«Какое странное название…»

1 146        0       

В мастерской Александры Паперно в Милютинском переулке // Фото: Сергей Сапожников

22 сентября в павильоне «Круговая кинопанорама» на ВДНХ откроется кураторский проект Александры Паперно, Натальи Нусиновой и Екатерины Иноземцевой «Кинотеатр повторного фильма», а прошедшей весной в казанском центре «Смена» прошла выставка Паперно «Об обустройстве сна шестой пятилетки». Ольга Турчина поговорила с художницей о советском наследии, казанском центре современной культуры и ее собственной художественной практике.

Ольга Турчина: Скоро вы открываете свой кураторский проект — «Кинотеатр повторного фильма» в «Круговой кинопанораме» на ВДНХ. Как он сложился и почему у него такое странное название?

Александра Паперно: Это одна из выставок, которая получилась в результате «творческого диалога с другими людьми», таких последнее время было несколько. Мы делаем его вместе с несколькими художниками (Наталья Вицина, Евгений Юфит, Светлана Шуваева, Дмитрий Гутов, Таисия Короткова) и с кураторами Натальей Нусиновой и Екатериной Иноземцевой в рамках Московской биеннале. Идея возникла больше года назад, когда я шла по бульвару в районе Никитских ворот и говорила с Наташей Вициной по телефону. И вдруг говорю: «Помнишь, в этом здании напротив ТАССа, где сейчас Театр Розовского и галерея “Роза Азора”, раньше был Кинотеатр повторного фильма?» Я жила в детстве в Леонтьевском переулке, поэтому помню, что там был кинотеатр. А Наташа также близко к этому кинотеатру всю жизнь живет, только с другой стороны. Она говорит: «Конечно, помню». «Слушай, а какое странное название…» — сказала я — «Кому вообще в голову пришло такое словосочетание — “Кинотеатр повторного фильма”? Что значит — “повторный фильм”? Это же какой-то языковой сбой, который сам по себе рождает массу образов. Хорошая тема для выставки!» Наташа говорит: «Да, правда хорошая!»

И в течение буквально следующих нескольких дней выставка почти сложилась, как конструктор. Я сразу подумала, что в ней безусловно должен участвовать Юфит. И мы стали обсуждать, что такое повторный фильм и что из всех трех слов для нас ключевым является само понятие повтора. Потом Света Шуваева показала мне свой новый проект, который настолько подошел для выставки, что ощущение было, будто идея сама взяла и притянула ко мне Свету. Дальше я поговорила с друзьями-кураторами (Наташей Нусиновой и Екатериной Иноземцевой), они «подключились» и появились еще участники — Дмитрий Гутов и Таисия Короткова. Мы стали обсуждать, где же нам сделать выставку, и я предложила «Кинопанораму». Показали проект художественному руководителю панорамы Анне Котоминой и ей настолько он понравился, что она не только сразу согласилась его принять, но стала работать над ним вместе с нами.

Я с детства знала о существовании этой панорамы но, честно говоря, побывала там впервые только в связи с выставкой. Макет этого здания стоит вместо торта у меня на столе — его Света Шуваева сделала, чтобы экспозицию там было легче выстраивать. Это здание построено очень быстро в 1959 году, оно было приурочено к советско-американской выставке в Сокольниках, которая называется «Первая американская… Первая и последняя американская выставка в Сокольниках».

ОТ: Оттепельной.

АП: Да, которая много на что повлияла, летом в «Гараже» была экспозиция, посвященная этой выставке. Это единственный полнопанорамный кинотеатр, сохранивший в мире — полное погружение — 360 градусов, 11 экранов. Фильмы для него были сняты специально сконструированной камерой с 11 объективами. Абсолютно уникальное произведение советской пропаганды! В силу всех технических особенностей там могут показываться только фильмы, специально для этой панорамы снятые. И конечно, все они — рассказы о прекрасной советской жизни, путешествия по идеальному СССР. Там были фильмы про отдых в Советском Союзе, про пионерский лагерь «Артек», про города-герои, Байкало-Амурскую магистраль, про туризм… В нашем детстве, в 80-е, даже в голову бы не пришло это кино смотреть, потому что это все практически у любого слоя населения вызывала абсолютное отторжение, так же, как и сама власть. Но кинопанорама каким-то чудом сохранилась, дышит на ладан, но работает! Это очень сложная система, потому что 11 проекторов должны одновременно работать, все должно быть синхронизировано. Многие фильмы существуют в единственном экземпляре.

Сейчас есть возможность показывать только четыре фильма. Если какой-то ролик пленки рвется и нужно несколько кадров вырезать, они должны синхронизированно вырезать их из всех 11-ти бабин. То есть то, что такой механизм по-прежнему существует, — само по себе чудо! Невероятно сильное впечатление произвел осмотр здания и, собственно, кино, — эти крайне сложно технически и творчески сделанные фильмы. Их будут показывать во время выставки. Получилось, что сама выставка находится в диалоге с панорамой, некоторые художники даже сделали новые работы. Например, когда я повела Свету Шуваеву посмотреть пространство и кино, нас пригласила женщина-киномеханик, которая там всю жизнь работает, в проекционную, все рассказала — как все работало в разные десятилетия, и подарила нам по кусочку пленки. Когда мы оттуда вышли, Света говорит: «Ты мне столько рассказывала про “Панораму”, я понимала, что это, наверное, очень круто, но действительно почувствовала, когда оказалась внутри этого фильма». И у нее был трогательный эмоциональный порыв: «Я поняла, что мы должны сделать выставку, которая обязательно понравится этим женщинам!»

ОТ: Ну, естественно! Они же всю жизнь положили на то, чтобы эти пленки крутить и все сохранять.

АП: Да, мы же не в пространстве белого кубика выставку затеяли, мы вторгаемся в чужой мир, в котором люди провели практически всю свою жизнь.

ОТ: И выставка должна быть отчасти оммажем всем сотрудникам, кто все сохранял…

АП: При том, что это не выставка, посвященная «Круговой панораме», — это все-таки выставка нескольких людей, художников и кураторов. И выставка, и место, в котором она будет — самоценные произведения. В любом случае получается дополнительная степень ответственности, когда делаешь выставку в таком месте. Эта выставка очень сильно отличается от другого коллективного проекта — «Урок рисования», которая пока только готовится, но я надеюсь, что мы найдем поддержку и вскоре она увидит свет.

ОТ: Расскажи об этом проекте.

АП: Этот проект посвящен, как не странно, теме художественного образования. Она сейчас очень интересна, так как границы искусства крайне расплывчаты, если они вообще все еще существуют. Соответственно обучение художественным техникам вызывает все больше вопросов, а во многих западных высших художественных заведениях свелось к нулю. Я сейчас читаю книгу американского профессора Джеймса Элкинса, которая называется «Почему нельзя научить искусству?» (Why Art Cannot Be Taught, James Elkins) — академический анализ западного художественного образования и его сегодняшних проблем (которые, конечно, разительно отличаются от наших).

Во многом эта тема связана с моим личным опытом. Переехав в Америку в тринадцать лет, я — уже не первый раз — мучилась от сомнений и даже претензий к маме: как это она взяла и отдала меня в семь лет в художественную школу, такую академическую, серьезную? И как мне теперь жить и работать, так сказать? Я посмотрела на современное искусство вокруг и не понимала, как к нему относиться, как вообще с ним существовать? Искусство, с которым я столкнулась, было другим миром, практически инопланетным после прививки советской художественной школы. Для его восприятия очень от многого нужно освободиться, это была ломка. Выставка отчасти об этом. Здесь у каждого автора много работ, сделанных в совершенно разных техниках — живопись, фотография, шелкография, инсталляция, скульптура. Мы делаем ее с Борисом Матросовым и Натальей Вициной.

Александра Паперно и Борис Матросов // Фото: Александра Рудык

ОТ: Тем более, что Матросов закончил с нами одну художественную школу — Краснопресненскую.

АП: Именно! Ее закончили многие «современные художники», многие там преподавали. Она тогда была очень «либеральная» и единственная десятилетка. Виталий Комар, когда мы встречаемся, очень любит вспоминать, как он там учился и как преподавал. У каждого свой «опыт борьбы» в системе образования. У Наташи Вициной он был гораздо более суровый — она закончила Суриковскую школу, потом Суриковский институт, факультет графики, мастерскую политического плаката. Можно сказать «борец по профессии», знающий идеологию в искусстве изнутри.

ОТ: Расскажи про Наташу Вицину.

АП: Наташа — мой друг, художник. Последние одиннадцать лет мы очень близко общаемся, я обсуждаю с ней все творческие вопросы, мне очень важно ее мнение. Она дочь актера Георгия Вицина (мало кто знает, что он был прекрасным рисовальщиком и скульптором, часто жалел, что выбрал другой путь). Наташа всегда интересуется всем, что происходит в искусстве, у нее очень острое восприятие, она чутко чувствует время, но при этом она человек очень закрытый, не тусовочный, и в этом так же, как у меня, сказывается влияние родителей — она дочь популярного актера и суету публичности «вкусила» с детства. Из этого получилось такое сочетание «художник, не стремящейся выставляться», и мне давно очень хотелось подтолкнуть ее к выставке. Да, родители влияют на нас, мы влияем друг на друга, и так далее… И все постепенно меняется: когда Наташин папа в своей юности выбирал профессию, этот выбор был очень трудным — эти две профессии, актер и художник, были совершенно противоположными и требовали разной психофизической предрасположенности человека. А теперь, как ни странно, они смыкаются, и художник зачастую становится актером. Выбор исчез! Конечно, это все процессы, начатые дадаистами и за век полностью преобразовавшие искусство. Вопрос в связи с этим — должна ли меняться система образования и как?

ОТ: То есть получается, что «Урок рисования» — здесь камерная атмосфера единого поля, скажем так, своего мира, из которого ты выходишь, в котором ты формируешься, с которым ты полемизируешь.

АП: Советская художественная школа — это специфическое образование, параллельный мир, ценность которого сейчас, наверное, в его традиционности, консерватизме, герметичности…

ОТ: В памяти, на самом деле.

АП: Да, в традициях, которые, наверное, очень архаичны, которые сами по себе в современном мире даже маргинальны, но, может быть, их существование очень важно, мы не знаем. Наверное, у каждого из нас есть свой ответ на этот вопрос, но наша задача не отвечать на него, а скорее задавать. «Урок рисования» — выставка, с одной стороны, об образовании, о художественном образовании, а с другой — о детстве и о системе, которая воспитывает и часто ломает. Она очень личная.

ОТ: Это очень интимный опыт в смысле ощущений, диалогов — и с системой, и с собой, и с какими-то взглядами на будущее и настоящее.

АП: И «Урок рисования», и «Кинотеатр повторного фильма» имеют между собой много общего. Но, наверное, если история с «Уроком рисования» построена на похожести — не работ и людей, которые сами по себе совсем разные художники из разных поколений, но на похожих ощущениях и отношении к теме, — то в «Кинотеатре повторного фильма» есть несколько близких, формально связывающих тем. Это тема самой панорамы, тема советского кино и советской культуры в общем. Прошло четверть века и взгляд на прошлое дает эффект обратной перспективы, помнишь: «обратная версия пирамид». На первый план выходит личная память, пересмотр своей панорамы жизни для каждого. Очень разные работы, очень разные художники, и у каждого свой взгляд. Выставка построена на этой разности.

Обе темы очень сложные, мне даже периодически страшно становится. Потому что они и о детстве, и о взгляде на наше недавнее прошлое, на советскую культуру. Попытка создать панораму из разрозненных частей советского общества может сформировать цельный образ цивилизации, в которой мы родились и которой больше нет. Мы все — последние и предпоследние пионеры, и взгляд участника дает более глубокое понимание и в гуманитарном дискурсе, и в искусстве. Мы окружены множеством штампов. Например, мнением взгляда извне — западного исследователя советского человека. Другой штамп — лозунги перестройки, требования преодолеть тоталитарное прошлое. И так далее, и так далее… Эти штампы — схемы восприятия, которые возникли в 90-е. Ну а мы, как ты понимаешь, пытаемся от штампов отмыться, какими бы ни были едкими чернила — на то мы и художники! У нас есть панорама, она же цирк, круг, повтор.

В «Кинотеатре повторного фильма» мы вспоминаем советского человека. Во всех работах он присутствует: то в виде куклы, dummy у Юфита, то в виде манекена в проекте Шуваевой, у Вициной — модель идеального человека, советский Икар, он же Супермен (ее работа посвящена двум произведениям, созданным в одно и то же время — статуе Мухиной «Рабочий и колхозница» и фильму «Цирк» Александрова). «Рабочий и колхозница» — опять же аллюзия к античности, ведь Иофан дал задание сделать Нику для советского павильона. Вспоминается название сборника стихов Лимонова «СССР — наш древний Рим». Моя работа — про значимое отсутствие человека. А все вместе (как в шарадах) — про разрушение советской идеи, может быть и утопической, неправильно сработанной, местами жуткой, но мечты.

ОТ: Близкая тема сложилась, можно сказать, коллективно во время твоей выставки в казанской «Смене». Как получилось, что вы сделали там выставки одновременно с Юрием Пальминым и они так оказались созвучны?

АП: Центр современной культуры «Смена» вообще стал очень дорогим для меня местом. Его делают несколько очень-очень молодых людей, им по 24–25 лет, и это настоящий центр современной культуры — у них три довольно больших и красивых выставочных зала, хороший маленький книжный магазин, постоянно проходят интереснейшие лекции, воркшопы, есть даже небольшие литературное и музыкальное издательства. Они открылись полтора года назад в самом центре города, на Привокзальной площади, в красивом краснокирпичном здании бывших конюшен, занимают второй и третий этажи, которые много лет использовались как складские. Ребята их своими силами подремонтировали с минимальными вложениями и хорошим вкусом. На первом этаже осталась автомойка.

Получилась идеалистическая история — чистая самоорганизация. История про то, как несколько людей могут изменить культурный ландшафт города. Казань — большой и богатый город, в котором до появления «Смены» никакого очага современной культуры не было: там нет филиала ГЦСИ, местные олигархи не устраивали там ничего вроде владивостокского ЦСИ «Заря». А началось все очень просто и красиво. Есть в Казани художник Ильгизар Хасанов, которому один старый знакомый как-то сказал: «Ильгизар, тебе уже столько лет, скоро седьмой десяток, давай тебе сделаем наконец серьезную выставку, большую, на “Винзаводе”, напечатаем большой толстый каталог… Тебе уже по возрасту положено». Ильгизар на это ответил, что лучше на эти деньги сделаем «Винзавод» у нас, в Казани. Первоначальной суммы, конечно, хватило лишь на скромный ремонт и пару первых месяцев, но за это время «Смена» уже успела так о себе заявить, что когда они оказались на мели, владелец помещения освободил их от аренды на первое время, чтобы дать возможность месту «раскрутиться».

Год назад я познакомилась с Кириллом Маевским, художественным руководителем «Смены». Он видел мои работы на выставке в Нижегородском ГЦСИ, там Катя Иноземцева делала выставку «Молоко без бутылки». Кирилл предложил мне выставку. Но по-настоящему я загорелась, когда первый раз попала в «Смену» прошлой зимой — у них тогда уже второй раз проходила книжная ярмарка, так называемая «Ярмарка интеллектуальной литературы». Так как у «Смены» нет никакого финансирования и ребята работают на чистом энтузиазме, мы обратились к Марине Ситниной с просьбой о помощи, и Газпромбанк согласился дать на выставку работы из своей коллекции и оплатили транспортировку работ моей серии «Об обустройстве сна шестой пятилетки».

Мы с Кириллом и Мариной стали думать, что было бы логично выставить в двух других залах «Смены» в это время. И вот невероятно удачно придумали показать две выставки Пальмина — проект, посвященный Северному Чертаново, последнему реализованному (не до конца) советскому экспериментальному проекту жилого микрорайона, и проект, посвященный ВДНХ, в основном уже безвременно погибшим модернистским лже-фасадам сталинских павильонов. В общем, наши выставки в теме позднего советского модернизма и отношения к нему успешно спелись.

ОТ: Для тебя сейчас важно работать вместе с другими художниками?

АП: Совместная выставка для меня очень интересный процесс — в случае с «Уроком рисования» это даже не выставка, а разговор трех художников, одна работа за другую цепляется. Там много ироничных и легких работ, но сама тема серьезная и важная для нас. Я недавно поняла, что в силу биографии я не прошла какой-то период, довольно стандартный для этой профессии. Художники часто знакомятся друг с другом в школах, институтах, дальше они дружат, вместе работают, начинают потихоньку свой «творческий путь», делают вместе выставки… А из-за того, что я вернулась в Москву практически в тот же день, как закончила институт в Нью-Йорке, я оказалась в городе, с одной стороны, родном, а с другой — совсем незнакомом. То есть я была лишена этого круга и долго совсем закрыто жила и делала какие-то работы, которые я никому не показывала. Четыре года так работала, а потом показала Лизе Плавинской, и она сделала мою первую (сразу персональную) выставку — в ГЦСИ, на чердаке моего любимого старого кривого здания. А теперь я поняла, что мне сейчас очень интересно делать групповые проекты, что это тот шаг, который я пропустила в своем развитии, и что это совсем другой творческий процесс — когда ты находишься в диалоге с другими.

ОТ: У тебя родители — творческие люди, мама — художник. Кто для тебя был «главным учителем»?

АП: До какого-то возраста мама, а художественная школа выполняла скорее функцию технической подготовки. Она мне в детстве объясняла, что художник должен не думать о деньгах, если он верит в то, что он делает, можно даже чтобы кисти и холсты тебе родители на свою пенсию покупали, это не зазорно. Главное — быть удобно и по погоде одетым, чтобы не болеть и много работать. В свое время, когда мама решила поступать в художественный институт, бабушка с дедушкой были в ужасе, говорили: «Выбери любую другую профессию! Художники — грязнули и пьяницы!» Нельзя сказать, что бабушка с дедушкой были совершенно неправы. Мама их не послушала и пошла учиться живописи к Яну Раухвергеру. Ученик Вейсберга, Раухвергер вел занятия в стене Преображенского монастыря. На маму они оказали сильное влияние: Ян не только учил их живописи, но и выдавал им списки литературы для чтения, учил их правильному отношению ко всему. Он повлиял на многих художников того поколения — недавно прочитала интервью с Ириной Наховой, в котором она рассказывает о Яне как о человеке очень важном в ее становлении. То есть это была школа не только эстетики, но и этики. И хотя я никогда не видела Яна (он уехал из Советского Союза задолго до моего рождения), я могу с уверенностью сказать, что его влияние на мою маму сыграло важную роль в том, какая я. Когда Ян уехал, мама поступила в институт, закончила его и работала по профессии какое-то время, но сил не хватило — у нее не было совсем никакой поддержки. И она, наверное, себя реализовала в том, что меня воспитала так, что я все-таки искусством занимаюсь.

В старших классах школы в Нью-Йорке, у меня был прекрасный учитель Питер Леветал, с ним мы ужасно много ругались, я была очень упрямой, а он пытался вышибать у меня почву из-под ног, и это было полезно. Он мне помог принять окончательное решение о том, что я хочу стать художником. Это же страшно — ты должен быть очень уверен в том, что ты делаешь, если ты выбираешь такую бесполезную профессию — не дома и мосты строить, не людей лечить, а картинки рисовать… И вот Питер уговорил меня поступить именно в художественный институт Cooper Union, сказал: «Там ничему полезному не учат, так что у тебя не останется выбора и станешь художником». В Cooper Union мне посчастливилось учиться у многих прекрасных людей — у Дори Эштон, Дона Кунса, Джан-Берто Ванни, Ханса Хааке. Моим Яном Раухвергером определенно стала Дори Эштон — замечательный искусствовед и настоящий панк.

ОТ: Да, это легендарный нью-йоркский искусствовед, подруга Ротко, она была куратором в MoMA, редактором в New York Times…

АП: Да, она человек-легенда, ей сейчас 87 лет и она по-прежнему пишет книжки и по-прежнему плывет против течения, à rebours.

В мастерской Александры Паперно в Милютинском переулке // Фото: Сергей Сапожников

Все фотографии предоставлены Александрой Паперно