Почему будущее самоорганизовано

3 085        5       

«Открытые системы. Опыты художественной самоорганизации в России. 2000–2015», Москва, музей современного искусства «Гараж», 2015 // Фото: музей «Гараж»

Этот текст – попытка ответить на вопросы, которые ясно сформировались для меня во время выставки «Открытые системы. Опыты художественной самоорганизации в России. 2000–2015», в подготовке которой я принимала участие как член рабочей группы и работник научного отдела музея «Гараж». Тема самоорганизации снова стала актуальной, её исследованию была посвящена не только выставка в «Гараже», но и серия публикаций Саши Шестаковой на сайте (1, 2, 3, 4), выставка в Музее Москвы, не говоря уже о вале открытий в самих artist-run пространствах. Кажется, в минувшем году я чаще бывала в «Галерее Электрозавод», кураторской мастерской «Треугольник» или в центре «Красный», чем на институциональных мероприятиях. Такая ситуация складывается не только в Москве, но и в Санкт-Петербурге и в некоторых других регионах России.

Во время обсуждений в рамках рабочей группы проекта мы часто подчёркивали, что рост самоорганизаций обусловлен политически – как возможность противостоять устоявшейся институциональной системе. Но в чём состоят коренные различия самоорганизаций и институций? Разве лишь необходимость существования вне институциональной системы делает подобные инициативы политически обусловленными? Почему мы все-таки рассматриваем самоорганизации как социальную и политическую перспективу? Почему можем называть их пространствами автономии? Почему вновь и вновь повторяем, что будущее самоорганизовано [1]?

Наиболее очевидный ответ связан именно с противопоставлением и противостоянием. Институции действуют гегемонно: отборочная и премиальная системы, неминуемо производящие исключенных; цензура; параметры эффективности, измеряющиеся количеством пришедших зрителей или инвестиций; иерархия; диалог зачастую заменяется довольно формализованными отношениями. В итоге художники объединяются, чтобы создать пространства, работающие по другим законам, где на первое место выходит диалог, где нет цензуры (хотя иногда есть), где можно чувствовать себя свободно.

На деле процессуальность, приоритет коммуникации перед результатом и отсутствие цензуры – качества, которые ассоциируются с самоорганизациями – являются результатом не простого противопоставления некой сформировавшейся системе, а другого типа отношений и производства, лежащих в основе самоорганизованных инициатив.

Акция «Периметр». Москва, площадка «Периметр» (сейчас – «Галерея Электрозавод»), 2012 // Фото: Андрей Блажнов

Дима Филиппов «Эхо чего-то прекрасного». Москва, «Галерея Электрозавод», 2015 // Фото: «Галерея Электрозавод»

Производители: кто делает самоорганизации

Развитие самоорганизаций связывают с ростом числа школ, которые регулярно выпускают молодых художников. Действительно, часто такие площадки создают выпускники: уже сплотившиеся в процессе обучения и не желающие терять питательную коммуникативную среду, они снова объединяются вокруг какого-то пространства, которое рассматривают, в первую очередь, как место для работы и для обсуждения проектов, нежели их репрезентации внешнему миру. Отсюда пресловутое (но, понятно, довольно поверхностное) «Электрозавод – для ИПСИ, центр “Красный” – для “Базы”». Скорее, речь идёт не столько о тех, кто примыкает и участвует в деятельности самоорганизованных инициатив, сколько о ядре, их организующем: «Север-7» делают выпускники разных лет Школы молодого художника Про Арте, пространство «Интимное место» возникло благодаря ШВИЧД, хотя сейчас там показывают очень широкий круг художников, уже закрывшаяся самарская галерея «XI комнат» была основана выпускниками факультета дизайна Самарского государственного архитектурно-строительного университета, нижнетагильская галерея «КУБИВА» – плод деятельности активной ячейки факультета художественного образования НГТСПА. Самый показательный пример – кураторская мастерская «Треугольник», организованная учениками программы «Критика и кураторство в современном искусстве» при институте УНИК. Программа закрылась вскоре после начала учёбы второго потока – из-за бюрократических проблем университета. В итоге полтора десятка участников программы нашли пространство, чтобы продолжить «учёбу» самостоятельно – приглашать кураторов, устраивать дискуссии, делать свои первые выставки. То есть реализовать возможности, которые должен был предоставить университет. Но общий опыт обучения может заменить любой объединяющий на какое-то продолжительное время импульс: в регионах им зачастую становится просто причисление себя к сфере современного искусства.

Дискуссия о современной скульптуре, 2015 // Фото: кураторская мастерская «Треугольник»

Анастасия Рябова «Инвентарь обратного движения». Москва, кураторская мастерская «Треугольник», 2015 // Фото: кураторская мастерская «Треугольник»

Именно возможность совместного становления – учёбы, эксперимента, обсуждения – становится важнейшим фактором для всех самоорганизаций, и пример мастерской «Треугольник» просто самый наглядный. «Основной мотивацией было желание иметь доступную экспериментальную площадку, которая стала бы полем активного взаимодействия художников», – говорил Леонид Ларионов, один из основателей «Галереи Электрозавод». Закономерно, что иногда подобные пространства возникают из совместных мастерских, как, например, у «Север-7», или мастерские являются частью выставочного пространства, как на «Электрозаводе» или в центре «Красный» [2].

Каждый участник самоорганизации включён в процесс деятельности и каждый в нём заинтересован – производство в рамках подобных инициатив коллективно. При этом участие в самоорганизации значительно отличается от производства проектов в рамках художественной группы или, например, от подготовки квартирных выставок. В этом же (отчасти) проявляется отличие самоорганизованных инициатив последних 15 лет от художественных самоорганизаций предыдущих лет – квартирных выставок конца 50-х–70-х годов, выставок на открытом воздухе (Бульдозерной, в лесопарке Измайлово и позже – в Битцевском парке), даже галереи АПТАРТ. Хотя последняя и отличалась от нонконформистских практик тем, что вовсе не пыталась идти на контакт с властями в попытке преодолеть собственную неофициальность. Но важны – опять же – не только и не столько позиционирование подобные инициатив и их взаимоотношения с официальной (институциональной) системой. Важны взаимоотношения внутри инициатив, а именно – возможность коллективного производства, которого были лишены инициативы 60-х–80-х годов, и которое, кажется, появилось только в галерее в Трёхпрудном переулке.

Фактически именно коллективность производства обуславливает процессуальность, о которой всегда упоминают («процесс, а не результат»), говоря о самоорганизованных инициативах. Но результат отступает на второй план не потому, что он якобы не важен, но скорее потому, что непредсказуем – задуманное не просто может многократно трансформироваться в ходе обсуждений, но сам процесс, дискуссия и ход мыслей оказываются более важными, чем итог проекта – ведь именно они его обуславливают. И лучшие выставки – то есть результат в чистом виде – в artist run пространствах делают этот ход мысли видимым.

В мастерских центра «Красный» // Фото: Татьяна Сушенкова

Открытие выставки «На картине». Центр «Красный», 2015 // Фото: Юрий Калинин

Видимость, зримость – важное качество самоорганизованных пространств. Они всегда пограничны: с одной стороны, они не настолько открыты, как музеи или даже галереи современного искусства, где существует небольшой, но широкий – в смысле различной степени (не)заинтересованности – круг зрителей, с другой – здесь всё-таки существуют анонсы, ивенты в фэйсбуке, тексты к выставкам, которые включают эти пространства в публичную сферу. Но эта публичность особого типа: она направлена на узкий круг зрителей, неустойчивое сообщество, напрямую заинтересованное в происходящем, – сообщество, которое неотделимо от производителей, организаторов и участников таких инициатив. Такая непубличная публичность стала возможна, кажется, только сейчас, когда для «обычного зрителя» стало достаточно официальных площадок, а происходящее в рамках самоорганизаций, скорее всего, будет ему не особо интересно: он не вовлечен в процесс обсуждения и производства – он не заинтересован в происходящем напрямую [3].

Производство искусства в такой ситуации задает определенную свободу для художника – свободу экспериментировать, свободу поиска формы, темы, высказывания, их соответствия – свободу сделать ошибку. Свободу, которая оказывается даже больше, чем во время обучения в какой-нибудь школе, потому что её не сдерживает авторитет мастера, преподавателя. Такая свобода (сопряжённая при этом со своеобразной публичностью показа) часто оказывается даже важнее отсутствия цензуры в рамках институции: пространство для ошибки даёт и пространство для ширины взгляда. Именно в этом, по-моему, и производится новый эстетический язык – если попутно отвечать на ещё один важный вопрос, касающийся самоорганизаций нового времени: как они влияют на эстетику, на форму.

Галерея «Кубива». Нижний Тагил, 2015 // Фото: галерея «Кубива»

Рампа для скейтбординга в галерее «Кубива», расписанная группой ЖКП. 2015 // Фото: галерея «Кубива»

Условия производства 

Самоорганизации можно рассмотреть в контексте постфордистских форм производства, которые анализирует Паоло Вирно в «Грамматике множества»: «... здесь не создаются произведения, отдельные от самого действия <...> нет недостатка в законченных продуктах, которые необходимо сбыть в конце производственного процесса» (с. 63). Вирно подчеркивает, что целью производства становится само производство, то есть процесс. Конечно, Вирно анализирует не самоорганизацию, а современную форму (культурного) производства вообще: так устроена вся современная культиндустрия, в рамках которой отдельное событие уступает место процессу.

В случае институций у процесса тем не менее существует некая цель, можно сказать, что это создание бренда с определёнными ценностями. В этом проявляется их целеполагание, определяющее понятие эффективности – количество зрителей, проданных билетов, привлечённых инвестиций, провёденных выставок, упоминаний в прессе, успешных интеракций с другими институциями и так далее. Но если нацеленность на процесс можно с натяжкой назвать общей характеристикой для всех культурных производств, то только в рамках самоорганизации возможна положительная оценка непредсказуемости результата, которая снимает требование эффективности и целеполагание вообще. У участников самоорганизаций нет общих целей, кроме поддержания процесса, – явление эффективности здесь невозможно, потому что её практически нечем измерить (если же такие критерии появляются, то можно говорить о процессе институционализации самоорганизации, но это другой вопрос).

Внутри подобных инициатив также отсутствует какая-либо регламентация отношений: чаще всего их участников даже нельзя назвать друзьями, не говоря уже о трудовых отношениях (зависимости), порождающих субординацию – здесь нет работников и тех, кто их нанимает. Главное, что их связывает (на какое-то время) – это совместное коллективное производство. «Множество, состоящее из не скрепленных институциональной/профессиональной/идентификационной общностью индивидов, не управляется внешним законом, оно может только выбрать ничем не гарантированные правила кооперации и реализовать их перофрмативно, как речь (звук)», – пишет Александра Новоженова в тексте «Класс-для-себя». Важно ещё раз подчеркнуть, что при этом участники самоорганизаций не работают как группа – то есть не производят вместе некие произведения искусства. Самоорганизация – это платформа, предоставляющая возможность для действия каждого отдельного её участника.

«Сказки Севера». Санкт-Петербург, база «Север-7», 2014 // Фото: «Север-7»

Пространство общего пользования «Интимное место». Санкт-Петербург, 2015 // Фото: «Интимное место»

Отсутствие субординации и коллективность производства приводят к тому, что стирается ключевая для институций грань – между производителем и зрителем. Вместе с ней исчезает и другая базовая дихотомия – рабочего времени и досуга, если говорить шире – производства и потребления. Работы, дискуссии и ситуации, производимые в самоорганизациях, направлены в первую очередь на собственно производящее сообщество. В отличие от институций, которые априори нацелены на производство культуры для условного «зрителя» (и на производство самого зрителя), самоорганизации вырываются из круга производство-потребление, вовлекая зрителя в процесс, превращая его в со-участника.

Фактически производство внутри самоорганизации направлено не во вне – на зрителя и потребителя, а во внутрь – на сообщество, на себя. Говоря другими словами, это производство «культуры для себя», возможное как раз в рамках «класса для себя». Именно поэтому самоорганизация как форма производства оказывается противопоставлена институциям, и дело здесь не просто в позиционировании, но в особом типе отношений, которые лежат в основе самоорганизованных инициатив.

Илья Романов «Меланхолия. Декабрь». Москва, галерея «39», 2014 // Фото: Иван Лунгин

Культура для себя

Может показаться, что такая форма производства и отношений ведёт к отчуждению подобных сообществ. На деле происходит наоборот: только там, где культура создается для себя, возможно дальнейшее развитие среды. Ключевую роль в этом процессе играет гибкость и открытость подобных сообществ. Этот процесс можно легко проследить по региональной ситуации: фактически, только там, где (само)организовалось художественное сообщество, появился и сам феномен художественной сцены.

Художники группировки ЗИП начали делать выставки в своей мастерской на одноимённом заводе после того, как в Краснодаре прошли несколько самоорганизованных групповых выставок – то есть фактически наметились контуры сообщества, которое в итоге сплотилось вокруг их мастерской. В то же время в Краснодаре работала (и продолжает работать) группа Recycle, ориентированная не на развитие художественной среды вокруг себя, но вовне – на производство работ для институций. Воронежский центр современного искусства и галерея «Х.Л.А.М.» выросли из деятельности группы «Пограничные исследования» (в неё входили Иван Горшков, Илья Долгов, Арсений Жиляев, Александр Синозерский и Мария Чехонадских). «В отличие от стрит-арта, это были не попытки разговора с публикой, с публичным пространством, а наоборот, очень камерные акции в духе “Коллективных действий” для крайне узкого круга  “посвящённой” тусовки», — пишет Илья Долгов в тексте для сборника «Антония художественной среды. Локальные опыты и практики».

Производящая среда может быть создана вне институций (они появляются только на следующем этапе), но для её формирования важен не просто художник, но именно (само)организованное художественное сообщество, которое является именно таким производителем культуры для себя. Первые акции «ПИ», скульптуры ЗИПов, граффити Сергея Сапожникова или скульптуры-инвайронменты Альберта Погорелкина видели только некоторые единомышленники этих художников. Но подобное производящее сообщество (по определению Константина Зацепина), хоть и замкнутое сначала, неминуемо втягивает новых участников, расширяя и расшатывая собственный устоявшийся круг, формируя художественную среду.

Подготовка выставки «Дальше действовать будем мы». Воронежский центр современного искусства, 2009 // Фото: ВЦСИ

Выставка «Рефигурация». Ростов-на-Дону, лаборатория современного искусства «Турнички», 2015 // Фото: «Турнички»

В регионах ситуация полного вакуума может столкнуть людей по принципу «я художник – ты художник» (современный, разумеется). В Москве и Петербурге в основе сообщества часто оказываются выпускники одной школы. Но и здесь, несмотря на обилие (по сравнению с регионами) институциональных площадок, именно подобные самоорганизованные инициативы создают среду для развития сообщества. После появления «Галереи Электрозавод» в Москве начали работать кураторская мастерская «Треугольник» и галерея Red Square (уже закрывшаяся), центр «Красный» (организованный выпускниками и студентами института «База»), галерея «39», одна выставка прошла в «Квартире Родченко» на Пречистенке – пять пространств открылись буквально в течение полутора лет.

Открытое пространство (выставочное, для обсуждений и работы) также способствует расширению сообщества и потому – его неустойчивости и разнородности. Можно назвать организаторов «Галереи Электрозавод», но очертить круг тех, кто постоянно участвует в их выставках, кто регулярно ходит на их события, довольно сложно. И этот круг постоянно расширяется: на открытие выставки «Изжога» пришло в десяток раз больше людей, чем на первую в этом пространстве акцию «Периметр». Вместе с тем, почти каждый, кто попадает в это сообщество становится не просто зрителем, но своего рода со-участником процесса. Сообщества, (само)организованные вокруг подобных инициатив, работают на вовлечение новых участников, но одновременно кто-то неминуемо откалывается. Закономерно, что именно в такой среде легче развивается диалогичность и горизонтальные связи и труднее устанавливается какая-либо иерархия. Важно отметить, что подобные сообщества могут расщепляться, организуя новые пространства и инициативы. Хороший тому пример – «Галерея Электрозавод» и более узкая, камерная инициатива Димы Филиппова и Коли Онищеко галерея «39».

Благодаря неустойчивости и расщеплённости связи внутри подобных сообществ ускользают от институционализации. Подобные инициативы уже не являются результатом «институционализации дружбы» (по выражению Виктора Мизиано), их участники, повторюсь, могут вовсе не быть друзьями. Ситуация дружбы порождает определённую замкнутость сообщества, а инициативы, о которых идёт речь в этом тексте, противятся процессу кристаллизации, наоборот – остаются подвижными и изменчивыми, уклоняясь от иерархии и особых ролей внутри сообщества.

Группировка ЗИП. Из проекта «В пути. Инструкция по самоорганизации», 2015

____________________________

Однородность времени труда и отдыха, расширение времени производства, широкий круг нечётко артикулированных задач – эти качества определяют, в первую очередь, не самоорганизованные инициативы, а постфордизм, в котором эти качества становятся залогом новых форм эксплуатации. Но следуя логике Паоло Вирно, можно сказать, что подобные самоорганизованные инициативы используют их политически – в прямо противоположном ключе – чтобы избежать господства и присвоения. Самоорганизованные художественные инициативы в том виде, в котором они были рассмотрены в данном тексте, формируют коллективности нового типа, в рамках которых снимается требование субординации и ощущение постоянной ответственности перед конкретной фигурой. Скорее, ответственность носит здесь коллективный характер – всех перед всеми (организаторов, участников, зрителей). Эта коллективность формирует «класс для себя» – возможность «производить собственную организационную и культурную идентичность», что и является экспериментальным решением проблемы культурного производства в сегодняшней политической и экономической ситуации. И – что, возможно, важнее, – наряду с активистскими практиками возвращает культуре и искусству возможность их политического звучания.

 Я бы хотела поблагодарить всех членов рабочей группы проекта «Открытые системы» (Максим Крекотнёв, Валерий Леденёв, Саша Обухова, Тоня Трубицына, Саша Шестакова), Олю Данилкину и художников, которые приняли в нём участие, за разговоры и болтовню.