10 лет скажут, что оно плохое и незначимое. Единственный аргумент при приобретении – мое личное отношение к конкретному произведению. Никакой специальной стратегии у меня нет.

АК: Вам обязательно знать художника лично, чтобы приобрести произведение?

СМ: По-разному. В Москве много выставок, и я постоянно на них хожу. Иногда я вижу, что вещь отличная, и у меня появляется желание познакомиться с художником, узнать, кто этот человек. Российское искусство особенно интересно по нескольким причинам. Во-первых, история – ужас войны, советская мечта, долгое время несвободы. Во-вторых, контрастность. Художник, который живет на Урале, будет отличаться от художника из Якутии, Карелии, Бурятии. Питерские и московские художники тоже разные. Мне кажется, что сейчас в России – время новой реальности. Молодое поколение – это первое сильное поколение свободных художников. Я говорю не о паспорте, а именно об их сознании. Они не повторяют за западными художниками, могут выражать свои оригинальные мысли, они уверены в себе. В мире пока мало говорят о российских художниках, но я уверен, что ситуация будет меняться и российских художников будут узнавать все больше.

АК: Как вы считаете, с чем это связано?

СМ: Чтобы о российских художниках заговорили, нужно время. В России, например, мало коллекционеров, люди недостаточно занимаются искусством. В Лондоне все богатые люди хотят быть рядом с художниками – это самое крутое для человека бизнеса. Там художник – это суперстар, он в центре общества. Я, правда, не знаю, должен ли художник быть именно в центре, но точно знаю – очень важно, чтобы общество ценило художника.

Андрей Кузькин, часть специального проекта «Хорошие перспективы» в рамках 4 Московской биеннале современного искусства

АК: У вас в квартире проводился перформанс Art Stream Shop, такая пародия на арт-рынок. Вы видите какие-то изменения в российском арт-рынке?

СМ: Российский арт-рынок не очень сильный, это не тайна, но потенциал у него огромный, особенно в Москве. Здесь очень много богатых и просто интеллектуальных людей. По-моему, очень важно, чтобы произведения покупали неглупые люди. Я не миллионер, но что-то купить могу. Кто-то может сказать, что отсутствие рынка выгодно, можно покупать за небольшие деньги хорошие произведения, но это не аргумент. Всегда будут молодые начинающие художники, которых можно покупать недорого и на сильном арт-рынке.

А можно иметь большие деньги и при этом купить «Мерседес». Но это так скучно. В стране есть грандиозные произведения, и это живое, это важное. Это не вещь, которая сломается через три года. Мы сейчас сидим в Доме на набережной, здесь около 500 квартир, живут люди небедные. Если бы каждый в этом доме раз в год покупал одну картину за тысячу евро (что в общем-то небольшие деньги), то случился бы бум искусства. Здесь такое богатство, и при этом нет арт-рынка. В маленькой Вене, где всего два миллиона человек, функционируют больше 100 галерей. В Москве можно было бы открыть в тысячу раз больше галерей, но нужно работать. Когда я гуляю по парку Горького, хожу в галереи, я вижу молодых людей, которые через некоторое время – я верю в это – изменят ситуацию. Это вопрос времени. У австрийской и немецкой буржуазии после войны было ярко выраженное желание прогресса, связанное с искусством. В России в это время была другая система.

АК: Что для вас современное искусство? Вы говорите, что современные русские художники самобытны.

СМ: Я люблю русских художников не потому, что они русские. Сегодня искусство – это не национальный феномен. Искусство в принципе не может иметь национальности. Сейчас все быстро узнают, что происходит в мире, и могут на это реагировать.

Но каждый художник имеет свой дом, свою историю, историю своего народа, культурный бэкграунд. Все это играет свою роль. Поэтому если посмотреть на сто австрийских художников , у них может оказаться другой подход, другой взгляд, чем у китайских или русских. Важно смотреть, кто именно этот художник, что он делает и как он думает. Личность художника – это ключ к его работе. Я не люблю тексты, которые описывают и пытаются объяснить работу, ее идею. Это нужно, но все же важнее понять, что говорит сам художник.

Art Stream Shop в гостях у Симона Мраза

АК: Расскажите о своей коллекции.

СМ: У меня есть произведения молодых художников. Вернее не совсем молодых, так как и я сам становлюсь все старше. Это проблема. Когда я сюда приехал пять лет назад, все были еще молодыми художниками. Сейчас они уже не молодые. По большей части у меня работы художников среднего поколения, 30–40-летних. Они работают с той реальностью, в которой живу именно я.

Я знаю только сегодняшнюю Москву, мне сложно понять соц-арт. Я могу прочитать книгу об этом, но я не буду понимать его до конца, так как я не жил в той действительности и плохо ее чувствую. Как вы поняли, подход к произведению у меня очень личный. Я люблю каждый свой объект на эмоциональном уровне. Я могу каждый день его доставать и смотреть. Это страсть. Я люблю творчество Андрея Кузькина, Саши Повзнера, Хаима Сокола. Они самые близкие для меня. Недавно познакомился с Яной Сметаниной. Думаю, она очень интересная. Может я смогу что-нибудь у нее купить, посмотрим. У меня есть произведения Александры Сухаревой и Анны Титовой. Я уверен, что они добьются международного признания.

У меня в квартире есть черная комната. Это одно из моих любимых произведений. Эта работа может существовать только здесь, когда я съеду отсюда, она исчезнет. Она осталась от моего первого большого проекта в рамках Московской биеннале. Проект назывался «Хорошие виды». Автор черной комнаты – художник Андрей Кузькин. Я дал ему ключи от квартиры, и он изрисовал всю комнату. Из окна до этого был виден Кремль, а Кузькин нарисовал, как он его видит. Через эту живопись вы не видите настоящего Кремля. Так возникает новое место. Благодаря своему видению предметов, он сделал уникальную работу.

Самое важное место в мире для меня – мастерская художника. Там можно много почувствовать и понять о своем поколении. Художник рассказывает нам о мире в другой перспективе.

АК: Есть такие коллекционеры, которые не показывают произведения из своей коллекции. Вы показываете людям свои произведения?

СМ: Мои произведения не хранятся в одном месте, поэтому мне сложно их показывать. Все, что вы видите, – случайность. Но я люблю людей и я не против, чтобы они видели то, что я люблю. Но и не боюсь показать то, что может не понравится. Комплексов в этом плане у меня нет, но и особого желания показывать тоже. Я не эксгибиционист, а эти вещи – очень личные.

АК: Есть произведение, о котором вы мечтаете?

СМ: Я мечтаю о том, что когда-нибудь произведения художников, которых я люблю, будут показывать в музеях мира. Буду я старым через 30 лет, поеду в Помпиду, в МоМА, в Тейт, а там работы моих художников. Но если эта мечта не исполнится, я все равно буду любить каждую работу, которую я купил, каждого художника.

Что касается денег, это бесполезный вопрос. Странно пытаться заработать на искусстве. Я вижу, когда художник делает произведение ради денег, а когда нет. Он может сделать что-то на заказ, и его художественная душа никуда не исчезает.

Коллекционеры – всего лишь посредники в истории искусства. Их коллекции временны, они умрут, а произведения останутся и важно их сохранить. У них есть только короткий момент, когда они могут соприкоснуться с искусством. Ведь неважно, кто покупал в прошлом Рембранта. Мне важнее не показать то немногое, что есть лично у меня, мне важно рассказать о каких-то художниках, которых я нахожу в процессе своей основной работы. Вот это реальная задача. Нам нужны люди, которые популяризируют художников. Ищут новые имена.

Сейчас я открыл для себя совсем молодого талантливого фотографа Никиту Шохова. Он делает фотографии ночной жизни Москвы. Казалось бы, это простая тема, но у него особый взгляд, который мне нравится.

Много новых художников показывает «Галерея 21», ГЦСИ, Школа Родченко. Есть разные вещи, форматы. Полезно, когда в одном городе все постоянно движется. Я люблю «Фабрику», там обычно мало людей, но всегда супервыставки. Есть «Гараж». Есть галерея Random. Есть «Триумф». В 2009 году, когда я только приехал, «Триумф» был странным местом, меня туда пригласили как друга. Это было VIP-место, а теперь там каждый месяц много молодых художников. Мне, например, понравилась Таисия Короткова. Но к молодым всегда много вопросов, нужно подождать, поэтому я не хочу называть конкретных имен. Мне интереснее смотреть поколение художников постарше. К примеру, Анну Желудь. Здесь вопросов нет. Ее работы я вижу уже пять лет: вначале мне было вообще неинтересно, но теперь нравится.

АК: А что изменилось?

СМ: Первые работы Анны Желудь были из металла, реалистические, и мне это было неинтересно. Я даже не хотел думать о них, но потом я увидел ее живопись. Через какое-то время я уже наблюдал, как эта художница отдает все силы на реализацию произведения. Тогда я понял, что это не декоративное искусство. Просто его нужно много смотреть, чтобы понять и принять.

АК: А есть шанс понять такое искусство у человека, который не знаком лично с художником? И как он может отличить настоящее искусство от декоративного? 

СМ: Такой вопрос существует уже давно. Это проблема. Сто лет назад мало кто понимал Малевича. Или Третьяков – он мог общаться с художниками, мог разбираться в искусстве, но для многих других оно было непонятно. У меня нет ответа на это вопрос. Я случайно знаю художников, и у меня есть возможность понять их. Может, где-то в маленьком городе в России есть человек, который делает что-то великое, а мы о нем ничего не знаем.

Раньше я работал в аукционном доме. Это был конкретный бизнес: там есть какая-нибудь картина, цена которой зависит от жанра, от школы. С современным искусством вопрос открыт. Неизвестно, кто прав. Нужно просто радоваться и любить то, что близко тебе. Если художник успешен – это здорово. Нет – тоже здорово.

АК: Недавно в Цехе Красного на «Винзаводе» проходила выставка «Вне поля зрения», куратором которой были вы. Там были представлены произведения современного искусства, которые могут воспринимать незрячие люди. Я ходила по этой выставке с группой слепых школьников, наблюдала за их реакциями на объекты. И вот парадокс: они оказались к этому современному искусству гораздо более терпимы, чем многие зрячие люди. Им было все интересно, они задавали интересные вопросы.

СМ: Да, я тоже заметил, что слепые очень живо реагировали на все инсталляции. Эту выставку мы делали совместно с одним старым австрийским монастырем, который еще сотни лет назад коллекционировал актуальное искусство. Мы смогли показать, что искусство могут понимать и слепые. Для художников это была интересная задача. Но вообще эта выставка про всех нас. Часто мы слепы в отношении художника. Мы видим его произведение, но не видим, как меняется мир под взглядом самого художника. Это сложно, у нас нет взгляда художника. Я вижу как обычный человек. Я могу только слышать, как слышат эти объекты и незрячие, но по-настоящему увидеть, что за этим всем скрыто, я не могу.

Фотографии: Анастасия Якименко