Лиза Морозова: «Я за классический перформанс, пусть это и выглядит старомодно»

1 543        2       

Лиза Морозова, Исподнее, 2012

В кураторской мастерской «Треугольник», расположенной на Электрозаводе, завершается выставка Лизы Морозовой «Ускользаемое и ускользающее» под кураторством Илины Калитиной. Глядя на абстрактные композиции из репейника, которым выложены известные поэтические тексты, сразу вспоминается Анна Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Для корифея отечественного перфоманса эта серия — своеобразный манифест об искусстве жизни и жизни в искусстве. Анна Комиссарова побеседовала с художницей о ее творчестве, истории российского перфоманса, влиянии Юрия Соболева и важности принципов арт-терапии.

Анна Комиссарова: Вы известны, прежде всего, перформансами. Чем обусловлен выход за пределы привычного для вас медиума в «репейной» серии? Можно ли считать ее свидетельством трансформации перформанса, переживающего ныне кризис, в перформативность?

Лиза Морозова: Мне жаль, что в отношении моего творчества сложился стереотип, будто я делаю одни перформансы и боди-арт. На самом деле параллельно я всегда создавала инсталляции и объекты, не менее значимые для меня. Репейная серия скорее свидетельствует о том, что я дошла до определенной черты в работе с телом. Необходимо временно от нее отстраниться, чтоб после продолжить, не снижая накала. С другой стороны, эти произведения можно рассматривать как перевод той же незащищенности тела на язык материала, который, подобно телу, очень уязвим. Полная открытость, антигероизм и способность цеплять зрителя, на мой взгляд, очень важны в искусстве. В этом смысле «Ускользаемое и ускользающее» — застывший перформативный манифест. Поэзия репейника и половой тряпки. Поэзия жизни, а не поэзия стихов. Стихи, хоть я их и люблю, для меня в данном случае равны таблице умножения. Главное в этом проекте – форма.

АК: В репейной серии на уровне концепции и самого материала видится отсылка к Бойсу. Слияние искусства и жизни, обволакивание культурного в природное…

ЛМ: Йозеф Бойс для меня действительно очень важен. Однако раньше меня с ним связывала только работа с индивидуальной мифологией и социумом. Я имею ввиду свой проект Performance Art Studio.

АК: Я помню, у вас была работа с зайчиком…

ЛМ: Да, это было в самом начале, в 90-е годы. Работа символизировала мое рождение в искусстве, и в качестве родителей выступали Бойс и Абрамович. На самом деле, «родителей» от искусства у меня куда больше: Джон Кейдж, Ян Бас Адер, Лиджия Кларк, Джина Пане, Пина Бауш, Иржи Кованда, Павел Альтхаммер, КД, Виктор Скерсис, Герловины… Всех не перечислить.

Лиза Морозова, Ускользающее и ускользаемое, кураторская мастерская «Треугольник», 2014

АК: Выставка «Перформанс в России: картография истории», которая сейчас проходит в «Гараже», описывает характерные отличия в практике российского перформанса в разные десятилетия. Насколько они справедливы в контексте вашей творческой биографии?

ЛМ: «Гараж», конечно, проделал грандиозный труд, что замечательно и самоценно! Но я, наверное, хотела бы увидеть немного другую выставку, осмысленную с культурологических позиций. Уж если рассматривать перформанс так широко, то, мне кажется, начинать нужно с первобытности, античности, а если речь о России, то хотя бы с юродства, скоморохов и денди.

Вообще я не сторонница перформативности. Для меня это всегда вынужденный компромисс. Я за художественный жест в полный рост, за классический перформанс, пусть это и выглядит немного старомодно. Хотя сегодня такого перформанса практически нет, осталась одна перформативность, я до последнего остаюсь его защитницей.

Несмотря на это, я успела охватить всю палитру перформанса, практикуя все его виды — и более современный, делегированный перформанс, и городскую концептуальную акцию, и политическую, а также хэппенинг, видеоперформанс… и уж перформативных инсталляций и объектов было немало. То есть мой творческий путь отразил многие этапы истории перформанса в России. В 90-х я состояла в группе «Запасной выход», камерность которой, к сожалению, совершенно затмил своей громкостью московский акционизм. Именно тогда мы делали классические перформансы, изучая Марину Абрамович и западных перформансистов-семидесятников, работали с видео. Многие считали этот проект интересным, и я несколько обижена на «Гараж» за то, что документация произведений «Запасного выхода» не попала на выставку.

В 2000-е я сотрудничала с группой ESCAPE. Это уже совсем другой вид перформанса, групповой, более социальный и контекстуальный, легкий и веселый. «Гараж» уделил группе достаточно внимания, поскольку практики ESCAPE были очень характерны для своего времени. Но мой опыт работы в ESCAPE оказался тяжелым: каждый воспринимал другого как средство, и все стали заложниками неожиданного успеха. Но только вместе мы могли получить ряд премий, попасть на Венецианскую биеннале. Жаль, все это было сделано в ущерб собственному творчеству. Тем не менее, я очень ценю время, проведенное с ESCAPE. Например, только после многолетней работы с тремя мужчинами я впервые поняла, в чем смысл феминистского движения. Кроме того, для меня до сих пор остаются актуальными две линии творчества, два принципа группы — нонспектакулярность и попытка изменения системы через работу с одним зрителем, посредством встречи с ним на равных.

После ESCAPE я вернулась, наконец, к индивидуальному творчеству и неожиданно мне стал близок опыт и язык московского акционизма, хотя никогда раньше меня не интересовала кровь, физическая боль, политика. Сначала я в буквальном смысле пустила себя «на мыло» (на лаборатории «Капитализм как религия»), а потом случилась целая серия работ с битым стеклом — как в связи с политическими событиями, так и с перипетиями моей собственной жизни. Если быть последовательным, жить как художник, понимать перформанс как искусство жизни, то градус радикальности и в той, и в другой сфере постепенно повышается.

Программа ESCAPE, Chorus, 2005

АК: Вы еще состояли в группе «Лето». Какое значение этот опыт имел для вас?

ЛМ: Хотя обе группы занимались вопросами коммуникации, отличались легкостью, мой опыт работы с группой «Лето» стал полной противоположностью опыта пребывания в ESCAPE. Группа «Лето» отличалась дружелюбностью, взаимоуважением участников друг к другу и полным отсутствием карьеризма. У меня остались самые светлые и романтичные воспоминания об этом периоде. Но самое забавное, что везде мы работали с Антоном Литвиным. Даже сейчас иногда мы делаем совместные уже теперь политические проекты. Я считаю, что «Гараж» поступил несправедливо, не уделив внимания личным проектам Антона, работавшего в жанре акции с начала 90-х.

АК: Можете ли вы сейчас представить себя в художественной группе? Поступают ли вам подобные предложения?

ЛМ: Хотя после ESCAPE я зареклась работать в группе, год назад меня все-таки ненадолго втянули в одну, чисто женскую. Но я быстро сбежала. Отказать было трудно, поскольку инициатором стала одна из учаcтниц Performance Art Studio, любимого мною проекта.

АК: Perfomance Art Studio, по сути, опирается на один из принципов Бойса, о том, что «каждый человек — художник». Случалось ли вам наблюдать перформансы у своих учеников, достойные звания произведения искусства?

ЛМ: У Perfomance Art Studio нет строгого формата. Проект функционирует и как арт-терапевтическая студия, и как школа перформанса. Первое – для души, это направление мне особенно дорого, поэтому я и развиваю его уже 10 лет. Из них первые восемь я туда художников просто не пускала. Иначе эксперимент по превращению в художников жизни был бы нечистым! Но поскольку параллельно я много преподавала людям искусства — в Школе Родченко, в ММСИ, в выездных арт-школах, они все же проникли ко мне в студию. И стало понятно, что не только «каждый человек — художник», но и «каждый художник — человек». Часто молодым авторам просто необходимо поработать со своей идентичностью, пережить профессиональную инициацию, особенно когда они приходят из другой профессии, как и я сама. Иногда очень нужно просто оказаться в кругу единомышленников, на месяц погрузиться в себя и сделать что-то очень личное. Я создаю для этого уникальные условия.

Для меня много ценнее работы нехудожников. Это больше, чем искусство. Это жизнь, построенная на утопических принципах. Часто после проведения своих воркшопов я не могу смотреть так называемые профессиональные выставки и перформансы, настолько работы участников Perfomance Art Studio более настоящие, искренние. Неслучайно я люблю неигровое кино или любительский театр, где играют дети. Мне близка Татьяна Друбич – она всегда играет саму себя, остается верна своей профессии – врача, хотя сыграла много прекрасных ролей в кино.

Лиза Морозова, Исподнее, 2012

АК: Является ли Perfomance Art Studio продолжением образовательного проекта «Интерстудио» художника и вашего учителя Юрия Соболева?

ЛМ: Несомненно! Главные принципы я взяла оттуда. Но, конечно же, я привнесла туда много своего, авторского и актуализировала все это в современном контексте.

Соболеву тоже были интересны не только художники — я сама наглядный тому пример и далеко не единственный. Особую важность он придавал внутреннему миру человека, его личной истории, исповедовал принцип «дырчатости» произведения. Это значило, что оно должно быть теплым, не полностью закрытым и стерильным, но оставлять возможность зрителю войти в него, как в коммуникационную среду. С ним мы тоже работали в лабораторном режиме, где главное — процесс, но при этом результатом становились качественные проекты и участие в профессиональных выставках. У моей студии тоже неплохое портфолио (учитывая, что большинство участников ориентировано не на карьеру в области искусства, а на развитие и самопознание). Оно включает и персональные показы группы, и участие в фестивалях, а уж документацию где мы только не показывали. Сейчас обсуждается зкспозиция в Музее Москвы.

Ко мне приходят прекрасные и талантливые люди, иногда они делают просто умопомрачительные вещи, и мне очень жаль, что их, скорее всего, никто не увидит, поскольку мы работаем в закрытом режиме. В какой-то момент с разрешения участников я стала использовать отдельные образы в своих работах, указывая двойное авторство. Я меняю концепцию, контекст, но главный образ остается. Получается коммуникационный проект! Пока я сделала два таких перформанса, за границей. Но надо сказать, что и на «Исподнее» меня вдохновили ученики, которые использовали в своих терапевтических перформансах личные дневники и письма.

АК: В ходе перформанса «Исподнее» вы зачитывали отрывок из дневника о творческих разногласиях со своим учителем Юрием Соболевым. В чем они заключались?

ЛМ: Он немного ревностно отнесся к тому, что я уехала из Царского Села и поступила в ИПСИ (хотя все остальные уехали раньше меня). Соболев не любил московскую тусовку, питерскую тем более, но любил отдельных людей, поэтому создавал из них вокруг себя остров. Был период, когда я говорила ему, мол, у тебя одна сплошная психотерапия, а в Москве это не катит, тут учат совсем другому. И что это за школа, которая не готовит художника к реальной жизни? Но со временем я поняла, что он был прав. Карьера и статусы не приносят удовлетворения. А с экзистенциальной точки зрения они просто вредны для души. И вот я снова делаю собственные классические перформансы и веду Perfomance Art Studio, а это — продолжение истории с Соболевым. Я все переосмыслила и стараюсь учитывать и тот, и другой опыт. Но по большому счету, осознаю, что грешу тем же, что и он. Perfomance Art Studio — такая же «секта» в лучшем смысле этого слова, как и «Запасной выход», несъедобная для большинства.

АК: Вы не раз говорили, что пытаетесь следовать принципу living art — быть художником собственной жизни, превращая ее в произведение искусства. Что является для вас самым главным доказательством того, что это удалось?

ЛМ: Для меня living art – это вектор становления, он бесконечен, пока длится жизнь. Его нельзя реализовать по максимуму, это процесс, ежедневный выбор и эксперимент. Критерий успеха тут сугубо внутренний. Для меня понятие «художник» не связано с интенсивностью работы в поле искусства. Я не считаю, что должна постоянно доказывать всем, что я художник и делать много модных выставок. Мне ближе Дюшан, который сделал немного и ушел из искусства в шахматы, но его до сих пор все вспоминают, Тейчин Сье, чьи перформансы полностью слились с жизнью, или Марина Перчихина, чья жизнь последние годы была сплошным перфомансом: она жила почти монашеской жизнью с парой десятков кошек на природе и писала книги. Не исключаю, что в будущем я тоже совершу escape в другую область, например, займусь литературой.

Фотографии: предоставлены Лизой Морозовой; kandinsky-prize.ru