Кровать, или повод для размышлений о феминистском кураторстве

727        0       

Выставка Queensize, вид экспозиции // Фото: me Collectors Room Gallery

В берлинской галерее me Collectors Room проходит выставка Queensize, на которой представлены работы 50 художниц и феминисток. Посещение галереи натолкнуло Анастасию Вепреву на размышление о специфике феминистского кураторства в России и в Европе и выборе определенных стратегий в репрезентации феминистского искусства.

До конца августа в Берлине в галерее me Collectors Room проходит выставка Queensize. Во главе её два куратора: Никола Граеф (Nicola Graef), режиссёр документального кино, и Вольфганг Шоппман (Wolfgang Schoppmann), шеф-куратор галереи. Пространство примечательно тем, что там есть и постоянная экспозиция, и регулярно проходят выставки художников, чьи работы есть в коллекции основателя и владельца галереи Томаса Ольбрихта. Одной из следующих, например, будет персональная выставка Синди Шерман. У самого Ольбрихта медицинское образование, искусство он собирает с 1986 года, и сейчас в его коллекции порядка 1700 работ со всего мира. Больше половины – работы художников-женщин, которых он считает наиболее критическими и потому актуальными. Во своих интервью он заявляет, что старается держать руку на пульсе современного мира, где темы любви, эроса, жизни и смерти являются, по его мнению, смыслообразующими. В России, кстати, нет, ни одного коллекционера, который бы считал феминистское искусство выгодным капиталовложением.

Выставка Queensize для местных жителей является примерно такой же обыденностью, как и позиция Ольбрихта. Обычная выставка работ из частной коллекции в частной галерее. Представлено 50 художниц, – треть всех художниц коллекции. Название отсылает к кровати наибольшего размера. Это должно наводить на мысль о символическом значении оной как символа рождения и смерти, снов и кошмаров – всего, что конструирует человеческую идентичность. Ещё одна интенция – предложение зрителю посмотреть со стороны на себя и на то, как на него смотрят другие, и заодно поразмышлять, где реальность и что есть специфически «женский взгляд».

Всё это реализуется за счёт ряда кураторских решений. Выставочный зал делится на три секции, претендуя на комплексное рассмотрение проблемы. И это, безусловно, важное решение, позволяющее зрителю лучше ориентироваться в пространстве, выстраивая собственные причинно-следственные связи.

Первая часть – это начало жизни женщины, её детство. Это сектор неиспорченной идентичности, свободный от социальных конструктов и гендерных ролей – чистая форма существования, выраженная через игру, отсутствие недостатков и принятие своего места в мире. Работа Хелен Аппель (Helene Appel) Fisсhnetz предлагает посмотреть на детство как на открытую и противоречивую сеть, ограничивающую, сохраняющую и коммуникационную. Или же трогательная работа Патриции Пиччинини Balasana отсылающая к миру грез, фантазий и единения с природой.

Вторая часть сформирована как условный пик жизни, осознание и/или формирование женской идентичности. С одной стороны здесь показаны ожидания общества, а с другой – беспощадные и брутальные холсты Доун Меллор (Dawn Mellor), описывающие уродливое лицо Голливуда, мира иллюзий, который легко создает и разрушает любые идентичности.

Через все залы проходит своего рода линия менструальной крови, состоящая из 100 красных тарелок и символизирующая, по мнению авторки Кики Смит, жизненный/репродуктивный цикл женщины. Линия проходит через условную жизнь, всё больше «отягощаясь» проблемами. От изумительного видео Ринеке Дейкстра Annemiek, February 11, 1997, на котором девочка-тинейджер подпевает популярной танцевальной песне, через проституток Марлен Дюма к третьей секции, посвященной смерти в контексте политического аспекта феминной идентичности.

Здесь индивидуальные и коллективные эксперименты и ограничения рассматриваются на фоне войны и маскулинно-ориентированного мира. Есть даже свой маленький ад, где под огромным фаллосом Синди Шерман лежат молодые негритянки Ванессы Бикрофт, обнаженные и словно выставленные на продажу. Изнасилование, особенно военное, предъявлено как одна из самых ужасных проблем сегодняшнего дня. Ей в частности посвящена работа Тарин Саймон Zahra/Farah об изнасилованной американцами во время Иракской войны и убитой на глазах семьи юной девушке. Катарина Боссе (Katharina Bosse) показывает наиболее интересные, по мнению мужчин, места для секса, и обнаруживает там тюремные блоки наравне с классными комнатами. Сексуальные отношения показаны не как сотрудничество, а как система, основанная на власти и подчинении. Тему продолжает изуродованная вагина Сукран Морал (Şükran Moral), говорящая о множестве страшных экзекуций, через которые вынуждены проходить женщины Востока.

Основное русло критики направлено в сторону мусульманских стран и их фундаментализма, но есть и блок посвященный критике католической церкви. Это и лаконичная работа Аннет Штуд (Anett Stuth) Kreuzigung, описывающая путь в религию буквально через кровать. Кресло-коляска Моны Хатум говорит об уязвимости слабых, жуткие распятые фигуры Паломы Варга Вайс (Paloma Varga Weis) и пугающее видео The experiment от Натали Юрберг – о сексуальных перверсиях внутри католической церкви.

Кураторы также позаботились о том, чтобы зритель мог прояснить любое недопонимание. Здесь, например, есть подробная экскурсия от кураторки Николы Граеф. Кстати, галерея открыта для детей и одной из своих целей ставит создание и проведение образовательных программ об искусстве.

В целом, если не брать в расчет легкий флёр колониальной нагрузки, который всё же старались максимально сгладить, – складывается впечатление хорошей и цельной кураторской работы, показывающей множество аспектов феминистских проблем. Кураторы не избегают острых политических вопросов, присутствует доля внутриполитической критики, критики медиа и его роли в становлении женщины. Подробно показаны важные периоды становления идентичности, где любая ошибка может привести к трагичным последствиям, и, несмотря на большое количество тяжелых работ, выставка все же не загоняет зрителя во фрустрирующую позицию жертвы. Чувствуется, что в Германии с государственной поддержкой феминизма лучше, чем в России. Сразу вспоминается и недавно закончившаяся выставка о группе RAF, цивильно прошедшая в государственном Историческом музее и даже продлённая из-за большого ажиотажа. Конечно, она была обрамлена идеологией текущей политической позиции и представлена с безопасной дистанции, однако сам факт не может не вызвать удовольствия.

Я не ставлю цель доказывать, как всё хорошо в Европе. Скорее, смысл заключается в том, чтобы проследить взаимосвязь между положением дел и практиками, возможными в разных условиях, тем более, что в последнее время в России количество феминистских выставок значительно возросло, но подобные экспозиции практически не производятся. И дело не в недостатке хороших художниц-феминисток, а в контексте. У нас существует как минимум три тактики при производстве феминистской выставки. Или даже четыре.

Первая тактика – это рисковать и оставлять все политические кейсы, включать работы активистов, как например, делает это «МедиаУдар», и до последнего воевать за право своего радикального высказывания под остракизмом арт-сообщества и остальных людей, что мы можем наблюдать в практиках «Феминистского карандаша». Это позволяет существенно расширить поле искусства, включая туда всё больше новых сфер и полей его применения. Конечно, это может отпугивать людей своими эстетическими и/или смысловыми форматами, но тут сразу вспоминается старая шутка: «Что это за феминизм такой, который нравится мужчинам, читай, власть имущим?». Вообще, работа с активистским искусством с недавнего прошлого стала одной из самых актуальных стратегий, позволяющих оперативно реагировать на изменения в обществе и не замыкаться в скучном мире «настоящего искусства».

Вторая тактика – это пытаться усидеть на двух стульях и выходить с феминистской выставкой «в народ». Для этого нужно, предельно упрощая и капельку сглаживая острые углы, объяснять людям, что феминизм – это совсем не плохо, а очень даже хорошо и призывать к коллективной дискуссии на волнующие темы. Так пытались сделать мы, проводя свои «Феминистские мастерские им. Люси Липпард» и поднимая такую, казалось бы, основательно заезженную тему любви. Наша позиция была в какой-то степени привилегированной, мы были «под прикрытием» городской библиотеки, и тема на первый взгляд не вызывала нареканий, наоборот, привлекала простых посетителей библиотеки, фланирующих пенсионерок и студентов всех мастей. Но за сентиментальным покровом скрывалась критика любви как репрессивной системы, а образовательная программа простиралась от проблем «продажной» любви до детского сексуального образования. К слову, СМИ отреагировало на это неоднозначно, выпустив относительно лояльный сюжет на местном НТВ, и совершенно одиозный на ПитерТВ, где была предпринята жалкая попытка ухватиться за религиозный аспект и обвинить нас в кощунстве.

Выставка участниц феминистских мастерских им. Люси Липпард «А как же любовь?», выставочный зал библиотеки им. Маяковского, Санкт-Петербург, 2015 // Фото: Маша Гельман

Третья тактика – это исключать из поднимаемых в рамках выставки тем все острые вопросы: право на аборт, любую внутриполитическую критику, вопросы и проблемы войны и военных действий, оставляя только чувственное, эфемерное и хрупкое. В принципе, так чаще всего и происходит, в основном в т.н. «прогрессивных» государственных институциях, когда кураторы хотят создать уютненькое спокойное местечко и не хотят брать на себя ответственность за вероятные риски, ведь любое честное высказывание сегодня может с лёгкой руки стать экстремизмом. С другой стороны, пытаясь выкристаллизовать нечто «подлинно женское», кураторы сами загоняют себя в ловушку непонимания происходящих процессов, ведь нет, и не может быть ничего подлинного, настоящего, и всё обусловлено определёнными устоявшимися системами.

Выставка «Её», ЦСИ «Заря», Владивосток, 2015 // Куратор — Оксана Саркисян // Фото: ЦСИ «Заря»

Ну и четвертой тактикой можно назвать намеренное уклонение от слова «феминизм» и эзоповую постановку собственно феминисткой повестки. Это может быть симптомом победившего феминизма, который уже подразумевается настолько, что не обязателен к озвучиванию. Но нам до этого далеко, и при худшем стечении обстоятельств эта тактика станет одной из единственно возможных в ближайшем будущем.

Но в это совсем не хочется верить. Скорее всего, мы должны будем постоянно расширять границы собственных возможностей, опираясь на опыт других практик и институций, стараясь действовать комплексно и самодостаточно, а также противостоять давлению цензуры и упорно гнуть свою линию. Ведь по заветам Люси Липпард самое интересное искусство находится там, где его ещё нет.