Обыкновенные мученицы: Женское сквозь насильственное

388        0       

В центре «Красный» прошла выставка «Обыкновенные мученицы» под кураторством Ильмиры Болотян. Александра Шестакова размышляет о феминизме в современном российском искусстве и его взаимоотношениях с насилием.

В современном художественном дискурсе феминизм и феминистская эстетика все еще находятся в несколько маргинальной позиции. Что, в общем, неудивительно: феминистских по духу, а не только по названию инициатив в России было не так уж много и большая их часть существует в поле активистского искусства, чаще всего отличающегося прямолинейностью и незамутненностью художественного жеста. Чаще всего словосочетание «феминизм в России» вызывает ассоциации с группой Pussy Riot (как к ним не относиться), стрит-артистами Gаndhi, организаторками «Феминистского карандаша» Викторией Ломаско и Надей Плунгян и участницами фестиваля, перформансисткой Микаэла и изучающей труд секс-работниц Викторией Бегальской. Феминистские идеи есть не только в работах названных художниц. Например, в «Ритуалах сопротивления» Анна Титова рефлексировала патриархальность музея и архива как институции.

Осмысление искусства с феминистских позиций во многом затруднено на русском языке. Возможно, свою роль играет патриархальность устройства российского общества в целом, осложняющая и часто делающая невозможным любой разговор на подобные темы. В подобных обстоятельствах кажется, что нужно приветствовать любую называющую себя феминистской инициативу. Тем более, что кураторский дебют выпускницы института «База» Ильмиры Болотян обращается к редко обсуждаемой теме сексуального насилия и насилия вообще, широкую дискуссию о котором недавно вызвала история избитой собственным партнером редактора ВОС Анны Жавнерович. В ходе обсуждения рассказа Анны в социальных сетях довольно часто звучали аргументы вроде «сама виновата, спровоцировала», что показало удручающий уровень общественного понимания проблемы.

Обращаясь к медийному в своей работе, Болотян следует постепенно формирующейся выставочной политике центра «Красный». До нее на этой площадке прошли выставки отсылающие к нескольким громким случаям: к истории про террориста по прозвищу Unabomber, посылавшего по почте бомбы, к суду по делу лидера БОРН Ильи Горячева и, наконец, к деятельности facebook–активиста Индивидуального Предпринимателя, привлекшего к себе внимание созданием надгробий для деятелей художественного сообщества.

«Обыкновенные мученицы» обращаются к негативному женскому опыту, рассматривая его в основном через телесное. Например, Лита Полякова использует для своих рисунков косметику, кровь и сперму, а Варвара Терещенко изображает на огромном полотне обнаженные тела убитых женщин. Интерес к изображению страданий, к телесному, к крови и поту Ален Бадью в комментарии к «15 тезисам о современном искусстве» характеризовал как идеологию счастья, понятую наоборот. Идеология счастья – это навязанная обществом необходимость показывать лишь позитивные стороны жизни. Безусловно, к такому подходу необходимо быть настроенным критически, однако спорить с «идеологией счастья» стоит не обращаясь к ее противоположности – страданию, оставаясь в рамках заранее заданных координат, а задавая иные вопросы, создавая новые миры.

Работы на выставке будто бы испытывают нервы смотрящего на прочность, помещая его, как выражается кураторка, «в комнату ужасов», наполненную болью, кровью и страданием. Прямая демонстрация насилия в рамках художественной практики останавливает любую дискуссию. При том неважно, какое это насилие: игрушечное забивание себя камнями Лейли Аслановой, полотна Варвары Терещенко или орудие пыток в виде спортивного каната испачканного кровью Леты Добровольской. Немота вызвана особым пространством агрессии, создаваемым насилием, не пропущенным через сито рефлексии, но просто внесенном в художественную практику. Зритель при таком подходе невольно ставится в позицию насильника или же в позицию молчаливого наблюдателя, поскольку видит последствия или происходящее как бы со стороны. То есть он либо рассматривает результаты чужого действия, примерно как зритель телеканала, рассказывающего и происшествиях, либо сам выполняет действие.

Правда, если наивность и искренность идут до конца, показывая события со стороны пережившей, почти сливаясь с арт-терапией, получается удачная работа. Речь идет о графическом дневнике Натальи Петровой, испытавшей насилие со стороны ранее любимого человека. Вместо показа жестокости с привычной для медийной реальности стороны, дневник дает неожиданную оптику зрителю, привыкшему к мельканию ужасающих сообщений в новостной ленте. Скурпулезное изображение стен комнаты, где девушку держал насильник, сначала выводит из равновесия, а потом вызывает вопрос: «сколько еще таких комнат остались непоказанными?», позволяя поговорить о более общей проблеме домашнего насилия

Тем не менее эмоциональное обращение к женскому опыту несколько обескураживает. Такой подход скорее ожидаешь от наивного искусства или активизма. Примат идентичности не кажется работающей стратегией, искусству недостаточно быть «женским», чтобы быть «феминистским». В 1994 году Рита Фелски писала: «Искусство не подчинено феминистскому тре­бованию фиксированной и понятной женской идентичности. Искусство, скорее, представляет собой место, где идентич­ность терпит поражение, где вымыслы об отдельных, унитар­ных и взаимодополняющих мужских и женских сущностях ра­зоблачаются именно как вымыслы».

Отсутствие «мужского» и «женского» и связанных с этим проблем делает художественную задачу гораздо сложнее. Возможно выходом было бы не эмоциональное изображение страдания, а скорее осмысление ситуации, породившей эти страдания или же поиск выхода из нее. Нечто близкое делает Ирина Петракова. Ее работа со стертым лицом Натальи Грибовской с копии картины Аргунова посвящена патриархальности истории, забывающей женщин. Тем не менее Ирина Петракова остается в рамках «мужского» и «женского», а не обращается к более общим проблемам.

Возможно, стоит вообще уйти от негативного или позитивного женского опыта и поговорить об отношениях, основанных на подчинении, ставших нормой в современном российском обществе

Фотографии: Лета Добровольская, Елена Ищенко